Паранойя - Файндер Джозеф

— Я хотел, чтобы ты успел с ним попрощаться, — сказал Антуан. Я слышал его голос, басистый рокот, но не мог обернуться. — У него опять отказала дыхалка, и на этот раз я даже не стал тратить время на споры, а просто вызвал «скорую». Он совсем задыхался. Они сказали, что у него воспаление легких и, наверное, давно. Спорили, вставлять ли трубку, но до этого дело не дошло. Я все звонил тебе и звонил...

— Знаю, — сказал я.

— Чуть-чуть времени было... Я хотел, чтобы ты с ним попрощался.

— Знаю. Все нормально. — Я сглотнул. Не хотел смотреть на Антуана, не хотел видеть его лицо, потому что в его голосе были слезы, а я не мог этого вынести. Еще я не хотел, чтобы он видел, как я плачу, хотя понимал, что это глупо. Ведь если ты не плачешь, когда умирает отец, с тобой явно что-то неладно. — Он... он что-нибудь говорил?

— В основном ругался матом.

— Я имею в виду, он...

— Нет, — очень медленно проговорил Антуан. — Он о тебе не спрашивал. Да ты же знаешь, он вообще ничего не говорил, он...

— Я понимаю. — Лучше бы он помолчал.

— В основном ругал врачей и меня...

— Да, — сказал я, глядя на лицо отца. — Неудивительно. — Сморщенный, сердито нахмуренный лоб так и застыл. Я протянул руку и дотронулся до морщин, попытался их расправить, но ничего не вышло. — Папа, мне очень жаль.

Не знаю, что я хотел этим сказать. Чего мне жаль? Ему уже давно было пора умереть. Легче умереть, чем жить в постоянной агонии.

Штору по другую сторону кровати отдернули. Темнокожий мужчина в медицинской форме со стетоскопом. Я узнал: доктор Пейтел, с которым я познакомился еще в прошлый раз.

— Адам, — сказал он, — мои соболезнования. — Казалось, врач говорил искренне.

Я кивнул.

— У него развилась пневмония, — сказал доктор Пейтел. — Наверное, она какое-то время протекала в скрытой форме, хотя в тот раз, честно говоря, мы ничего не заметили. Видимо, потому что лейкоциты были в норме.

— Все понятно, — сказал я.

— В таком состоянии ему было не справиться. Мы даже не решили вопрос об интубации, как у него случился инфаркт миокарда. Организм не выдержал.

Я снова кивнул. Зачем мне эти подробности, какой теперь смысл?

— Все вышло к лучшему. Он мог бы месяцы пролежать с трубкой. Едва ли ему было бы легче.

— Понимаю. Спасибо. Я знаю, вы сделали все, что в ваших силах.

— У вас был... только он, так? Матери уже нет? И братьев и сестер?

— Да.

— Наверное, вы с ним были очень близки.

Неужели? Вам-то откуда знать? Психологический диагноз?

В ответ я просто кивнул.

— Адам, хотите ли вы, чтобы мы позвонили в какое-то конкретное похоронное бюро?

Как же называлось бюро, которое хоронило мать? Через несколько секунд я вспомнил.

— Дайте нам знать, если нужна еще какая-то помощь, — сказал доктор Пейтел.

Я посмотрел на тело отца, на его сжатые кулаки, сердитое лицо, глаза-бусинки, разинутый рот. Потом повернулся к доктору Пейтелу и спросил:

— Вы не могли бы закрыть ему глаза?

71

Через час приехали из похоронного бюро — двое вежливых коротко стриженных мужчин плотного телосложения. Оба сказали: «Сочувствую вашей потере», положили тело в специальный мешок, застегнули молнию и унесли его на носилках. Я позвонил с сотового директору похоронного бюро и почти механически обсудил с ним все, что должно быть сделано. Он тоже сказал: «Сочувствую вашей потере». Он спрашивал, приедут ли на похороны пожилые родственники из других городов, на какое время я хочу назначить похороны, ходил ли мой отец в какую-нибудь церковь и нужно ли проводить богослужение. Потом он спросил, есть ли у нас семейное место на кладбище. Я сказал ему, где похоронена мама и что я почти уверен, что отец купил два участка: для нее и для себя. Он пообещал проверить. Наконец, директор бюро уточнил, когда я приеду и решу остальные вопросы лично.

