Анжелика. Мученик Нотр-Дама - Анн Голон

Раздались смех и аплодисменты, но Бурье, вскочив с кресла, прервал их.

— Хватит ломать комедию! — вскричал судья, и цвет его лица становился все более желтым. — Вы издеваетесь над судом и церковью. Или вы забыли о том, что первоначально обвинение в колдовстве выдвинул против Пейрака архиепископ? Или вы забыли, что главный свидетель по этому делу — монах, что над обвиняемым был проведен обряд экзорцизма, доказавший, что тот одержим сатаной?

— Я ничего не забыл, господин Бурье, и сейчас я вам отвечу, — серьезно произнес Дегре. — Действительно, первоначально господина де Пейрака обвинил в колдовстве архиепископ Тулузский, его давний недоброжелатель. Сожалеет ли сей прелат о поступке, совершенном им в минуту озлобления, когда он потерял контроль над собой? Мне бы хотелось в это верить, тем более что у меня с собой целая пачка прошений со стороны его высокопреосвященства Фонтенака, в которых он неоднократно повторяет, что заключенный должен предстать перед церковным судом, и решительно отказывается признавать какие бы то ни было решения гражданского суда по делу моего подзащитного. Также он отмежевывается — господа, у меня есть письмо, и я могу зачитать его вслух — ото всех действий и показаний того, кого вы называете основным свидетелем, монаха Конана Беше. Что касается последнего, то его возбужденное состояние кажется, по меньшей мере, подозрительным любому здравомыслящему человеку, и я напоминаю, что он один несет ответственность за проведение процедуры экзорцизма — единственного, по-видимому, факта, на который может опереться обвинение. Обряд был проведен четвертого декабря прошлого года в тюрьме Бастилия в присутствии отцов Фрела и Жонатана, находящихся сейчас в зале. Я не оспариваю подлинности отчета о проведении обряда, он действительно был совершен этим монахом и его помощниками, о которых я воздержусь говорить, ибо не знаю, объясняется ли их соучастие легковерием, невежеством или же они сознательно были сообщниками монаха Беше. Но я оспариваю юридическую действительность проведенного обряда! — громовым голосом вскричал Дегре. — Я не хочу вдаваться в детальное описание нарушений, допущенных во время этой зловещей церемонии, но обращаю ваше внимание, по меньшей мере, на два обстоятельства. Во-первых, монахиней, притворившейся одержимой в присутствии заключенного, была та самая Карменсита де Мерекур, которая уже продемонстрировала нам свои актерские таланты, причем один из служащих канцелярии суда может поклясться, что видел, как она, выходя из зала, разжевала кусочек мыла, с помощью которого она симулировала появление пены и приступ эпилепсии. Этот трюк хорошо знают уличные «припадочные» нищие, стремящиеся вызвать жалость у доверчивых прохожих. Во-вторых, я возвращаюсь к поддельному штифту, этому адскому инструменту с тайной иглой, который вы отказались учесть как предъявленный защитой, на том основании, что доказательств недостаточно. Но, господа, если это все же правда, если какой-то жестокий безумец подверг человека пытке, желая ввести суд в заблуждение и принудить вас вынести смертный приговор невиновному? Вот заключение врача Бастилии, сделанное через несколько дней после ужасной пытки.

И Дегре отрывистым голосом зачитал показания господина Малентона, врача Бастилии, которого призвали к изголовью заключенного с глубокими шрамами на лице. Врач обследовал неизвестного ему арестанта и констатировал, что все его тело покрыто маленькими воспалившимися ранками, вызванными, по всей видимости, уколами длинной иглой.

После этих слов в зале воцарилась мертвая тишина, а адвокат медленно и торжественно произнес:

— А теперь, господа, настал час услышать великий голос, недостойным глашатаем которого я являюсь, голос, который, возвышаясь над морем человеческой низости, всегда стремится лишь к одному: направить своих верных слуг на путь истины. Пришло время мне, смиренному клерку, уступить слово Церкви. Вот что она говорит вам.

Дегре развернул широкий лист бумаги и прочитал:

— «В ночь на 25 декабря 1660 года в тюрьме Дворца правосудия в Париже была произведена процедура экзорцизма над господином Жоффреем де Пейраком де Моренс д'Ирристрю, обвиняемым в том, что он общался с сатаной и продал ему душу. Учитывая то, что, в соответствие с каноном Римской церкви, человек, действительно одержимый злым духом, должен обладать тремя сверхъестественными способностями:

1. Знанием языков, которые он не изучал;

2. Способностью угадывать и узнавать тайное;

3. Сверхъестественной физической силой;

в указанную ночь 25 декабря 1660 года я, в качестве единственного Великого экзорциста Парижской епархии, назначенного церковным судом католической церкви, в присутствии двух других братьев нашей святой конгрегации допросил и подверг испытаниям заключенного графа де Пейрака согласно канонической процедуре. На основании чего вынесено следующее заключение: заключенный владеет лишь теми языками, которые изучал, а халдейским и ивритом, которые знают двое из нас, не владеет; заключенный обладает глубокими познаниями в различных сферах, но ни в коем случае не провидит тайное; он не обладает сверхъестественной физической силой, однако на его теле обнаружены раны от глубокого острого предмета и давнее увечье. Мы заявляем, что обследованный нами Жоффрей де Пейрак отнюдь не одержим демоном…» Подписано преподобным отцом Кирше, членом ордена иезуитов, Великим экзорцистом Парижской епархии, и преподобными отцами де Марсаном и де Монтенья, присутствовавшими при проведении церемонии.

* * *

Стояла такая тишина, что было слышно, как муха пролетит. Изумление и смятение публики достигли предела, но никто не шелохнулся и не произнес ни слова.

Дегре поглядел на судей:

— После слова Церкви что я могу добавить от себя? Господа судьи, вам надлежит вынести приговор. Но вы, по меньшей мере, сделаете это, полностью осознавая несомненный факт: Церковь, во имя которой вас призывают обвинить этого человека, признает его невиновным в колдовстве, за которое он и привлечен к суду… Господа, оставляю вас наедине с вашей совестью.

Адвокат с достоинством надел свою шапочку и спустился по ступенькам невысокой трибуны.

Тут вскочил судья Бурье и его пронзительный голос нарушил тишину:

— Пусть он придет! Пусть он сам придет! Пусть преподобный отец Кирше сам расскажет об этой тайной церемонии, подозрительной во многих отношениях, так как ее провели, не уведомив об этом следствие.

— Отец Кирше придет, — спокойно заверил Дегре. — Он, должно быть, уже здесь. Я послал за ним.