Цезарь - Александр Дюма

Цезарь, применив искусный маневр, загнал их на плохую позицию. Нужно было решаться на бой. Легаты предпочли сражению осаду; они укрепились. Тогда Цезарь окружил их одним из тех ужасных рвов, которыми его солдаты привыкли бороздить землю. Афраний и Петрей легко могли рассчитать, сколько им остается дней, если они съедят своих лошадей, как они съели мулов, прежде чем они умрут с голоду. Наконец, они попросили переговоров, признали себя побежденными и умоляли Цезаря не злоупотреблять его победой.

Цезарь пощадил всех, поставив своим врагам единственным условием покинуть провинцию и распустить свои войска. Обсуждалось время роспуска. Но тут в переговоры вмешались солдаты.

– Немедленно! немедленно! – кричали они со всех сторон.

Чтобы облегчить примирение, Цезарь выплатил солдатам Помпея остаток жалования, который им задолжали.

После чего он позволил каждому человеку, солдату и офицеру, забрать в его, Цезаря, лагере все, что он потерял в этой кампании ценного. Цезарь возместит убытки своим солдатам.

С этого момента обсуждение закончилось: голоса солдат заглушали голоса офицеров; они хотели отдать себя в руки Цезаря, потому что Цезарь был благороднее, чем его даже просили быть. Цезарь позволил остаться с ним тем, кто хотел остаться, и уйти тем, кто хотел уйти.

Со своей стороны, Варрон, видя, что он остался один против армии в три раза сильнее его собственной, раздумывал о проведении переговоров с Цезарем. Вдобавок провинция, которой он командовал, восстала против него; города, в которые он хотел войти, закрывали перед ним ворота; один из его легионов покинул его. Он написал, что готов сдаться.

Цезарь отправился навстречу ему до Кордубы, принял из его рук правление провинцией, а также корабли, припасы и деньги, которыми она обладала; велел дать ему денег, возместил гражданам понесенные ими убытки и взимавшиеся с них контрибуции; оплатил издержки всем вплоть до самого Геркула; и там, в Гадесе, снова увидел ту же самую статую, у ног которой он плакал пятнадцать лет назад, потому что еще ничего не сделал к возрасту, когда Александр Македонский уже завоевал мир.

Когда война в Испании закончилась, Цезарь сел в Гадесе на корабли Варрона, прибыл по морю в Тарракон, встретил там депутатов от многих испанских городов, согласился дать им все, чего эти депутаты у него просили, а некоторым даже больше, чем они просили; и по суше отправился в Нарбонну, а из Нарбонны – в Марсель.

Там он узнал, что в Риме, в его отсутствие, по предложению Лепида он был провозглашен диктатором!

Глава 59

С этим Лепидом мы еще встретимся: это он позднее, вместе с Антонием и Октавием, создаст второй триумвират.

В Марселе тем временем были чума и голод; в городе питались только испорченным ячменем и старым просом. Одна из башен обрушилась, большой участок стены грозил обвалиться. Домиций понял, что настало время оставить Марсель, или Марсель оставит его.

Он снарядил три корабля, вышел по плохой погоде, пожертвовал двумя из них, и с третьим пробился через флот Децима Брута.

Марсель тут же с радостью сдался. По последней испанской войне марсельцы уже знали, как надо было поступать с Цезарем. Цезарь принял у них оружие, корабли, боевые машины, деньги из городской казны, и простил город ради его матери Фокеи. Затем он отправился в Рим.

Он прибыл туда вовремя: у легатов Цезаря было то сходство с лейтенантами Наполеона, что они терпели поражение везде, где не было Цезаря. Курион переправился с Сицилии в Африку, оставив на острове два легиона, и забрав с собой другие два легиона и пятьсот лошадей.

Квинтилий Вар, который удерживал Африку для Помпея, заключил союз с нумидийским царем Юбой; тот ненавидел Куриона по двум причинам: первая состояла в том, что его отец когда-то был связан личной дружбой с отцом Помпея; вторая – в том, что во время своего трибуната Курион отобрал у него его царство.

Курион сначала побеждал и Вара, и Домиция, который пришел присоединиться к нему. Но когда в помощь двоим помпеянцам Юба привел своих нумидийцев, Курион был окружен и разбит. Посреди побоища Домиций, бывший его другом, пробился к нему и крикнул, чтобы тот спасался с теми несколькими людьми, которые у него оставались, обещая, что заставит своих оставить ему проход и прикроет его отступление.

Но Курион ответил:

– Как же ты хочешь, чтобы я показался на глаза Цезарю после того, как сбегу?

