Рейтинговые книги
Читем онлайн Ничего кроме надежды - Юрий Слепухин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 58 59 60 61 62 63 64 65 66 ... 127

– Так он что – тоже арестован?

– Никто ничего толком не знает, но о нем не слышно. Официальная версия – не оправился после ранения...

Когда они приехали на трассу, работы уже начались, но люди продолжали прибывать, и реквизированных помещений для них уже не хватало. Голландская фирма, которая по субконтракту с «Вернике» должна была обеспечить южный участок шанцевым инструментом, прислала три тысячи совковых лопат, но ни одного заступа, а кирки были доставлены без рукоятей: позже рукояти обнаружились на другом конце трассы, где их – не найдя лучшего применения – стали уже использовать в качестве маркировочных кольев при разметке.

Народ был сюда согнан самый разный: подростки из «гитлеровской молодежи», мобилизованные голландцы, «восточники», набранные по трудовой разверстке в крестьянских хозяйствах, беженцы из разрушенных городов и немцы-батраки постарше, до сих пор ухитрявшиеся ускользать от разных мобилизаций и призывов. Все это бестолково топталось туда и сюда, переругивалось, пыталось объясняться на разных языках и диалектах и кое-как расковыривало лопатами сочные луговые пастбища.

Первое время, пока все налаживалось, Болховитинову с Риделем тоже пришлось побегать; но потом ежедневное их присутствие на трассе стало излишним. Начальство перебазировалось из Арнема в Неймеген, но Риделя этот город не устраивал с того дня, когда у него на глазах в самом центре – на Амстельграахт – ехавший на велосипеде парень вдруг свернул к тротуару, остановился, упершись ногой в поребрик, и в упор застрелил поравнявшегося с ним прохожего – вполне респектабельного господина с портфелем. Застрелил, снова вскочил в седло и скрылся за углом – только его и видели. Ридель после этого решил, что хватит с него голландцев, и стал пропадать на немецкой территории – в Клеве, где склонял к прелюбодеянию жену какого-то крупного бонзы, защищающего интересы рейха то ли в Греции, то ли на Балканах.

Болховитинов снял комнату в Краненберге, очень удобно – как раз на полпути между Неймегеном, где иногда надо было все-таки появляться, и Клеве, куда он ездил за русскими книгами. Дело в том, что Ридель случайно познакомился там с бывшим чиновником министерства иностранных дел, давно вышедшим в отставку, который когда-то служил в Петербурге, знал язык и – узнав, что с Риделем здесь русский коллега, – выразил готовность познакомиться и показать свою библиотеку. Болховитинов поехал – читать было действительно нечего; экс-дипломат оказался любезным, довольно чопорным старым господином, по профессиональной привычке осторожным в суждениях и высказываниях. По-русски говорил медленно, но правильно, с неплохим словарным запасом. Похоже, когда-то господин Гейслер занимал довольно высокие посты, потому что жил сейчас в большом просторном особняке с одной лишь экономкой, без семьи и без подселенных квартирантов – хотя городок был переполнен беженцами. Русских книг в его обширной библиотеке было довольно много, но странно подобранных – скорее всего, их собирали разные люди. Классика была представлена полно и со знанием дела, и тут же рядом чуть ли не целый шкаф занимали полубульварные рижские издания уже эмигрантского периода. Советских книг не было вовсе. Пользоваться библиотекой Гейслер предложил Болховитинову сам, но с условием: не брать более двух книг за раз и – «уж не обессудьте, порядок есть порядок» – обязательно записывать взятое в особом журнале.

В Клеве, как и в Неймеген, Болховитинов обычно ездил велосипедом, беря его напрокат у квартирной хозяйки, но в этот день велосипед оказался неисправным, и пришлось ехать поездом. Посидев у Гейслера и обменяв «Соборян» на «Взвихренную Русь», он пришел на вокзал и увидел объявление, что поезд из Крефельда опаздывает на час, а пригородный до Краненберга уже ушел. Делать было нечего, он прошел в полупустой зал вокзального ресторанчика, спросил пива и стал читать. Когда кельнерша принесла заказанное, он полез за портмоне, а раскрытую книгу положил на стол кверху корешком (чего вообще никогда не делал, усвоив еще с детства, что так с книгами обращаются только варвары). И тут же был за это наказан.

– Никак соотечественник, мать честная! – послышалось рядом по-русски.

Болховитинов поднял голову – у столика стоял офицер с погонами обер-лейтенанта.

– Ремизова почитываете? Я к вам подсяду, если не возражаете... – Обер-лейтенант свистнул уже отошедшей кельнерше и движением пальца велел удвоить заказ. – Надо же, в такой Тмутаракани земляка встретить, – продолжал он без тени акцента.

