Эти поразительные индийцы - Наталья Гусева

Так сказано в священных книгах. В это верят. А значит, к чему бояться смерти, ведь она не навек.

У этой философии есть еще одна хорошая сторона – она настойчиво призывает к тому, чтобы человек вел себя на Земле как Человек.

Что же касается примирения со смертью, то эта цель в значительной мере достигается. Хотя в идеале индийских философий должна быть достигнута другая цель – навсегда избавиться от перерождений, добиться того, чтобы душа стала совершенной и навеки слилась с Мировым духом, с Брахманом, который един, неделим, вечен, спокоен и незыблем и служит началом всех начал, основой всех основ, ядром всего сущего. Но считается, что это слияние может быть достигнуто путем такого сложного самоусовершенствования, такой неимоверно трудной тренировки духа, такого подвижничества, что мало кто из смертных к нему способен. Поэтому такой путь предоставляется обычно избранным душам. Простые же люди стараются жить так, чтобы возродиться в виде какого-нибудь хорошего существа, и, умирая, верят в то, что вернутся. И их близких успокаивает та же мысль.

И течет Джамна.

30. ХРАМ ШИВЫ ПОД МУССОННОЙ ГРОЗОЙ

Пуна. Город золотой, незабываемый. Стоит на горах и в окружении гор. От Бомбея, от побережья, дорога идет в глубь штата Махараштра. Бежит вверх, вьется, огибает крутые склоны и стелится по пологим. Она пересекает рощи и поля и минует селения, где все дома прячутся от муссонных ливней под высокими черепичными крышами. Долины внезапно разверзаются прямо под колесами, и тогда видно, что машина забралась уже очень высоко. Перевал, вниз, вверх, вниз, и вот первые сады Пуны, города зеленого, чистого, полного цветов, маленьких пестрых лавочек и чудесной погоды.

Меня поместили в один из центральных старых отелей. Три комнаты на меня одну, три комнаты, сумрачные, с окнами, затененными навесом внешних галерей.

От всего этого мне стало как-то невесело. И когда на следующий день пришли друзья из индийско-советского общества и сказали, что один из жителей города просит меня жить в его доме, я несказанно обрадовалась и тут же перебралась на новое место, в дом семьи Гходке.

Мы сразу подружились. Мой хозяин и его жена приняли меня как родную и стали называть сестрой, обижаясь, если я обращалась к ним иначе, чем «брат» и «сестра». А четыре их сына и две дочки тут же превратились в моих племянников и племянниц.

Меня водворили в отдельный дом с пятью комнатами. Я предпочитала пользоваться одной, где и спала и занималась, готовясь к урокам, а остальные отдала в полное владение ящерицам, которые с упоением носились по стенам, ловя мух, бабочек и прочих насекомых. По стенам тянулись узенькие цепочки черных муравьев, а иногда проползали большие серые пауки, которых я ужасно боялась, мысленно умоляя ящериц поскорее их изловить или хотя бы напугать. На стене, на плечиках висели мои платья, и не раз, встряхивая их перед тем, как надеть, я изгоняла из них всю эту живность, включая ящериц. Словом, все, что бегало по двору и саду, бегало и в комнатах. Хотя, правда, змеи не было ни одной.

Каждое утро меньшая из моих племянниц, четырехлетняя Сараю, прибегала звать меня к завтраку и очень огорчалась, когда видела, что я уже встала и не надо меня будить. За завтраком мой брат рассказывал семье о газетных новостях и расспрашивал меня о нашей стране, не уставая восхищаться каждым моим ответом.

Потом я шла проверять тетради своих учеников и до обеда не поднималась от стола. Учеников-то было тридцать, и мне надо было в 40 дней преподать им годовой курс русского языка!

Потом прибегал кто-нибудь из детей, а то и трое или четверо вместе, чтобы позвать меня к обеду. За обедом всем ставили по металлическому плоскому блюду с горой риса и чашечками разных приправ к нему. Надо было видеть, как каждый лил эти приправы в рис и мешал его правой рукой (обязательно правой, левая рука нечиста – ею выполняют туалетные функции: гигиеническое правило, необходимое в условиях индийского климата). Все и всюду в Индии так едят. Но я при всей моей зависти к такой ловкости сама так и не научилась этому, а пользовалась вилкой да ложкой и чувствовала себя белой вороной. Как и на собраниях или зрелищах, все сидели на полу, а мне подавали стул, и я возвышалась над всеми, словно для обозрения. Очень неловко, а на полу не могла просидеть и десяти минут: то нога онемеет, то в боку заколет, то спина заноет, ну, словом, никак. Нужна тренировка.

