Гражданин тьмы - Анатолий Афанасьев

- Как я понимаю, продолжает действовать нулевой вариант?

На секунду Ганюшкин задумался.

- Пожалуй, с девкой помедлим. Она еще пригодится... А этот мусор... Эх, Борис, кабы ты знал, как иногда надоедает вся эта возня с букашками... Так хочется махнуть на все рукой - и улететь в иные края, где люди живут, а не звери. Но - нельзя. Никак нельзя. Взялся за гуж - не говори, что не дюж. Как вас одних оставить? Оглянуться не успеешь, опять всю страну засрете.

Встретились глазами, и, как обычно, генерал смущенно потупился.

* * *

Иванцов проспал беспробудно около трех суток. В сумеречном сне погружался в такие глубины, где разум практически отсутствовал, возможно, это была преисподняя. Там встречал существа, не имеющие внятных физиономий, с лопастями вместо конечностей, с тяжелым, прерывистым дыханием, как у умирающих, но с повышенной тягой к общению. Они окружали его, тискали, ласкали, щипали, нашептывали бессмысленные слова, от которых могло остановиться сердце, но не останавливалось.

В тех зловещих местах ему удалось повидаться и с детьми, с Оленькой и Виталиком, но свидание было слишком коротким и не доставило радости. Виталик был занят тем, что, сидя на бревне, отпиливал, перепиливал Оленьке ногу электрической пилой, а доченька хохотала, размахивала руками, разбрасывая снопы тяжелых искр, и, заметив отца, завопила в восторге: "Папа, папочка! Погляди, как забавно! Совсем крови нет".

Из преисподней его увела Мария Семеновна, драгоценная Манечка. Свежая и помолодевшая, подхватила его под руку, что-то по-птичьи закурлыкала - и они взметнулись к небесам, где открылись совсем иные картины. Посреди бескрайних зеленых полей паслись стада овечек, красивые девушки в пестрых одеждах водили струящиеся хороводы, звучала негромкая музыка, но тоска не покинула его и здесь. Иванцов понимал, что, как и преисподняя, это всего лишь мираж с противоположным знаком, посланный ему для какого-то вразумления. Он спросил у Манечки, что с ними происходит и не утомил ли ее перелет в иное измерение, на что она беззаботно ответила: "Ну что ты, голубчик Толенька, стоит ли беспокоиться? Здесь так хорошо... Мы давно умерли и все еще живые. Разве это не счастье?"

Иногда сновидения исчезали, на веки опускалась чернильная тьма, и это была, по всей видимости, самая кошмарная стадия клеточной муки. Он не мог понять, где находится и кто он такой, а каждая попытка открыть глаза сопровождалась судорожным сжатием костлявой лапы его собственной или неизвестно чьей груди.

Когда наконец проснулся в самом деле, то понял, что лежит на кровати в комнате. Где-то близко были слышны человеческие голоса, мужской и женский. Иванцов сразу все вспомнил и удивился тому, что былое сознание, надежно упрятанное в поджелудочной железе, сейчас, в момент пробуждения, освободилось и восторжествовало. Он словно обнаружил себя повернутым вспять, к тому времени, когда еще не был пациентом хосписа "Надежда". И тут же решил, что это не могло быть ничем иным, как какой-то новой, особенно изощренной иллюзией. И комната, а не палата с решеткой - всего лишь составная часть последовательно идущего процесса перевоплощения в иную сущность. Сейчас откроется дверь и появится Макела или кто-нибудь из тех, кто приставлен для наблюдения. Тоска стала ясной и светлой, как утро. Он попытался загнать неосторожно высунувшегося прежнего Иванцова обратно в кишки и, когда это не удалось, по-настоящему испугался. Позвал слабым голосом:

- Макела! Макелушка, ты где?

Никто не отозвался, и тогда Иванцов, стараясь не шуметь, слез с кровати и подошел к окну. Был вечер, смеркалось, и внизу вырисовывался мирный городской пейзаж: детская площадка, припаркованные машины, блестящие "мыльницы" - гаражи... Две мамы с колясками, пожилые женщины на скамейке... Чуть поодаль, в глубине скверика - кучка молодняка, парни и девчушки с пивными бутылками. Если это мираж, то до боли реальный. Он недоверчиво ощупал на себе одежду - не комбинезон и не байковая ночная рубаха, а подобие пижамы из коротких штаников и куртки.

Иванцов пошел на звук голосов - и очутился на обыкновенной кухне панельного дома. За чайным столом сидели двое: очень красивая, яркая блондинка с желтыми волосами и темноволосый, темноглазый молодой мужчина приличного вида. Мужчину Иванцов видел впервые, а блондинка знакомая. Когда-то он знал ее как Олину школьную подругу по имени, кажется, Надя Марютина, а недавно встречал ее в хосписе, где она подбивала его на разные безумные поступки вплоть до побега. Сидящая за столом девица была, по всей вероятности, ни той и ни другой, а неким промежуточным вариантом, имеющим сходство с обеими. Страшная путаница в голове помешала ему сосредоточиться, но он подумал, что волноваться не стоит: с минуты на минуту все разъяснится само собой и станет понятно, куда ведет очередная ступенька перевоплощения. От прежних видений нынешнее отличалось какой-то чрезмерно будничной обстановкой.

