Захватывающий XVIII век. Революционеры, авантюристы, развратники и пуритане. Эпоха, навсегда изменившая мир - Фрэнсис Вейнс

что не принадлежит к le monde[273].

Званые ужины были идеальным способом оставаться в курсе всех новостей, сплетен и скандалов. Вольтер описывал такой вечер в своем романе «Кандид»: «Сначала молчание, потом неразборчивый словесный гул, потом шутки, большей частью несмешные, лживые слухи, глупые рассуждения, немного политики и много злословия»[274].

Злословие продолжалось и после завершения ужина или приема – в бесчисленных письмах. У маркизы Дюдеффан, желавшей обсудить свою соперницу мадам дю Шатле, мы читаем: «Представьте себе высокую иссохшую женщину без ягодиц и бедер, с плоской грудью с двумя крошечными сосками, толстыми руками, толстыми ногами, огромными ступнями. У нее очень маленькая голова, худое лицо, острый нос, маленькие зеленые глаза, красные щеки, злобный тонкий рот и плохие кривые зубы».

Лишь при общении с близкими было принято позволять себе эмоции, а при посторонних было принято сохранять хладнокровие и отстраненность. Шарль-Жозеф де Линь безучастно смотрел, как его подполковник умирает на поле боя: «Солдат сказал [в этот момент] майору: “Посмотрите, он [подполковник] умирает”. – “Да, – ответил я, – и смотри, его лошадь убегает”. – “Тем лучше, – ответил майор. – Я служил офицером дольше, чем он. А теперь взгляните, куда его привело честолюбие”».

Когда маркизе Дюдеффан сообщили о смерти ее личного лакея Кольмана, который верно служил ей более 20 лет, она выразила сочувствие крайне скупо: «Это потеря, ведь он был мне полезен во многих отношениях, и я сожалею о его кончине, но смерть – такая ужасная вещь, она может вызвать только скорбь. В таком настроении я подумала, что лучше не писать вам, хотя сегодня я снова передумала».

О смерти своей соперницы мадемуазель де Леспинас она высказалась еще более лаконично: «Она умерла сегодня ночью, через две минуты после полуночи; раньше это было бы для меня большим событием, но сегодня это ни о чем мне не говорит». Иное дело близкие друзья, с которыми можно дать волю самым глубоким чувствам. В бесчисленных письмах друзьям в изобилии присутствуют искренние слезы, вздохи и тоска. Иногда, но далеко не всегда эти эмоции приводили к возникновению любви, как можно узнать из 197 писем Изабеллы Пармской, жены габсбургского императора Иосифа II. В своих письмах к Марии-Кристине Изабелла признается невестке в тайной любви, выражая ее в таких излияниях, как: «Я влюблена в тебя как безумная, как святая или дьявол, я люблю тебя и буду любить до гроба», «Я готова задушить тебя своими ласками», и даже: «От тебя у меня кружится голова. Я чувствую смущение, на лбу выступили бисеринки пота, я не могу дышать» или «Я целую тебя везде, где пожелаешь».

Несмотря на королевский запрет, разногласия было принято разрешать с помощью дуэли. Граф де Тилли называл Францию «родиной дуэлей» и даже говорил о «французской дуэльной мании», которая царила среди аристократии буквально вплоть до Французской революции. Дуэли, впрочем, не были прерогативой французов – англичане тоже сражались до последнего вдоха.

Дрались на дуэлях и женщины. В 1719 году маркиза де Несле и маркиза де Полиньяк устроили дуэль на пистолетах за расположение маршала Ришелье. Обе попали друг другу в плечо, поэтому никто не вышел победителем. В 1792 году в Англии состоялась еще одна petticoat duel[275] – из-за того, что миссис Элфинстоун сильно задела свою подругу леди Альмерию Брэддок, завысив ее возраст. Эта дуэль состоялась в лондонском Гайд-парке. Бывшие подруги сначала стреляли друг в друга, но обе промахнулись и перешли к шпагам. Дуэль была прекращена после ранения миссис Элфинстоун в руку. Последовали извинения, и, если верить хроникам того времени, женщины снова стали лучшими подругами.

Таким образом, уязвленная честь являлась достаточным основанием для разрешения спора равным оружием: личную честь, во французском языке именуемую la gloire, а в английском – virtue, следовало защищать. В 1788 году английский капитан Тонг вызвал на дуэль капитана Патерсона за то, что тот неоднократно на улице наступал капитану Тонгу на носки, и получил пулю в бедро. В 1792 году капитан Паркхерст и лейтенант Келли поссорились из-за места в опере; во время дуэли они ранили друг друга, но тем не менее сделали все, чтобы избежать настоящего кровопролития, и уладили дело в суде. Тех, кто все же хотел устроить серьезную дуэль, во Франции любезно просили делать это за границей, но остановить дуэлянтов удавалось не всегда. Например, в марте 1776 года дуэль состоялась прямо в центре Парижа при стечении огромной толпы. Уже упоминавшийся гурман-аристократ Гримо де ла Рейньер оскорбился тем, что при выходе из оперы какой-то нетерпеливый зритель толкнул его в спину и сделал насмешливое замечание по поводу его парика: «Это я вас толкнул, сударь, и не стесняйтесь дать мне свой адрес, я готов завтра провести расческой по вашим волосам». Гримо де ла Рейньер немедленно вызвал шутника на дуэль на Елисейских полях и на глазах трех тысяч зрителей всадил ему пулю в правый глаз. Де ла Рейньера арестовали и судили, но король его помиловал, и ему удалось избежать наказания.

Поводом для дуэли между графом д’Артуа, младшим братом Людовика XVI, и герцогом де Бурбоном в 1778 году послужил публичный скандал. Герцогиня де Бурбон публично сделала ядовитое замечание о любовнице графа д’Артуа во время маскарада в Париже, за что граф en plein public[276] сорвал с герцогини маску и вызвал ее мужа на дуэль. Герцог де Бурбон пришел в ужас, потому что члена королевской семьи ни в коем случае нельзя было ранить или убить на дуэли. Поэтому поединок состоялся в соответствии с правилами этикета, и главной его задачей было «восстановление поруганной чести».

Когда забияки встретились в Булонском лесу, герцог де Бурбон учтиво сообщил противнику, что «он должен сделать так, чтобы его не ослепляло солнце», на что граф д’Артуа столь же учтиво ответил: «Вы правы, на деревьях еще нет листьев, это ужасно, тень есть только у той стены, пройдем туда». Они помахали шпагами, а затем, словно ему подали условный знак, герцог де Бурбон сдался со словами: «Сударь, я проникся вашей добротой и никогда не забуду оказанной мне чести [быть вашим противником на дуэли]», после чего оба мужчины разъехались по домам в своих каретах. Закон был соблюден, но и честь обоих была спасена.

А те, кто, несмотря ни на что, все же хотел уладить свои разногласия именно так, но готов был делать это за пределами Парижа, обычно отправлялись в курортный городок Спа. Принц