И, бросившись со своими воинами в самое пекло схватки, он погиб.

Как видите, Курион, который так плохо отдавал долги, очень щепетильно заплатил свой долг Цезарю. Со своей стороны, Антоний, оставшись в Риме, не увеличил популярности своего повелителя.

Он проводил время в пьяных оргиях и любовных утехах, «становясь, – говорит Плутарх, – невыносимым для граждан из-за своей лености, ничуть не возмущаясь несправедливостям, которые те терпели, и грубо обходясь с теми, кто приходил к нему жаловаться; наконец, покупая женщин свободного поведения».

Так что по возвращении в Рим Цезарю пришлось выслушать множество нареканий на своего легата; но он решил, что в военное время вполне можно позволять своим друзьям кое-какие маленькие вольности. Он принял все жалобы, но не дал им ходу, и оставил Антония в числе своих командиров.

Проходя через Плацентию, он произвел экзекуцию, которая дорого обошлась его сердцу. Один из его легионов взбунтовался, требуя выплатить ему пять мин, обещанные Цезарем в Брундизии. Мятежники полагали, что Цезарь еще в Марселе, даже в Испании, и угрожали своим преторам, как вдруг Цезарь неожиданно появился среди них.

– Солдаты, – сказал он, – вы жалуетесь на продолжительность войны. Но если она и тянется так долго, то, как мне кажется, не по моей вине, а по вине врага, который бежит перед нами. Когда вы были в Галлии, вы обогатились под моим командованием. Когда однажды зашел разговор о том, начинать эту войну или не начинать, вы все общим решением высказались утвердительно; а теперь, когда я вступил в нее, вы говорите о том, чтобы покинуть меня! Раз так, вместо того, чтобы быть, как прежде, милосердным и великодушным, я буду суров и жесток. Раз вы не хотите Цезаря, вы получите Петрея. Девятый легион, который является зачинщиком этого бунта, будет децимирован!

Едва солдаты услышали эти слова, они принялись стенать и умолять; преторы, со своей стороны, пали перед Цезарем на колени и взывали к его сердцу, молитвенно сложив руки.

Он послушал их и на мгновение задумался.

– Хорошо, – сказал он, – выберете среди вас сто двадцать человек; я не знаю, кто виноват, а вы знаете.

Из рядов вытолкнули сто двадцать человек.

Цезарь подал им знак выстроиться в одну линию; затем, подозвав претора:

– Посчитайте двенадцать раз до десяти, сказал он, и пусть каждый десятый человек выйдет из ряда.

Выступили двенадцать человек.

– Казните этих двенадцать человек, сказал Цезарь.

Один из них поднял голос.

– Я готов умереть, – сказал он, – но я невиновен.

– Ты невиновен? – спросил Цезарь.

– Спросите моих товарищей.

– Правда ли, что он невиновен? – спросил Цезарь.

– Правда, – ответили те в один голос.

– Так почему же ты оказался здесь, среди назначенных умереть?

– Один враг ложно донес на меня.

– Кто этот враг?

Приговоренный назвал имя.

– Это правда? – спросил Цезарь.

– Правда! – ответили одиннадцать других приговоренных.

– Тогда выйди из шеренги, – сказал Цезарь, – и пусть тот, кто оклеветал тебя, встанет на твое место!

Что и было исполнено.

Снисходительный к своим врагам, которых следовало победить, Цезарь счел, что должен быть суров к своим приверженцам, которых надлежало сохранить. Двенадцать мятежников были казнены.

Вернувшись в Рим, он получил от сената подтверждение своего титула диктатора. Его первой заботой было вернуть изгнанников. Все, кто еще оставались в ссылках со времен Суллы, были возвращены в Рим. Дети тех, кто умер в изгнании, были восстановлены в правах владения имуществом отцов.

Затем Цезарь оказался перед лицом величайшего монстра гражданских войн: проблемы кассации долгов. Должники громко требовали tabulæ novæ, то есть банкротства. Причиной этого требования стало то, что не было больше ни денег, ни доверия. Золото никто не изгонял насильно, оно удалилось из города само; а это не тот проскрипт, которого легко вернуть обратно.

Второпях Цезарь произвел несколько нескладную котировку, как сказали бы в наши дни: этакое разорение на двадцать пять процентов; это значит, что должникам было позволено распродать их имущество по ценам довоенного времени, и вычесть из суммы долга уже выплаченные проценты.

Что же касается диктатуры, то он сохранил ее только на одиннадцать дней, добился избрания себя консулом вместе с Сервилием Исаврийским, который только что дал ему, на его взгляд, хороший совет, и обратил свои взоры на Восток.