С. Михалков. Самый главный великан - В. Максимов

Первого секретаря обкома партии Ибрагима Чундокова не оказалось на месте – он был в командировке, и мы пошли ко второму секретарю Василию Степановичу Попову… Когда Попову доложили, что к нему на прием пришел С.В. Михалков, он сам вышел к нему, и они встретились, будто давние знакомые. В кабинете Михалков, без длинных предисловий, представил меня Попову:

– Этот молодой человек – Исхак Машбаш, если вы еще не знакомы.

– Лично не знаком. Но фамилию слышал, говорят, неплохо пишет.

– Мне приятно, Василий Степанович, слышать о нем положительные отзывы. И это только начало: я уверен, что этот молодой человек еще прославит свою фамилию. Вчера в своем выступлении на собрании писателей я тоже сказал об этом.

– Спасибо, Сергей Владимирович, что вы приехали к нашим писателям и приняли участие в их собрании. Мы, согласно нашей договоренности по телефону, после обеда готовимся к встрече с вами.

– От имени Союза писателей СССР, от моего имени, Василий Степанович, у меня к вам просьба. Молодому, талантливому Исхаку Машбашу, над которым мы со своей супругой Натальей Петровной Кончаловской шефствуем, будучи уверенными, что из него выйдет большой писатель, нужна квартира. У него нет собственного жилья, и по этой причине члены семьи живут порознь.

B.C. Попов посидел с минуту, стуча пальцем по столу. Затем поднялся, подошел к окну:

– Сергей Владимирович, вы, наверное, видели строящийся жилой дом напротив здания обкома партии? В этом доме мне обещают выделить квартиру. Как только это случится, я обещаю тотчас отдать Машбашу мою нынешнюю квартиру.

– Когда его собираются сдать в эксплуатацию? – Услышав ответ, соглашается: – Хорошо, мы подождем, если через два-три месяца, как вы говорите.

Я был бесконечно благодарен С.В. Михалкову, он сделал то, что сделал бы для меня мой отец, будь он сегодня жив. Я хотел повезти дорогого гостя в Шхашефиж, но отсутствие у него времени и дальняя дорога в аул не позволили осуществить мое желание. Юсуф Тлюстен, узнав о моем намерении, был недоволен, дескать, не приставай к Михалкову, ему не до тебя и твоих приглашений. На следующий день мы вместе проводили Сергея Владимировича Михалкова в Москву.

Через месяц меня пригласили в обком.

– Мне звонил Сергей Владимирович, передаю вам привет от него, – встретив меня, сказал Попов. – Теперь по существу. Корреспондента газеты «Советская Кубань» Кожемякина переводят в Москву, в газету «Известия». Его квартира освобождается, посмотрите ее. Если понравится, выпишем ордер.

Разве я мог выбирать? Я был рад получить любое жилье, куда бы мог поселить свою семью.

Алексей Кожемякин состоял в нашей писательской организации, мы были знакомы. Уточнив адрес, отправился к нему. Кожемякин, вещи которого были уже собраны и упакованы, и сидевший у него поэт Павел Резников встретили меня приветливо. Узнав о цели визита, Кожемякин шутливо сказал:

– Видишь ли, Машбаш, такую квартиру даром не отдают.

– Вот именно, – серьезно поддержал его Павел Резников. – Сбегай-ка в магазин и принеси нам водочки. Ну и какую-нибудь закуску.

Я с удовольствием выполнил их заказ и принес две бутылки водки, килограмм «Докторской» колбасы и кусок сыра.

Так, благодаря заботе Сергея Владимировича Михалкова и участию Василия Степановича Попова, на улице Жуковской у меня появилась 2-комнатная жактовская квартира, отапливаемая дровами. Это был счастливый момент в моей жизни.

Егор Михалков-Кончаловский [65]

Интервью ведет Виталий Максимов

Когда ты стал понимать, кто твой дед? Если честно, наверно, когда я был достаточно взрослым. Когда я родился, это был 66 год, дед был еще очень не старый человек, но уже седой, с усами, в сером пиджаке и со Звездой Героя. Этот образ – он не изменился в моем сознании никогда. То есть 44 года я прожил, будучи современником моего деда, и он всегда был в сером пиджаке, седой, с усами и со Звездой Героя. Его образ очень мало изменился. Поэтому, скорее, он был данностью с самого рождения – дед: его стихи, его положение, его заикание, его квартира на Чайковского. Он был данностью. В детстве я очень мало читал его, потому что всегда так думаешь – ну что читать своего деда, успеется. В результате я прочитал его стихи в большом объеме и вдумчиво, когда читал их своей дочери. И конечно, понимание того, какой он поэт, пришло ко мне в зрелом возрасте, когда мне было лет под сорок. Понимание того, что он не обычный, удивительный человек – оно присутствовало всегда, но для меня это было обычно.

Степан сказал, что у вас с ним общие воспоминания о деде. Как это ?

Конечно, естественно, мы росли со Степаном вместе и были гораздо ближе, чем просто кузены, двоюродные братья. Когда я говорю «я и мой дед, Сергей Михалков», я подразумеваю: «я и наш дед».

