Ночь с Марией. Рассказы - Олег Михалевич

Иконостас гасил голос владыки, и слов было не разобрать. Помещение алтаря по убранству было скромным, мало сочетающимся с пышным убранством храма по ту сторону иконостаса. Исключение составлял только сам алтарь. Позолоченное, искусной резной работы сооружение занимало центр комнаты, и было покрыто красивым золототканым покрывалом, на котором возлежало Евангелие. Чтобы скрасить время, Варламов переместил тяжелый букет на другое плечо, и взялся разглядывать резьбу, пытаясь разгадать спрятанные от непосвященного глаза символы. Внезапно он с удивлением обнаружил на выпуклом, расположенном на боковой стенке алтаря, распятии капли свежей алой жидкости. Откуда бы ей взяться на таком месте?

Должно быть, отразившееся на его лице смятение привлекло внимание скучающего по соседству священнослужителя. Проследив направление взгляда Варламова, он вдруг пришел в чрезвычайное возбуждение и, указывая на алтарь, воскликнул:

– Кровь! Кровь на алтаре! Смотрите! Это знамение! А это что? Это целая лужа крови!

Теперь священник указывал куда-то вниз, и Варламов встревожился донельзя уже, решив, что его неловкий поступок не прошел даром, и уважаемый митрополит истекает кровью. И верно: опустив глаза, он тоже увидел лужу крови, растекающейся в промежутке между его ногами и ногами митрополита. Лужа подрагивала, как живая, расползалась в стороны. Странным образом тоненький ручеек струился в нее откуда-то сверху, хотя митрополит Таллиннский сидел внизу. И только подняв ладонь выше, Варламов осознал, что источником является его собственный палец. Один из мощных шипов на букете роз пробив кожу, попал прямо в артерию. Узрел это и священник.

– Это ваша кровь на алтаре! – воскликнул он с нарастающим энтузиазмом. Вы прямо истекаете, вам нужна помощь!

– Ничего страшного, – попробовал его успокоить Варламов. Боль не ощущалась, но поток крови не ослабевал, и Варламов с беспокойством шарил по карману, напрасно разыскивая в нем носовой платок.

– Вот, возьмите!

Священник, разгадав нехитрую загадку, протянул белоснежный платок с затейливой монограммой, и Варламов плотно перетянул рану. Притрагиваться к алтарю он не решился. Такое, возможно, и не было дозволено мирянину, к тому же, кроме уже использованного вместо бинта платка, наводить порядок было нечем.

– Это – знамение! – по-прежнему не успокаивался священнослужитель. Ваша кровь окропила алтарь в такой день не случайно! В вашей жизни теперь непременно что-то изменится. Помяните мое слово.

Церковные иерархи заметно оживились. Скучное ожидание закончилось, появилась общая тема для разговоров.

– Ну, все, старина, – обрадовано заметил Градов. Наконец, и ты. Теперь, считай, тебе деваться некуда. Походишь немного на службы, я отцу Якову скажу, он твоим духовным наставником будет. Прямо с завтра и начинай, не откладывай. Вместе пойдем.

– Завтра не получится, – ответил Варламов.

Попытка обратить его в веру была далеко не первой. Где только благодаря друзьям не довелось ему побывать за последние годы! В Пыхтинском монастыре предлагали примерить шубку святого и прикоснуться к его мощам. Стоявший рядом с ним глава большого писательского союза, он же высокий чин Всемирного православного собора с готовностью одарил потертую шубку святого смачным поцелуем, совсем как Варламов в детстве, а затем и одел ее, присел в кресло, в котором веком ранее сиживал святой основатель монастыря. Варламов скромно отступил назад, чтобы не обидеть настоятельницу, молодую еще, симпатичную и чрезвычайно энергичную женщину в черном монастырском облачении. Так же скромно он избежал прикосновения к святым мощам – допускалось такое только избранным из избранных. Не ощущал он себя таковым, не ощущал! Одно дело – полюбоваться искусным творением древних мастеров – иконописцев, резчиков по дереву, зодчих – и совсем другое ощутить в себе восторг от прикосновения к церковным таинствам, к древним костям, от слепой веры в нечто такое, что доступно человеку только в будущей жизни, из которой нет возврата. Но если возврата нет, отчего так убеждены в ней пророчествующие служители церкви?

– Вера не допускает сомнений. Не наш вы человек, – твердо, к большому разочарованию за своего друга определил владыка, глядя на Варламова. – Не наш!

Они сидели за обильно накрытым столом в доме Градова и, после тоста за русские святыни, Варламов, глянув на подвешенный к стене неподалеку от его места православный календарь, спросил:

– Владыка, а не переборщили ли мы сегодня с закусками? Разве сейчас не время поста?