Девица, увидев его в дверях, рванулась навстречу, леденцовые глаза вспыхнули.

- Анатолий Викторович! Вы встали? Боже мой! Как вы себя чувствуете?

- Неплохо, - отозвался Иванцов, солидно покашляв. - Чего и вам желаю.

Молодой человек (не так уж он молод, лет за тридцать) властным движением руки вернул девицу обратно на стул.

- Присаживайтесь, Анатолий Викторович, - пригласил приветливо. - Попьем вместе чайку. Как раз заварка свежая.

Иванцов сел, поднял налитую чашку, понюхал. Пахло настоящим чаем, а не бурдой, какую подавали в столовой хосписа. Чудеса!

- С кем имею честь? - спросил он, стараясь не выпасть из рамок видения, угадать соответствующий тон. Выпадение грозило болевым шоком и дополнительной лечебной процедурой.

- Анатолий Викторович, миленький, - на глазах девицы блеснули слезы, - проснитесь поскорее! Все ужасное уже позади. Это наш друг. Его зовут Антон Сидоркин. Меня-то вы помните?

- Конечно. Вы - Надежда Марютина, подруга моей дочери. И где же, по-вашему, мы сейчас находимся, Надя?

- На конспиративной квартире. Антоша помог нам бежать. Вы долго спали, Анатолий Викторович. Почти трое суток.

- Понимаю. - Иванцов важно кивнул, с наслаждением отхлебнул горячего крепкого чаю. - Мы на конспиративной квартире. И от кого мы здесь скрываемся?

- От всех. И в первую очередь от этого гада ползучего, от Ганюшкина. Мы сбежали, Анатолий Викторович. Из нас не удалось сделать крыс.

- Понимаю, - повторил Иванцов. - Но если этот так, почему бы нам теперь не вернуться обратно в хоспис?

Он надеялся, что те, кто пишет эту сцену, оценят его лояльность даже в таком не правдоподобно реальном мираже.

- Зачем вернуться? - не поняла Надин.

- Ну как же... Там нас лечат, заботятся о нас. Причем учтите, любезная Наденька, я участвую в очень ответственном эксперименте, связанном с выработкой матрицы универсального интеллигента. Могу похвастаться, в случае успеха мне обещали повышение.

- Какое? - В зеленоватых очах вспыхнуло отчаяние. Эта девушка, по мнению Иванцова, слишком быстро переходила из одного настроения в другое. Наверное, компьютерный сбой.

- Хорошее повышение. - Он самодовольно усмехнулся: что ж, пусть знает молодежь, с кем имеет дело. - Возможно, из моих клеток удастся генерировать целое поколение маленьких образованных россиянчиков. Таким образом я буду, можно сказать, родоначальником династии. Этакий паханчик-интеллектуал, хе-хе-хе! Плохо ли?

Надин перевела беспомощный взгляд на Сидоркина.

- Анатолий Викторович, - сказал тот, - не хотите ли скушать нормальную свежую горячую котлетку? Вообще, так сказать, подкрепиться духовно? Можно и рюмочку организовать.

- Почему бы и нет! - обрадовался Иванцов. Через полчаса разговор пошел по-другому. На столе отсвечивала почти опустошенная бутылка. Иванцов с аппетитом умял сковородку картошки и три котлеты, выпил грамм двести водки и несколько утратил бдительность. Пришел к мысли, что сегодняшнее видение - лучшее из тех, какие выпадали на его долю. С энтузиазмом обсуждал возможность их с Надей Марютиной отъезда за границу. На короткое время. Пока здесь, в России, обстановка не устаканится. Сидоркин оказался неглупым, душевно открытым малым и нравился ему все больше, хотя явно бредил. Сказал, что документы уже готовы, но он не может их получить, потому что заперт в клетке. Под клеткой подразумевал эту самую конспиративную квартиру.

Иванцова немного озадачивало, что шел час за часом, а видение не прерывалось и не меняло ритма, что не соответствовало прежним фантомным погружениям в виртуальный мир, которые всегда протекали стремительно и были насыщены тревожным ожиданием неминуемой резкой перемены декораций. Сейчас все происходило так, словно он действительно вернулся в прежнюю жизнь, с ее легко прогнозируемыми, логичными построениями. После всего, что с ним проделали в хосписе, в это невозможно было поверить. Он ничем не обнаруживал внутренней растерянности, напротив, всячески старался показать, что воспринимает ситуацию всерьез. В предложенных обстоятельствах это была, на его взгляд, наилучшая линия поведения.