Естественно, что очень большое количество воспоминаний, связанных с дедом, обрывочных, разных, связаны и со Степаном тоже. Мы очень часто возвращались с дедом домой с дачи. Он нас вез, и мы со Степаном получали по башке одновременно. Потому что очень часто делали что-то нехорошее вместе, скажем, воровали «кончаловку». Очень многим были повязаны со Степаном в детстве. Естественно, я сейчас уже не отслежу, какие воспоминания являются моими индивидуальными. Хотя нет, например, это Париж. Я уехал на Запад, приехал в Париж в конце восьмидесятых, мы ходили вместе по ресторанам и очень хорошо проводили время.

А вообще, многие воспоминания связаны с Николиной Горой. Я не помню, когда именно там были рядом Степан, Аня, или Тема. Мы всегда были вместе. Очень много общих воспоминаний. Хотя я многое позабыл.

Правда ли это, что Сергей Владимирович не очень жаловал эту дачу на Николиной Горе и даже был случай, когда он приехал и два часа просидел в машине, пока Наталья Петровна занималась хозяйством, чтобы скорее ехать обратно в Москву ? Я думаю, что это утрированный взгляд на его урбанистичность. Но, конечно, думаю, что Сергей Владимирович был, безусловно, человеком городским. Конечно, какие-то вещи, связанные с прелестями дачной жизни, были для него скорее данью долгу семейному, чем потребностью. Природа, цветы – это то, что любила Наталья Петровна, а он был городской человек. Но при этом его присутствие, например, в доме Натальи Петровны (в котором сейчас живет мой отец, он перестроен), его запах я помню очень хорошо. Я очень часто ночевал у Натальи Петровны в доме и спал в дедовой кровати. Весь дом был пропитан его присутствием, его запахом. Про моего отца часто говорят, что он западник, а Никита – славянофил, вот точно также Наталья Петровна – житель сельский, а Сергей Владимирович – городской. Я думаю, что это так. Но я не думаю, что он не любил дачу. Он любил дачу, но я очень хорошо понимаю, как можно что-то очень любить, но на расстоянии.

В конце жизни он все-таки полюбил дачу, они с Юлей в Жуковке очень много времени проводили … Скорее Юля любила дачу. И конечно, какие-то ее предпочтения, которые в семейной жизни высказываются и проявляются, влияли на его жизнь. Юля вела деда последнее десятилетие по жизни, заботилась о нем очень. Это великий подвиг. Я считаю, что она ему десять лет однозначно подарила. Он начал опять писать. Они все время были вместе. Наверное, если бы ему было сорок лет и обстоятельства сложились как-то иначе, вряд ли он полюбил бы дачу. Но Юлины предпочтения, как жены и как человека, от которого он зависел – не в плане физическом или материальном, а эмоционально, подсознательно, потому что она дала ему это время, дала второе дыхание, – Юлины желания безусловно учитывались. Это нормально.

Откуда возникла кликуха «дада»? Я знаю точно, что таким образом в семье звали Петра Петровича Кончаловского. И когда он умер, то это имя перешло к Сергею Владимировичу. Так же, как Наталью Петровну звали Тата. Вот сейчас моя дочь мою маму зовет Тата. И мне это очень приятно, потому что есть в этом некая преемственность. Это произошло до моего рождения. Кончаловский умер в 1966 году. И эта кликуха закрепилась за дадой. Если честно, мне было бы трудно выдавить из себя слово «деда» или «дедушка». Мы говорили о бабах, о сексе, о крайне неприличных вещах, и всю жизнь звали его дадой. Говоря о какой-нибудь рыжей девчонке, которая сидит за соседним столом в ресторане, например, вполне неприличные вещи, о которых я мог бы говорить со Степаном или Артемом, было бы странно своего собеседника при этом называть дедушкой.

Как вы праздновали день рождения «Дяди Степы»? Был довольно сложный период во всей стране, период, когда советские так называемые вельможи, советские официальные миллионеры: Юрий Нагибин, Сергей Михалков, братья Вайнеры – всё потеряли. Ну, это известный факт: все сгорело в банках. Сергею Владимировичу в его 80 с лишним лет трудно было понять, что происходит вокруг. Сложилась довольно напряженная финансовая ситуация. И тут появилась некая большая европейская компания, которая выпустила в России конфету, везде в Европе называвшуюся «Лонг Джон». Они искали хорошее русское название. «Длинный Иван» – не совсем то. Они пытались найти название, которое соответствовало бы духу и физической конфигурации конфеты. В данном случае – это длиннота. Это все в кризис случилось. Тогда многим компаниям необходимо было выпустить какой-то дешевый продукт, потому что люди обнищали. Нам удалось с моей помощью подписать контракт с этой компанией на имя «Дядя Степа» – так эта конфета стала называться в России. Он за это получил приличную сумму. Он написал сценарий рекламного ролика, а я его сделал и снял там двух дочерей отца, Лену и Сашу, и дочку Степана. Из детей, которые снимались в этом ролике, половина была Михалковы. И режиссер был тоже Михалков. То есть я. Участвовали внуки и правнуки. Забавно, что тогда я в первый и последний раз в жизни видел Сергея Владимировича, который засадил бутылку вискаря. Целую бутылку! Я потом его вез домой. И при этом он не был пьяный. Обычно он выпивал рюмку – полторы, никогда не пил много. Но вот тут, на радостях, что мы это сделали… И я очень горжусь этим роликом, потому что именно в этот конкретный момент, это было еще до Юли, это ему помогло.