Болховитинов глянул удивленно, но тут «немец» повернулся, чтобы нацепить фуражку на вешалку из рожек косули, – на правом рукаве кителя был нашит сине-красный щиток с голубым андреевским крестом под буквами «РОА».

– Или вы, может, кого ждете?

– Да нет, – растерянно отозвался Болховитинов, проклиная собственную неосторожность. Не хватало еще этого – общаться с господином из власовцев... Или встать и уйти? Как-то неудобно вроде.

– Далеко путь держите? – поинтересовался власовец.

– Нет, я... здесь рядом работаю. Четверть часа езды. На пригородный опоздал, приходится дожидаться.

– Ну, я дальше – на побережье. Наши там сейчас под Лейденом службу несут, а я вот на пару деньков вырвался. По личным делам, так сказать. Если уж быть откровенным – баба тут у меня. Тоже, понятно, землячка...

Болховитинов молча пожал плечами, давая понять, что его все эти детали не интересуют.

– Сами-то из каких краев? – словоохотливо продолжал расспрашивать офицер, не заметив отстраняющего движения или намеренно его игнорируя.

– Из Праги, – немного подумав, ответил Болховитинов.

– Ах во-о-от что! Белоэмигрант, значит, понятно, понятно... То-то я смотрю – вроде что-то и в облике не наше, и речь такая... слишком уж правильная, у нас так не говорят. Я-то самый что ни на есть природный русак.

– По мундиру не скажешь.

– А! – власовец махнул рукой. – Мундир дело десятое.

– Странная точка зрения для офицера, – заметил Болховитинов еще более сдержанным тоном.

– Напротив, – возразил власовец, – точка зрения вполне современная. В былые времена, вы правы, трудно было себе представить, чтобы офицеру Российской армии во время войны вздумалось напялить вражеский мундир. Вроде бы не наблюдалось такого явления. Действительно, дичь несусветная – вдруг, вообразите, капитан Тушин под Шенграбеном приказывает своим артиллеристам заклепать пушки и – хенде хох – к французам! Или Андрей Болконский, оклемавшись после Аустерлица, изъявляет желание послужить под началом какого-нибудь там Нея или Мюрата. А? Да от такого известия, пожалуй, сам Бонапарт окосел бы...

Эта тирада пробудила в Болховитинове некоторый (не лишенный брезгливости) интерес к собеседнику. Те немногие власовцы, с которыми ему до сих пор изредка доводилось общаться, были людьми настолько примитивными, что чисто шкурные мотивы их измены не вызывали сомнений. Да они их и не скрывали. Рассказы «добровольцев» – а он поначалу разговаривал с некоторыми, пытался понять – сводились к одному шаблону: в лагере уже опух с голоду, а тут немцы говорят: давайте, мол, записывайтесь, жрать будете от пуза, а служба легкая – ну, там склад какой стеречь или мост охранять, – сдуру и записался... Этот же, видно, был другого поля ягода. – Ну а в ту войну, – продолжал обер-лейтенант, – «империалистическую», как ее у нас называют? Тоже ведь, пожалуй, не было случая, чтобы русскому человеку взбрендилось пойти служить кайзеру – э? Пример из еще одного Толстого – Алексей Николаевич, «красный граф», уж на что пакостный человечек, любое анальное отверстие готов вылизать, – «Хлеб», кстати, не читали? Оч-чень советую! Так вот, говорю, даже он при всей своей рептильности не решился поклеп возвести на русское офицерство – помните, в «Сестрах», где лагерь военнопленных описан? Можете вы себе представить, чтобы прапорщик Телегин австрийцам служить пошел? Да в любой прежней войне из русских перебежчиков и взвода нельзя было бы наскрести! Наш солдат – не говорю уже про офицеров – если присягал живот положить за веру-царя-отечество, так он его и клал, будьте уверены! На пайку хлеба с куском колбасы в придачу землю отцов не обменивал – как на моих глазах обменивали свою любимую социалистическую родину наши «ворошиловские стрелки», все эти вчерашние «отличники боевой и политической подготовки»...

– Вы, насколько понимаю, сделали то же самое?

– Э-э, нет, я из других побуждений, – власовец допил пиво, поморщился. – Черт, не могу привыкнуть к этой моче! Покрепче не желаете? У меня с собой имеется.

– Благодарствую, не пью.

– Тем более с изменником, понимаю. Ну, настаивать не буду – была бы, как говорится, честь предложена. А к немцам – чтобы уж ответить на ваш вопрос – я не за кусок хлеба пошел служить.

– Стало быть, из идейных соображений, – не скрывая иронии, сказал Болховитинов.

1 ... 58 59 60 61 62 63 64 65 66 ... 127
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Ничего кроме надежды - Юрий Слепухин бесплатно.

Оставить комментарий