После обеда я ехала на урок на четыре часа. Для меня это были «звездные часы», и пролетали они незаметно. Я любила, очень любила эту работу. Мне нравилась легкость, с какой индийские студенты воспринимают уроки, их интерес к нашему языку, милое произношение и та радость, с какой они открывали схожесть многих русских слов с индийскими: «у вас „сахар“ и у нас „сахар“, у вас „земля“ и у нас „дзумля“, у вас „деньги“ и у нас „денги“, – как замечательно!»

А уж когда я на уроках или лекциях начинала систематически прослеживать родство словарного запаса русского языка и санскрита и сходство их грамматического строя, тут радости не было предела. Нашей общей радости. Словом, я любила эту работу.

Вечером, после ужина, когда я сидела под лампой и готовилась к урокам, в комнату слетались и заползали все мухи, мошки, бабочки, мотыльки и жуки, какие только там водились. И когда вывелись однодневки, то их набилось ко мне такое множество, что утром пол оказался покрыт целым слоем их крылышек. А их самих съели ящерицы и, отяжелев, спали по углам, цепко держась своими лапками за поверхность стен.

Иногда моя старшая племянница, кудрявая красавица Налини, приходила ко мне, упрашивая меня немножко отдохнуть, а когда я ложилась, она опускалась на пол у кровати и разрисовывала мне хной ладони и пальцы рук. Какой это ни с чем не сравнимый отдых, когда в жаркий день по вашим пылающим рукам легко скользит тонкая кисточка, смоченная холодной жидкой кашицей из хны! Какое незабываемое удовольствие! И легкий свежий запах хны, похожий на ночной ветерок, – как все это удивительно освежает, успокаивает, усыпляет.

За сорок дней, прожитых в этой семье, я так привыкла к каждому из них, так искренне подружилась с ними, что действительно воспринимала их как родных. И никогда не забуду их ласку, приветливость и доброту.

Шивалингам – фаллос бога Шивы. Храмовая скульптура, камень

Мой брат и мои друзья-студенты много возили меня по Пуне и вокруг нее, многое мне показывали и со многим познакомили. Все, о чем я слышала, читала, что изучала, – все открывалось здесь передо мной, делалось близким, явным, ощутимым.

Сомавар – понедельник. Это день бога Шивы. Все истинные шиваиты в этот день посещают храмы, чтобы поклониться священному фаллосу – символу созидательной энергии бога.

Как и со всеми богами, с Шивой индийцы обращаются, просто, по-домашнему, доверительно делясь с ним своими чаяниями и прося помощи так, как просят ее у друга или родственника. Часто к нему обращаются женщины, жаждущие потомства.

Бог-оплодотворитель, великое начало всех начал – он должен помочь! – и тысячи паломниц стекаются в прославленные храмы, прижимаются животом к огромному каменному фаллосу, молят о зачатии. Жрецы бормочут мантры, собирают дары, приносимые богу, а иногда играют роль и самого бога, зарождающего жизнь в лоне женщины.

А вот на типографских бумажных иконах, которые продаются почти на каждой улице и которыми обвешана и оклеена изнутри каждая лавочка, всемогущий Шива изображается и по-другому.

Здесь он сидит на расстеленной шкуре оленя, шкурой же покрыты его чресла. Он погружен в великое безмолвное раздумье, он йог-отшельник, он созидает мыслью.

Лежит невдалеке верный бычок Нанди, а вокруг горы, горы, горы. Это Гималаи – престол богов, приют отшельников, родитель великой реки Ганга.

Ганг, или, точнее, Ганга, тоже изображается на этих картинках в виде водной струи, стекающей с головы Шивы и бегущей по траве. Как она попала к нему на голову, спросите вы?

Она была вызвана к жизни другим богом Вишну. Она низринулась могучим потоком из большого пальца его ноги на землю. Увидев, что ее падение причинит много разрушений, Шива принял ее на свою голову, и она растеклась на несколько мирных потоков, разделенных его локонами.

Но Шива бывает и гневен, и тогда огонь его гнева может испепелить весь мир. Он дуалистичен, он созидает, разрушая, и разрушает для созидания. Когда он танцует бхайрав, танец гибели, трепещет вся Вселенная.

Таким знает Шиву народ Индии, такому Шиве молятся, таким он предстает и перед чужеземцами, покупающими его бронзовые изображения в качестве сувениров.

В один из понедельников мой хозяин и брат сказал мне:

– Дорогая сестра, хочешь поехать с нами в храм бога Шивы?

– О, конечно, – не замедлила я с ответом. – Когда едем?