Папа Хемингуэй - Аарон Хотчнер

В ноябре того года я делал для телевидения инсценировку романа «По ком звонит колокол», и Эрнест предложил мне приехать в Кетчум посмотреть на его новое жилище и обсудить некоторые рабочие вопросы. Кроме того, он сказал, что у него родилась идея нового проекта, и ему не хочется обсуждать это по телефону.

Пожалуй, добраться до Гонконга было бы легче, чем до Кетчума. Сначала самолетом до Чикаго, потом надо было ждать «Портленд Роуз», единственный приличный поезд, который раз в сутки отправлялся в направлении Кетчума. Сан-Вэлли был построен на деньги железнодорожной компании «Миссури пасифик рейлроуд», но при этом получилось так, что курорт оказался в девяноста милях от ближайшей железнодорожной станции Шошоун. И от Шошоуна надо было ехать эти девяносто миль либо в лимузине, который подавался к поезду только в лыжный сезон, то есть с декабря по март, либо на такси, что стоило тридцать шесть долларов, причем машина была только одна, и ее хозяин в охотничий сезон предпочитал держать в руках ружье, а не руль своей машины.

К счастью, когда я приехал в Шошоун, таксист, только что вернувшийся с охоты на индеек, появился на вокзале. Надо сказать, во время этой поездки было довольно холодно. Кетчум оказался очаровательным городком, у самого подножья гор, он был весь во власти снега и выглядел чрезвычайно живописно. Я поселился в отеле «Эдельвейс», где Эрнест забронировал мне номер. Отель был всего в нескольких минут ходьбы от домика, где жили Хемингуэи, — симпатичного шале с бревенчатым фасадом; к домику примыкал гараж со специальным чуланом — там тесными рядами висели тушки гусей и фазанов.

Эрнест увидел меня еще на дороге и вышел навстречу. Он выглядел великолепно. На нем были кожаные сапоги до колен, брюки, какие носят на американском Диком Западе, и безрукавка из козлиной шкуры, надетая поверх рубашки. В доме в большом камине горели березовые бревна, в углу — свалены ружья, патронташи и мешки для добычи, охотничья одежда висела по стенам, на полу — медвежья шкура, горы журналов и книг, на деревянной подставке — бутылки вина, на диване удобно устроились два котенка, и по всему домику разносился аромат тушеного мяса. Прошло всего три дня, как Хемингуэи приехали в Кетчум, но казалось, они здесь уже прожили многие годы.

Трудно было поверить, что такое возможно. Эрнест снова подтянут, ушла слабость, на его лицо вернулась улыбка, в глазах — ясность и бодрость, в голосе те же интонации, тот же тембр, он помолодел лет на десять! В его голове непрерывно возникало множество новых планов. Он потащил меня в гараж показывать свои пернатые трофеи; рассказывал об охоте, которую он для нас организовал; восхищался Мэри, которая и потрясающе метко стреляла, и потрясающе вкусно готовила добычу. Он хотел скорее познакомить меня со своими друзьями; повел меня в спальню, чтобы я почитал «прекрасную главу», которую он написал этим утром. И это была действительно прекрасная глава, поэтическое воспоминание о тех днях, когда они с Хэдли жили в Париже. Во время последнего посещения Парижа Эрнест с удивлением обнаружил, что его старый чемодан с бумагами до сих пор хранился в отеле «Ритц». Там были заметки, которые он делал в Париже в двадцатые годы. Эрнест спросил меня, что я думаю о книге подобных очерков. Это было бы просто замечательно, воскликнул я, на что Эрнест заметил, что Мэри тоже так думает.

В последующие дни Эрнест работал каждое утро, а после полудня все оставшееся время дня проводил на охоте. Я умел стрелять по мишеням, но не мог попасть в летящую птицу, и Эрнест, как всегда, получал огромное удовольствие, обучая меня охотничьим приемам и передавая свои секреты меткой стрельбы.

Иногда мы охотились вдвоем, но, как правило, с нами были Мэри или его друзья — фермер Бад Парди, Чак Аткинсон, владелец кетчумского рынка, молодой врач из Сан-Вэлли, специалист по переломам, которого я буду называть Вернон Лорд, и старый Тейлор Уильямс, в прошлом самый лучший охотник на Западе. Если мы собирались поохотиться на территории огромного ранчо Бада Парди, он заранее поднимался в небо на своем самолете и отмечал пруды, где водились утки. И тогда все точно знали, что, когда мы вернемся домой, из наших охотничьих сумок обязательно будут свисать головы подстреленных птиц.

Как-то мы отправлялись в Пикабо поохотиться на фазанов. Эрнест внимательно изучил местность и расставил нас, используя молчаливые жесты, как если бы мы были десантом, заброшенным во вражеский тыл. Он как-то нашел высохшее кукурузное поле и тщательно отметил его границы. И вот теперь он нас разместил по углам поля и велел отойти на некоторое расстояние. Этот маневр заставил прятавшихся в кустах фазанов собраться в центре поля, и, когда наши бравые бойцы незаметно от несчастных птиц снова сошлись, фазаны взлетели в небо. Мы все подстрели по две птицы, а Эрнест успел перезарядить ружье и убить еще пару фазанов, крутившихся в небе.

Эрнест всегда строго соблюдал определенные правила: ружья в машине не должны быть заряжены; когда перелезаешь через ограду, ружье должно быть сзади; если увидел птицу — не указывай на нее, иначе удача отвернется.

Однажды Эрнест увидел большую белую сову. Она сидела высоко на дереве, и он подстрелил ее, попав в крыло. Эрнест подобрал птицу и внимательно осмотрел.

— С совами надо быть очень осторожным, — заметил он. — Однажды я нес сову неправильно, она вцепилась мне в живот когтями и долго не отпускала. Очень серьезное существо.

В гараже Эрнест устроил для совы специальное место. Он усадил ее в коробку, которую выстлал охотничьей одеждой. Потом укрепил в коробке палку, на которой сова могла сидеть. С этого момента вся жизнь в доме сосредоточилась вокруг птицы. Сначала всех волновало, как она ест. По ночам Эрнест ловил для нее мышей, чтобы сова имела на завтрак исключительно свежий продукт. В полдень он приносил ей головы кроликов и уток, уверяя всех, что сове нужен пух и мех. Потом Эрнест стал беспокоиться по поводу ее испражнений.

— Еда — это очень важно, но опорожнение желудка — не менее существенно, — глубокомысленно замечал он. И лишь когда появились явные доказательства того, что организм совы функционирует в полную силу, а возникшие сомнения, достаточно ли она пьет, улетучились, Эрнест расслабился. Мэри хотела как-то назвать сову, кажется, Хаммерштайном, но все звали птицу просто — «Сова».

Я спросил Эрнеста, зачем он подстрелил тогда сову.

— Хотел с ней позаниматься. Может, мне удастся ей внушить, что она — сокол, — ответил Эрнест.

Сова, в силу присущей ей мудрости, стала арбитром во всех домашних делах. Так, однажды между Эрнестом и Мэри разгорелась ссора. Мэри собралась готовить печень лося, а Эрнест сомневался в ее свежести. Все понюхали печень, но никто так и не смог сказать ничего наверняка. Тогда Эрнест вытащил свой швейцарский нож, отрезал кусочек и предложил его сове. Сова даже не притронулась к предложенному ей блюду.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});