ПАРИКМАХЕРСКИЕ РЕБЯТА. Сборник остросюжетной фантастики - Ант Скаладинс

— «Сорок два», — повторил он медленно. — Может быть, и так… Вас смущает наше знакомство? Да, в нем много необычного…

Он некоторое время разглядывал меня, затем сказал:

— Через час транспорт делает остановку. Я покину вас. Меня не оставляет мысль, что вас что-то гнетет. Не поделитесь ли со мной проблемами? В моих руках 'сосредоточена большая власть, невероятная. Я иногда не подозреваю о размерах ее… Думаю, в моих силах помочь вам.

— Почему?

— Потому, что вы мне понравились, — рассмеялся он. Но смеялись одни губы, глаза же оставались проницательно-печальны.

— У меня все хорошо, — сказал я.

— Как знаете, — произнес он, вставая. — Мне пора… поверьте, приятно было с вами познакомиться.

— Вы мне тоже понравились, — ответил я, пожимая его руку.

Заснул быстро, длинный тяжелый день сделал свое дело… Совсем недавно я гордился индексом «сто четыре», считал себя избранным и начинал посматривать свысока на остальных людей. Нынешний балл, «сорок два», показался мизерным и сначала оскорбил меня… Прошло немного времени — я обнаруживаю равнодушие ко всем на свете баллам. Все равно, есть ли у меня балл, нет ли его…

Может быть, высшая справедливость в том и состоит, чтобы никакого балла не было, а человек всего добивался сам, своим потом и кровью.

Если он человек… Добрый старик наверняка что-нибудь бы смог сделать для меня, если бы я попросил… Но меня не волновала его помощь… Более того, я не хотел ее…

Полет на транспорте продолжался четверо суток, после этого я летел неделю на другом корабле, поменьше, потом пересел на небольшой рейсовый корабль, а он уж доставил меня к месту назначения. Со скукой разглядывал я местные достопримечательности. Планета, на которой оказался, относилась к разряду вечно новых планет. Администрация ее готовилась пышно отметить тысячелетие со дня высадки первых переселенцев, которое исполнялось в будущем году. С тех пор мало что изменилось на планете. По-прежнему два небольших поселка обслуживали несколько шахт, в которых автоматы тысячелетней давности конструкции исправно добывали титановую руду. Жизнь текла неторопливо, каждому новому человеку были рады… Первые недели я еще мог там находиться. Работа оказалась не тяжелой, в основном приходилось заниматься документами. В моем распоряжении был универсальный робот и две лаборантки, которые, как и все женщины цивилизации, пожелавшие работать, не получали за это денег, а делали это из энтузиазма. Документация быстро надоела до чертиков, я стал уже через несколько дней отлынивать от нее, шатался по окрестностям, невзирая на местные легенды о подземных тварях, умыкающих людей в недра планеты.

Подземных тварей я, должно быть, не заинтересовал, окрестности поражали однообразием — холмистая равнина, покрытая сиреневыми невысокими кустами, — и тоска моя превратилась в муку.

Через месяц я пришел к администратору колонии и предложил расторгнуть договор.

Он посмотрел на меня недоуменно и приподнялся из-за стола.

— Что вы хотите? Вас не устраивает оплата? По-моему, она не плохая. Масса всевозможных надбавок. За удаленность, за климатические условия, за отсутствие естественных водоемов, еще и еще… Для своего коэффициента вы получаете максимум. Что вас не устраивает?

Я пожал плечами.

— Вы — странный человек… Сообщаю: расторгнуть договор я не вправе. Для этого нужны уважительные причины, перечисленные в соответствующих пунктах законодательства. Насколько понимаю, ни одной из этих уважительных причин у вас нет. Если не согласны, подавайте в суд, только предупреждаю, закон всегда на стороне правых, то есть администрации. Не забудьте и о компенсации тех средств, которые на вас затрачены. Стоимость проезда сюда обойдется вам во много раз больше, чем вы здесь пока заработали.

— Не могу здесь жить, мне тошно, — сказал я.

— Если тошнит, обратитесь к врачу.

Так я и ушел ни с чем.

Но видеть одних и тех же людей, робота-универсала и двух лаборанток, каждый день надевающих на себя что-нибудь новенькое, высмотренное в журналах мод, с оказией попадающих на планету, я не мог.

В забытом богом поселке жизнь текла неторопливо. Руда исправно добывалась. На обогатительной фабрике автоматы круглосуточно извлекали из нее чистый элемент. Грузовые корабли забирали титан и с завидным постоянством, ровно через день, в шесть часов вечера по местному времени, взлетали в космос, содрогаясь от тяжести полностью нагруженных трюмов… Каждый занимался своим делом, вечером ходили в кино, организовывали пирушки на свежем воздухе, во время которых некоторые особенно набравшиеся колонисты во весь голос призывали на поединок подземных чудовищ. Чудовища, даже если и были, давно попрятались от страха перед бесшабашностью пришлых людей.

Приглашали и меня, но с каждым разом я соглашался все более неохотно. Знаменитую историю о веселом инженере Ирвине, провалившемся однажды в яму и кричавшем оттуда замогильным голосом, я знал наизусть. Какой-нибудь старожил рассказывал ее каждый раз заново, по обычаю нужно было делать вид, что слышишь ее впервые и как можно более искренне изумляться находчивости инженера.

Однажды пришла мысль, что злополучная машина, обделившая меня когда-то, на самом-то деле права, я не пригоден ни к одному делу, которым призваны заниматься люди.

Что я ценил, кроме собственной свободы, — ничего! Зачем она нужна?! Все миры похожи один на другой. Все люди одинаковы. Их разделяет только балл, который они получают после окончания школы… Куда я бегу, если мое предназначение быть лишь предметом для исследования наукой. Они полгода определяли патологию, скрытую во мне. Так и не смогли… Она на поверхности, чтобы добраться до нее, не нужно глубоко копать — я ни к чему не пригоден.

Коли так, то могу, конечно, еще раз достать паспорт, еще раз попытаться заняться не своим делом — результат будет тот же. Могу забраться в городскую кассу и обчистить ее. У меня появится куча денег. Могу сбежать отсюда и предаться увеселениям, благо мест в цивилизации для этого достаточно, — но и развлечения утомят… У меня нет дела, ради которого можно было бы жить. Я — пустое место! Нуль!

Чтобы существовать, приходится выдавать себя за других, но что я — фальшивка, начинаю чувствовать сам, потом почувствуют и окружающие…

На меня уже начинали посматривать косо, я был не похож на жизнерадостных колонистов.

Нынешний коэффициент отделял меня от тех, у кого он был ниже — рабочих, поваров в столовой, работников почты и магазинов. В то же время узкий круг специалистов, имеющих балл больше, был так же недоступен мне. Я чувствовал себя в слоеном пироге, в котором мне раз и навсегда отведено определенное место.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});