Я вышел в холл для посетителей и позвонил в офис. Джослин уже знала, что я уехал из-за отца, и спросила:

— Как ваш отец?

— Только что отошел, — сказал я. Так говорил отец: у него люди «отходили», а не умирали.

— Ох! — выдохнула Джослин. — Мне так жаль, Адам!

Я попросил ее отменить все мои встречи в следующие пару дней, а после позвонил Годдарду. Трубку взяла Фло:

— Здравствуйте. Босса нет в офисе. Сегодня вечером он вылетает в Токио. — Приглушенным голосом она спросила: — Как отец?

— Только что отошел, — сказал я быстро. — Понимаете, меня пару дней не будет на работе, и я хотел, чтобы вы заранее передали Джоку мои извинения...

— Конечно! — сказала она. — Конечно! Мои соболезнования. Он обязательно позвонит до отлета, и я знаю, он все поймет, не беспокойтесь.

В холл вышел Антуан. Он выглядел не к месту, каким-то потерянным.

— Что теперь от меня требуется? — тихо спросил он.

— Ничего, Антуан, — ответил я.

Он поколебался:

— Вещи вывозить?

— Да нет, что ты! Не спеши.

— Просто все произошло так быстро, а мне больше негде...

— Оставайся в квартире столько, сколько хочешь, — сказал я.

Антуан переступил с одной ноги на другую.

— А знаешь, он все-таки говорил о тебе.

— Конечно, — сказал я. Отец, наверное, жалел о том, что сказал. — Я знаю.

Он хмыкнул басом.

— Не всегда хорошо, однако, по-моему, так он показывал свою любовь, понимаешь?

— Понимаю.

— Еще тот подарочек твой папаня.

— Да.

— Мы не сразу поладили.

— Он вел себя довольно мерзко.

— Просто он такой человек. Я не принимал это близко к сердцу.

— Ты о нем заботился, — сказал я. — Это много для него значило, хоть он и не умел это выразить.

— Знаю, знаю. Под конец у нас установились нормальные отношения.

— Ты ему нравился.

— Ну, насчет этого не уверен, но все было нормально.

— Я уверен, что ты ему нравился.

Он помолчал.

— Знаешь, он был хорошим человеком.

Я не знал, как ответить.

— Ты очень внимательно к нему относился, Антуан, — наконец сказал я. — Я понимаю, что ему это было важно.

* * *

Странное дело: после того как я разрыдался у больничной койки отца, что-то во мне закрылось. Я больше не плакал. Онемел, как рука, которую отлежали. Только иногда покалывало.

По дороге в похоронное бюро я позвонил Алане на работу. На автоответчике было оставлено сообщение, что ее нет в офисе, но она будет часто проверять сообщения. Я вспомнил, что она в Пало-Альто. Я позвонил на сотовый, и она ответила сразу же:

— Слушаю.

Мне очень нравился ее голос: бархатный, немного хрипловатый.

— Это Адам.

— Привет, дурак.

— Что я такого сделал?

— Разве после того, как переспишь с девушкой, ты не должен наутро позвонить, чтобы она не чувствовала себя виноватой?

— Господи, Алана, я...

— Некоторые мужчины даже присылают цветы, — продолжала она деловым тоном. — Не то чтобы я таких встречала, но читала об этом в «Космо».

Конечно, она права. Я не позвонил ей, и это было очень грубо. Но что я должен был ей сказать? Правду? Что я застрял, как жук в янтаре, и не знаю, что делать? Что я безумно рад, что нашел такую женщину, как она, постоянно о ней думаю и в то же время ненавижу и презираю самого себя? «Да, детка, — подумал я, — ты читала в „Космо“, что мужчины вас используют, но ты понятия не имеешь, насколько подло».

— Как Пало-Альто?

— Красивый городишко, но я не дам тебе так легко сменить тему.

— Алана, послушай. Я хотел сказать тебе... У меня плохие новости. Мой отец только что умер.

— Ой, Адам! Мне так жаль! О Господи... Жаль, что меня не было рядом.

— Мне тоже.

— Как тебе помочь?

— Не беспокойся, ничего не надо.

— Ты уже знаешь... когда похороны?

— Через пару дней.

— Я должна быть здесь до четверга. Мне так жаль!

Потом я позвонил Сету, который сказал практически то же самое:

— Елки, приятель, мне так жаль! Как тебе помочь?