Избранник Ада - Николай Норд

– Се насильник наказывается, – опять бесстрастно прокомментировал Баал-берита. – Эй, – крикнул он подвернувшемуся под руки лохматому бесу с головой огромной крысы, который устроил себе перерыв и покуривал трубку с каким-то ароматным табачком, – пойди-ка сюда, любезный.

Бес, цокая копытами, приблизился к нам, источая запах животного пота и серы, и звонко шлепая между ног причиндалами, выдававшими в нем особь мужеского пола.

– Чего-с изволите, господин генерал? – спросил бес, с подобострастной улыбкой на крысиной морде, что странно было наблюдать – я никогда не видел улыбающейся крысы.

– Кто такой? – раздраженно спросил его Баал-берита, не ответив на его вопрос.

– Старший по камерному блоку лейтенант Шурпень, господин генерал! – по-военному отчеканил бес.

– Вот что, Шурпень, почему вид непотребный? Ходишь тут, понимаешь, голый, воняешь, колбасой своей болтаешь туда-сюда. Или не видишь, что у нас интеллигентный гость? – Баал-берита кивнул в мою сторону.

– Прошу прощения, господин генерал, форма рабочая – готовность номер один, согласно инструкции, чтоб ничего лишнего, а гостя я сразу и не приметил, – склонился черт перед писарем Ада и скосил на меня черные, выпуклые, без белков, глаза.

– Эх, Шурпень, Шурпень! Сходи в поликлинику, да выпиши там себе очки. А сейчас, иди давай, помойся, чтоб не вонять, оденься в парадное, да возвращайся, только, чтоб мигом у меня! Понял?!

– Так точно-с, господин генерал!

Шурпень исчез с быстротой молнии и уже через минуту стоял перед Баал-беритой, вытянувшись во фронт и в золотых очках в тонкой оправе. Вид его был довольно красочный: он предстал в малиновом, военного образца, кителе, накинутым на голое, без рубашки, тело. Китель был украшен серебряными аксельбантами и застегнут золочеными пуговицами, на которых красовалась пентаграмма Печати Мендеса. На левое плечо был нацеплен серебряный погон, украшенный двумя звездочками. Для пущей важности был прицеплен на грудь и какой-то орден, с козлиной мордой по его центру. Волосатую шею Шурпеня украшала белоснежная эстрадная бабочка. Нижнюю часть его живописного костюма составляли цветастые трусы-семейники с дыркой позади, из которой повиливал черный, кожаный хвост, с черной же пушистой кисточкой на конце. Копыта, видимо, для мягкости хода, были плотно обтянуты некой резиновой обувкой, из коей у нас на земле обычно делают калоши. А на голове красовался венок из черных роз. От него густо несло земляничным мылом и тонко пахло какими-то нежными духами.

Баал-берита, почесав затылок, спросил:

– Ну, то, что ты очки себе приобрел да душ принял – это хорошо. А вот чего ты надушился-то, как баба!? Никак на бал собрался. Чем мазался-то, а, Шурпень?

– «Шанель номер пять», господин генерал! – отчеканил Шурпень.

– А что, любезный, какого-нибудь мужского одеколона, более потребного к случаю, в хозблоке не нашлось? Ну, например, «Тройного»?

– Один «Шипр» остался, господин генерал, а «Тройной одеколон», как вам сказать… – потупился черт. – Три дня назад, это, у интенданта нашего, у майора Чурилло, день рождения был, вот и выпили весь одеколончик всем гуртом…

– Весь вагон?! – встрепенулся Баал-берита.

– Так точно-с, господин генерал, до последнего пузырька, – Шурпень извинительно стал переминаться с копыта на копыто и приуменьшился в росте ровно в два раза, став похожим на лилипута. – Виноват-с!

– Ну, что вы за черти, ети вашу, что за народ! – возмутился Баал-берта. – Ну, сколько вас можно воспитывать? Перед порядочным гостем неудобно, право! У вас же там полно вина хорошего – и итальянского и французского, и коньяк армянский и водочка кремлевская! А вы эту дрянь все лакаете… Или вот, возьмем, к примеру, нашего местного производства ром – «Попка Лилит». Крепкий! Ведро – дракона убивает насмерть! А какой изысканный вкус, какой аромат! А какие дает видения? Хлопнешь сто грамм и так и хочется ущипнуть эту самую поп… – писарь, вдруг осекся, полоснув меня коротким, искоса, взглядом, и безнадежно махнул рукой. – А, черти вы и есть черти! Ты вот что, Шурпень, скажи интенданту от моего имени, чтобы эшелон вам этой дряни подогнал, этого одеколона тройного, чтобы и на помазку оставалось. А сейчас вот что, лейтенант, – сменил тон на более миролюбивый писарь, – принеси-ка нам с господином по бутылочке холодного пива.

– Какого сорта изволите-с, господин генерал? – со сладкой улыбкой и вновь набрав полного роста, оживился Шурпень.

– Какое пивко, Коля, предпочитаешь? – обратился ко мне писарь, словно мы присутствовали не на адских муках грешников, а оказались в буфете театра оперетты во время перерыва веселенького водевиля.

– Да мне все равно, лишь бы холодненькое и бочковое, – вяло отозвался я, удрученный сценами насилия, творившимися невдалеке.

– Бутылочку «Крюгера» и чешского разливного, – приказал Баал-берита.

Через несколько секунд крысан появился, неся поднос в одной руке, поддерживая его когтистой пятерней снизу, словно ловкий официант, на котором стояли две хрустальные кружки и бутылка запотевшего пива «Кrüger», какового я раньше никогда не видывал. Под мышкой другой руки бес нес небольшой бочонок, с которого стекала водичка от таявшего, налипшего на него снега. За бесом следовали еще два черта, также одетых по форме, они тащили столик и два кресла из ротанга, а также кондиционер на подставке. Расставив стол и кресла перед нами и включив кондиционер, в невесть откуда взявшуюся тут розетку в базальтовой стене, помощники Шурпеня исчезли.

Мы расселись за столиком. Крысан же распечатал бутылку, выбил из бочонка пробку и разлил нам холодненькое пиво по кружкам, после чего отошел на пару шагов в сторону, услужливо ожидая дальнейших указаний.

Я залпом осушил свою кружку, которую тут же снова наполнил Шурпень, и понял, что не так уж мы и бесплотны, ежели можем ощущать вкус пива и способны сидеть на стульях. Эта ситуация, когда, с одной стороны, мы свободно проходили сквозь любые препятствия, словно это был простой воздух, а, с другой, при желании могли ощущать материальность вещей, была мне непонятна, но я не стал ни о чем расспрашивать писаря, ведь мы пришли сюда не за этим.

Я умышленно сел так, чтобы не видеть, как мучается мужичок в содоме демонов, Баал-берита же, наоборот, следил за издевательствами бесов, кажется, с определенным удовольствием. Он пил свое пивко мелким глоточками и иногда бросал чертям советы, как лучше и поглубже засунуть что-то куда-то и при этом, вдобавок, не забывал отпускать сальные шутки.

Я же был мрачен и угрюм: заболела душа. Тот вечный дом, который пообещал мне Люцифер, в обмен на земное двадцатилетнее счастье с Софьей, весьма меня не радовал, и моя решимость заключить с ним Договор сильно поубавилась. Я оказался на распутье. Но была ли дорога назад?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});