Владыка нахмурился, внимательно осмотрел стол с тарелочками, на которых были разложены пирожки с грибами, грибы без пирожков, вареники, спаржа, овощные салаты, креветки, крабы, консервированные осьминоги, прочая недостойная упоминания мелочевка и облегченно улыбнулся:

– Не надо воспринимать пост буквально. Пост – это воздержание, что есть категория прежде всего духовная, и направлен во благо человека. Даже в буквальном выражении во время поста делается исключение для страждущих и странствующих. Но если вы говорите о скоромном, то все эти ваши осьминоги – не рыба и не мясо, даже в писании сказано, что Господь создал зверей, птиц, рыб морских и прочих тварей. На тварей пост не распространяется.

– Понятно, – ответил Варламов, изо всех сил стараясь, чтобы в голосе не прозвучала ирония.

– Понятно ли? – Владыка поднялся из-за стола, прошелся, погладил задумчиво бороду. В комнате словно поднялось напряжение. И тут Градов умело, как всегда, разрядил обстановку:

– А вот анекдот про батюшку и гусара помните? Едут они в одном купе, и гусар спрашивает: «Я, батюшка, водку не пью, за женщинами не увязываюсь, пост блюду. Правильно ли я живу?». Батюшка ущипнул проводницу пониже талии, развернул сверток, достал курочку, налил стопочку коньяку выпил, крякнул, бороду рукавом рясы отер и отвечает: «Правильно-то правильно. Да только зря». Так вот мой тост за жизнь, чтобы не зря.

Они выпили, владыка расслабился, посмеялся, но потом вдруг посерьезнел опять и, в упор глядя на Варламова, изрек:

– Не надо путать священнослужителей со святыми. Мы служим Господу, мы несем его слово пастве, мы следим, чтобы свершалось предначертанное Им. Но сами мы просто люди. И ничто человеческое нам не чуждо. А вы… нет, вы не наш человек.

Благоговейную тишину, нарушаемую только гласом владыки из-за иконостаса, нарушил гомон расходящейся толпы. Уставший, но не подающий вида владыка прошел через царские врата в алтарную и опустился в ожидавшее его кресло. Официальная часть завершилась. Священнослужители выстроились в очередь, чтобы лично поздравить владыку с юбилеем. Была ли очередь выстроена строго по сану, Варламов определить не смог, но если так, вся их светская троица, размещенная где-то в середине потока поздравляющих, оценивалась, очевидно, не ниже сана архиерея. Первым из них стоял Каминский – Артамонов. Высокий, крепкого телосложения, наследник древнего дворянского рода. Обязывающего рода. Вторую часть фамилии сам Николай, как правило пропускал, чтобы не вызывать лишних вопросов, но церковные иерархи о ней ведали без сомнений. И напоминали. Как правило, каждое из таких напоминаний оборачивалось для Каминского – Артамонова небольшой брешью в семейном бюджете или в бюджете его компании, а для церкви – новой библиотекой, брусчаткой во дворе или новой церковной утварью. Но об этом он вспоминать не слишком любил. В главном храме на острове Валаам, на которой они с друзьями добрались на моторной яхте Каминского – Артамонова, Николай перекрестился на образа и застыл. Каждый, самый потаенный уголок храма, пылал лучами золотого убранства. Стены длинного коридора, ведущего в верхний храм, были украшены фресками с изображениями святых, подумал сначала Варламов, но потом усомнился – уж слишком роскошными для святых были их одеяния. И тут же увидел надпись, поясняющую, что это фигуры самых крупных жертвователей на строительство храма – как правило, графов и князей, богатейших купцов. Завершался коридор высокой стеной, на которой золотыми буквами были впечатаны имена жертвователей нашего времени во главе с семьей действующего президента. Николай вполголоса стал зачитывать их имена и, сам того не замечая, не удержался от комментария:

– Я же их почти всех знаю. Половина уже сидит в тюрьме. А вторая… – и, повернувшись к Варламову, добавил: – Знаешь, прости Господи, одолевают меня сомнения. Такие роскошные, в золоте до самых макушек храмы – и такое нищее, спившееся население вокруг. Туда ли мы жертвуем?

Но, видимо, одолел или подавил сомнения граф Каминский – Артамомонов, потомок тайного советника Российской империи, и в бывшем родом имении не только восстановил дом-усадьбу, отдав половину его под музей и местную школу искусства, но и выстроил заново в селе церковь. Да и сейчас, в храме, под сводами которого проводилось чествование владыки, не случайно сиял свежей позолотой восточный купол.