Мои ужасные радости. История моей жизни - Энцо Феррари

сохранилась фотография, на которой папа римский стоит в мастерской Ferrari с большой бакелитовой трубкой в руке, беседуя с моим отцом, оставшимся дома. Любой, кто понимает, чего стоил ему этот разговор, не может остаться равнодушным, вспоминая тот день. Для меня это одна из самых дорогих фотографий.

Мы никогда не узнаем, о чем в тот день отец говорил с папой римским. Я мог бы подойти ближе и послушать, но не стал.

Однако я хорошо помню, как взволнован был отец тем вечером. Он искренне восхищался святым Иоанном Павлом: ему нравилось в нем почти все, особенно умение расположить к себе людей. Этот дар их объединял. Достаточно вспомнить, что на следующий день после визита в Маранелло фотографии папы римского за рулем Ferrari облетели весь мир. Вроде бы простой жест со стороны понтифика, но как много он значил! Помню, Иоанн Павел вышел из вертолета, пожал мне руку, а потом хотел сесть в папамобиль, чтобы поприветствовать верующих, собравшихся вдоль трассы.

Папамобилем была белая Toyota. Понтифик сделал шаг по направлению к ней, но вдруг остановился и спросил: «Зачем нам эта машина: разве здесь не найдется Ferrari?» Не знаю, хотел ли папа Иоанн Павел таким образом проявить вежливость или ему просто стало любопытно, но я решил не вдаваться в подробности и немедленно вывел Ferrari на трассу. На следующий день фотографии Папы в Ferrari украсили первые полосы всех газет.

Не думаю, что отец с понтификом обсуждали именно это. Хотя правды мы никогда не узнаем. Как никогда не узнаем и того, о чем в последние дни жизни думал Энцо Феррари.

В те недели отец погрузился в молчание, и я решил, что он витает мыслями в воспоминаниях, пытаясь привести их в порядок. Это пришло мне в голову за несколько недель до визита папы римского. Я тогда проводил воскресенье у отца. У него начали отказывать почки, и мы перевезли аппарат для диализа домой. В общем, отец чувствовал себя плохо. Ferrari же впервые в сезоне прервала гегемонию McLaren в квалификации и заняла все верхние верхние строчки в классификации в субботу: первым был Бергер, вторым – Альборето.

Поэтому в воскресенье после обеда отец устроился на кровати и включил телевизор. Как делал всю свою жизнь. Посмотрел начало гонки. Но через несколько кругов, утомленный волнением за результат команды, задремал, как многие итальянцы. Тем временем над трассой сгустились тучи, и начался дождь.

Вдруг папа резко проснулся.

– Ну, как у нас дела?

– Ничего хорошего.

Отец пару секунд рассеянно смотрел на экран телевизора, а потом спросил:

– Но хотя бы Alfa Romeo мы обошли?

К горлу у меня подступили слезы. Alfa Romeo ушла из «Формулы-1» еще в 1985-м.

Однако вскоре грусть сменилась нежностью. Я вдруг понял, почему отец так много молчал, почему запутался во времени. Просто всеми своими мыслями он перенесся в прошлое.

С Alfa у моего отца был настоящий роман. С предательствами, разочарованиями и минутами истинного счастья. Неудивительно, что человек, измученный болезнью и уставший от жизни на бешеной скорости, в момент бессилия позволил эмоциям взять над собой верх. Наверное, по-другому и быть не могло.

Отец любил порядок во всем – и в делах, и в мыслях. Каждому событию его бурной жизни было строго определено свое место – а ведь ему довелось увидеть две мировые войны и прожить этот беспокойный век от начала до конца. Возможно, именно поэтому папа никогда не выбрасывал свои заметки. У меня до сих пор хранятся его записные книжки: от первой, 1923 года, совсем маленькой – почти блокнота, до последней, испещренной комментариями. Отец записывал все – даже, сколько потратил на бензин в каждой поездке.

Эта врожденная потребность излагать свои мысли на бумаге заставляла его в разные периоды жизни писать мемуары. Которые вы только что прочитали.

У меня часто спрашивали: кто же на самом деле написал эту книгу? Мой отец или какой-нибудь журналист на основе того, что папа ему надиктовал? Нет, все же мой отец. Он любил писать, это было его настоящей страстью, увлечением, которому он уделял много времени. До сих пор помню, как папа сидел за столом, склонившись над бумагами, и мелким почерком исписывал белые листы. Потом он отдавал их секретарше, которая перепечатывала текст на машинке. Но на этом работа не заканчивалась. Как и при разработке конструкции болидов, отец дотошнейшим образом просматривал текст, вычищал все неточности, шлифовал идеи, раздумывал над деталями, относясь к выбору каждого слова не менее тщательно, чем к выбору болтов для новой модели Ferrari.

Потом отец просил друзей посмотреть текст.

Этот этап творческого процесса был самым загадочным. Мне так и не удалось понять, кому отец доверяет свои заметки. Скорее всего, Франко Гоцци – своему другу и сотруднику, очень образованному человеку, мастеру пера. Тут я почти уверен. Но, по-моему, Гоцци правил лишь отдельные страницы: все же стиль повествования – особенно в тех частях книги, где Феррари рассказывает о себе – абсолютно отцовский.

Папа общался со многими писателями, в том числе с Джованнино Гуарески, который стал его другом. Но намного более близкие отношения у него, разумеется, сложились с журналистами. Отчасти потому, что отец прекрасно понимал, как они важны для его компании. Отчасти потому, что в юности сам хотел писать о спорте – в архивах Gazzetta dello Sport можно найти его репортаж о матче «Модена» – «Интер» 1:7, от 16 ноября 1914 года, когда папе было всего 16. Наверное, мечта стать журналистом осталась в его душе на всю жизнь.

Отец писал современным языком, сухо и точно. Как настоящий инженер. Думаю, такой стиль отражал его отношение к своему делу – ведь двигало им не тщеславие. На самом деле я сомневаюсь, что отец осознавал настоящие масштабы достигнутого им успеха. Нет, конечно, он не был наивным и прекрасно понимал, что знаменит, что создал машину-мечту, создал империю. В Маранелло приезжали звезды со всего мира, но сам отец путешествовать не любил – ему не нравилось уезжать далеко от Модены. Возможно, поэтому он не мог даже представить себе, воображение скольких поколений на нашей планете покорило одно только слово Ferrari.

Это одна из причин, почему отец не собирался издавать свои воспоминания большими тиражами, для широкой публики. Периодически появляющиеся книги («Мои ужасные радости» 1962-го; «Мои ужасные радости два года спустя» 1964-го; «Вожжи успеха» 1970-го и «Феррари – 80» 1980-го) на самом деле представляют собой лишь постоянно обновляемую автобиографию. Если папа и решался опубликовать ее, то только в небольших издательствах, ограниченным тиражом, который курировал лично: для родственников, друзей и особо преданных клиентов.

Зачем тогда отец писал эти воспоминания? Ответ может показаться необычным. Истории из своей жизни он любил зачитывать друзьям. Помню, если к нам вечером приглашали какого-нибудь гостя, которому отец особенно благоволил, после ужина нередко можно было услышать: «Не спеши, послушай-ка, что я недавно написал». Этот обряд чтения вслух собственных воспоминаний – знак доверия отца к своему гостю, свидетельство близких отношений.

Именно поэтому многие страницы написаны с такой удивительной искренностью. Но в них можно почувствовать и нечто другое. Боль и одиночество, которые сопровождали моего отца всю жизнь.

Первую версию мемуаров папа написал в один из сложнейших периодов своей долгой карьеры – в 1962 году,