Гражданин тьмы - Анатолий Афанасьев

- Жить-то, небось, хочешь? - посочувствовал Сидоркин, приставив ему пушку ко лбу, - Ведь молодой еще...

- У-у, - промычал злодей.

- Понятно... Говори, на кого пашешь, мудила?

- У-у, - повторил страдалец, пуча туманные от боли глаза.

- Один пришел или с корешами?

- У-У, - прогудел тот в третий раз - и Сидоркин не выдержал, со словами: "А вот тебе и му-у!" - врезал рукояткой пистолета в висок.

Мужичок, как оползень, улегся под батареей. Может, стоило затащить его наверх и допросить погуще, но время поджимало. Главное он выяснил и так: его не собирались брать в заложники, пытать, консервировать... Все это чушь. Кто-то отдал простой, как, правда, приказ: найти и ликвидировать. Это накладывало на него, Сидоркина, особую ответственность по отношению к самому себе и к тем, кто надеялся на его помощь.

* * *

Генерал Могильный, седоволосый, румянощекий мужчина, под пристальным взглядом Гая Карловича стушевался, как мальчишка. Он сидел в удобном мягком кресле в кабинете Ганюшкина, перед ним рюмка коньяку, в пальцах сигарета "Парламент", а почудилось на миг, вытянулся по струнке перед грозными очами секретаря обкома, как бывало когда-то. Когда-то! Были и мы рысаками. Высокий чин в МВД, гроза преступного мира, пробившийся снизу, из оперов, благодаря только личным заслугам, Борис Борисович пятый год возглавлял службу безопасности "Дизайна-плюс", подчинялся непосредственно Ганюшкину, купался в деньгах, как в грязи, но сильно за это время сдал как физически, так, пожалуй, и умственно. И не возраст был тому причиной. Что такое шестьдесят с хвостиком для потомка корневого, крестьянского рода? Отец жил до восьмидесяти, пил водку, как молодой, жил бы и дальше, да по пьяни сбила электричка. Дед по отцовской линии, обыватель Херсонской губернии, когда перевалило ему за девяносто, похоронил свою бабульку и женился на молодой, на учителке Катерине, и та успела родить ему двоих пацанов. По материнской линии дед сгинул в пучине войны, дослужившись до полковника, и в могилу за ним ушла звезда героя. Нет, не ранняя старость, конечно, причина ослабления организма, а тот непроницаемый, фиолетово-сизый туман, который исподволь, но все необратимее окутывает сознание. Тяжелые, беспросветные мысли взращивали мрак души. Многого не мог уразуметь Могильный в новой и прогрессивной жизни, как, к примеру, и того, почему он, заслуженный пес государев, трепещет перед неведомым существом с хищным, подвижным носярой? Неужто лишь потому, что страшится худой, нищей, беспросветной старости? Но как случилось, что существа, подобные Ганюшкину, подмяли под себя, покорили великую страну? Какая сила стоит за ними? Много, слишком много было вопросов, на которые он не находил ответа, но которые давили, гнули к земле, не оставляя надежды распрямиться. И винить некого: в услужение к победителям пошел по доброй воле, никто не гнал.

Никогда еще хозяин не разговаривал с ним так пренебрежительно, свысока, не скрывая истинных чувств, которые обычно прятал под маской фальшивого, иногда даже с заискивающей ноткой приятельства. Читал ему нотацию, как учитель нашкодившему школяру, унижал каждым словом, и старому служаке было стыдно за обоих: и за того, кто глумился, и за себя, позволявшего глум. Розовые щеки генерала словно заиндевели, но лицо выражало почтительное внимание - и больше ничего.

- Ты хоть понимаешь, что происходит? - спросил Ганюшкин, сделав ударение на слове "ты". - Какой-то зарвавшийся мерзавец, пугало чекистское, проникает на мою территорию, умыкает мое добро - и - уходит как ни в чем не бывало. И что дальше? Дальше я прошу своего друга, милейшего генерала, которому плачу... может, мало плачу, Борис?.. Так вот, прошу генерала, чтобы он приструнил наглеца, дал по башке, наказал как следует - и что же? а ничего. Оказывается, подонка невозможно найти. Где невозможно? В Калифорнии? На Аляске? В бразильской сельве? Нет, генерал не способен его обнаружить в родной матушке-Москве, которая вся как под рентгеном. Как понять, Борис Борисыч? Что еще за игрушки?

Могильный не знал, какого ответа ждет работодатель, да и весь разговор был скучный, необязательный. При чем тут пугало чекистское? Какая Калифорния? Вся сцена фальшивая насквозь. Как всегда, Ганюшкин недоговаривал главного, потому что это главное было вне сторожевой, а в сущности лакейской компетентности генерала. Уязвленный презрительным тоном, он все же попробовал приоткрыть завесу, сунуть нос туда, куда его не пускали.

- Еще день-два - и возьмем негодяя. Никуда не денется, - примирительно пробасил. - Признаюсь, вчера вышла досадная накладка, спугнули... Теперь он настороже. Но вы, Гай Карлович, справедливо заметили: в Москве спрятаться негде, это наш город. Мне другое непонятно: почему такая нервозность, спешка? Какой-то майор, парочка психов - какая от них угроза? То есть какая разница, сегодня мы их накроем или завтра?

Носяра у Ганюшкина от изумления вздернулся вверх, что противоречило законам человеческой природы, но не удивило генерала. За неполные пять лет общения с необыкновенным существом он и не такого нагляделся.

- О чем ты, Борис? - тихо осведомился Ганюшкин. - О чем сейчас спросил?

Могильный смутился, но не утратил присутствия духа.

- У сыска свои законы. Вслепую работать трудно. Хорошо, когда общая картина понятная. Мотивы, связи, причины - вся цепочка. Мне ваши секреты ни к чему. Гай Карлович, но логика поиска всегда проистекает из мотивов, преступления.

- Секреты, говоришь? Логика поиска?

Ганюшкин сдавленно хмыкнул, присел в кресло напротив генерала и доверительно положил руку ему на колено, чего Могильный страсть как не любил. В памяти сразу всплывали разговоры о нетрадиционной сексуальной ориентации хозяина, хотя очевидных подтверждений у него не было. Но не хотелось получить доказательства таким прямым путем. Замечал, не раз, увы, замечал лихой блеск в глазах Ганюшкина, когда тот таким образом, будто невзначай, теребил его массивное колено или прижимался ненароком. Скорее всего, просто озоровал, а там - чем черт не шутит... Не хотелось на старости лет оскоромиться.

- Хорошо, объясню, - продолжал Ганюшкин, будто не замечая, как напрягся генерал, - У вас, у сыщиков, своя логика, а у нас, у управленцев, - своя. Мы, дорогой Борис Борисыч, пришли в эту страну всерьез и надолго. Но, как верно подметил Владимир Ильич, взять власть намного легче, чем удержать. Если угодно, Боря, это политический вопрос. Да, два психа, профессор и девка, сами по себе пустое место и цена им грош. Включая и оборзевшего майора. Важно другое. Если кто-то покусится на святая святых, на частную собственность, и мы им спустим хоть один раз, то где гарантия, что они не посягнут на большее? Не возмечтают о новом переделе? Здесь не может быть никаких компромиссов. Вас самих, кажется, учили, суть не в наказании, а в том, что оно неотвратимо. Улавливаешь мысль, старина?

Могильный потянулся за рюмкой, на которую давно с вожделением поглядывал, и Гай Карлович убрал блудливую ручонку.

- Чего тут не уловить? Только я ведь про другое спросил. Отчего такая спешка? Какие для нее основания?

Ганюшкин нахмурился, сгонял носяру туда-сюда, словно принюхался к сквозняку.

- Нет, тебе, видно, не втолкуешь... Лучше доложи, какие меры приняты.

- Из Москвы не уйдут. По плану "Перехват" под контролем аэропорты, вокзалы, речной порт. Подключены диаспоры: кавказцы, вьетнамцы, китайцы... Вся милиция на ушах. Премию объявили за поимку. Долго они в норе не просидят, обязательно высунутся. Наш человек из ведомства майора постоянно на связи. Все, как говорится, схвачено. Не вижу причин для беспокойства.

- А больницы? Без больницы им не обойтись.

- Вам бы в органах работать, - похвалил Могильный. - Естественно, больницы тоже под присмотром. Разрешите уточнить одну деталь?

- Ну?

- Как я понимаю, продолжает действовать нулевой вариант?

На секунду Ганюшкин задумался.

- Пожалуй, с девкой помедлим. Она еще пригодится... А этот мусор... Эх, Борис, кабы ты знал, как иногда надоедает вся эта возня с букашками... Так хочется махнуть на все рукой - и улететь в иные края, где люди живут, а не звери. Но - нельзя. Никак нельзя. Взялся за гуж - не говори, что не дюж. Как вас одних оставить? Оглянуться не успеешь, опять всю страну засрете.

Встретились глазами, и, как обычно, генерал смущенно потупился.

* * *

Иванцов проспал беспробудно около трех суток. В сумеречном сне погружался в такие глубины, где разум практически отсутствовал, возможно, это была преисподняя. Там встречал существа, не имеющие внятных физиономий, с лопастями вместо конечностей, с тяжелым, прерывистым дыханием, как у умирающих, но с повышенной тягой к общению. Они окружали его, тискали, ласкали, щипали, нашептывали бессмысленные слова, от которых могло остановиться сердце, но не останавливалось.