Клоун. История одной любви - Юлия Владимировна Монакова

которой они жили когда-то вместе с Макаром. Наверное, это и к лучшему — слишком пронзительными были его воспоминания о коротком счастье с кисло-сладким привкусом и горьковатым ароматом мандаринов, миндаля и мяты…

Макар еще ни разу не был на новом месте, но нужный дом отыскал довольно быстро. Нынешняя квартира оказалась не слишком большой, но уютной. И главное — ничего там не напоминало о нем, восемнадцатилетнем.

Хотя на какой-то миг Макар снова почувствовал себя мальчишкой: приняв душ с дороги, он вышел из ванной и обнаружил, что мама колдует в кухне над обедом, состоящим из его любимых блюд. Макар втянул носом аппетитные запахи и подумал, что все-таки он невероятный говнюк, потому что ужасно долго не навещал ее.

— Может, все-таки выпьем по бокалу вина за встречу? — предложила мать, но он отказался.

Он действительно не любил алкоголь, не выносил состояние опьянения — его вообще пугала даже минимальная потеря контроля над собственным телом. Вероятно, очень уж это напоминало ему то роковое выступление, когда руки и ноги отказались ему подчиняться…

— А я, пожалуй, выпью полбокала красного, — мать виновато улыбнулась. — У меня ведь такой праздник сегодня! До сих пор не могу поверить, что ты приехал.

— Да ладно тебе, мам, — смутился он. — Если хочешь, я буду приезжать в гости каждый месяц.

— Ой, брось, — замахала она руками. — Что я, не понимаю, что ли? Ты взрослый и самостоятельный человек, мужчина, у тебя там своя жизнь… Кстати, как зовут твою новую девочку? Эвелина?

— Ева, — поправил он нехотя. — Впрочем, можешь называть ее как угодно — без разницы.

— Почему? — расстроилась мать. — А я-то надеялась, что хотя бы в этот раз у тебя все серьезно…

— Шутишь, — он закатил глаза. — Где я — и где «серьезно»?

Он заметил, что мать выглядит по-настоящему огорченной, и удивился: неужели ей так не терпится женить его? Мечтает нянчиться с внуками, что ли?

— Лучше своей личной жизнью займись, — улыбнулся он, ловко переводя стрелки.

— Ой, ну что ты, куда мне — в моем-то возрасте! — ахнула мать.

— Да ладно, брось! Ты достаточно молода, а выглядишь еще моложе, в прекрасной форме… Чего крест-то на себе ставить?

Но она, улыбаясь, только молча покачала головой. Обычно Макар не лез в душу с расспросами, но по обрывкам телефонных разговоров давно понял, что у нее никого не было с тех самых пор, как она рассталась с Михаилом. С дядей Мишей… черт бы его побрал. Видимо, слишком болезненным и горьким оказался тот урок, и она предпочитала больше не связываться с мужчинами — ни в качестве партнеров по воздушной гимнастике, ни в качестве любовников.

К слову, Михаила тогда очень быстро взяли за жабры. Доказать его причастность к тому, что в бутылке с водой откуда-то взялось сильнодействующее снотворное, оказалось легче легкого — этот идиот даже не додумался стереть отпечатки пальцев. Разумеется, сначала он все отрицал, а потом принялся косить под дурачка, рыдать и каяться: дескать, его никто не слушал, а он всего лишь хотел как лучше — просто предотвратить это опаснейшее выступление с четырехлетним ребенком… В итоге, якобы отчаявшись, он прибегнул к крайнему средству: пробрался в гримерку Макара, открыл запечатанную бутылку и сыпанул туда снотворного, но не учел, что Макар под действием препарата выйдет на манеж.

Верилось, конечно, с трудом, да и излагал Михаил не слишком-то складно, так что условный срок ему все-таки впаяли. С работы он вылетел с волчьим билетом — о том, чтобы устроиться в каком-нибудь российском цирке, больше не могло идти и речи. В итоге, когда условный срок был наконец снят, Михаил спешно покинул страну, заметая следы позора. По долетающим изредка слухам вскоре стало известно, что он прибился к какой-то захудалой и жалкой европейской труппе — не то в Молдове, не то в Румынии.

После ужина Макар собрал со стола и загрузил в посудомойку грязные тарелки.

— Отдыхай, — улыбнулась мать, благодарно проведя ладонью по его небритой щеке. — Ты же устал с дороги…

— Совсем нет, — покачал головой Макар. — Я, пожалуй, сейчас пройдусь немного.

Захотелось подышать свежим воздухом перед сном, да и подарок матери, между прочим, так до сих пор и не был куплен… Он вышел в прихожую и снял с вешалки свою зимнюю куртку.

А мать вдруг напряглась и вцепилась пальцами в край стола так, что костяшки побелели.

— Ты… к ней идешь? — выдохнула она как-то безнадежно и устало.

Макар вздрогнул. Что за…

— К кому это — «к ней»? — переспросил он, быстро обернувшись.

Не выдержав его взгляда, она тут же отвела глаза.

— Сам знаешь.

— Нет, не знаю, — он почувствовал, что голос дрожит против его воли. — Ты же… не Динку имеешь в виду?

Но по какому-то вмиг постаревшему лицу матери, по ее поникшему виду понял, что попал как раз в точку. Но только какого хрена?!

— Она же в Калининграде, — хрипло выговорил Макар.

Мать посмотрела в окно, по-прежнему стараясь не встречаться с ним взглядом, и безэмоционально отозвалась:

— Уже год как вернулась.

Макара моментально прошиб холодный пот, а затем сразу же бросило в жар.

— Динка… здесь? В Светлоградске? — прохрипел он неверяще.

Мать кивнула.

— У нее с отцом проблемы. Он серьезно болен, и она приехала сюда, чтобы за ним ухаживать.

Макар сделал еще один судорожный вдох.

— Она сейчас в доме своего отца? — жадно повторил он. — А что ты еще о ней знаешь?

— Да в общем-то, больше ничего, — мать пожала плечами. — Я же не наводила справки специально. Так… иногда слышу, о чем люди говорят… тут же все друг друга знают, — тихонько пояснила она.

— Она замужем? — быстро спросил Макар, впившись в мать взглядом.

— Н-нет… насколько я знаю, нет, — она покосилась в его сторону. — Так ты все же хочешь с ней встретиться?

До этого момента Макар был абсолютно уверен, что больше никогда в жизни не захочет увидеться с Динкой. Слишком сильна была застарелая мальчишеская обида на нее — даже спустя десять лет его окончательно не отпустило. Не поздравила с днем рождения, тайком отправилась встречаться с бывшим, а узнав, что Макар попал в беду, ни разу не пришла в больницу, чтобы навестить его! Даже не позвонила, чтобы спросить, как он себя чувствует…

Но теперь, когда мать задала ему вопрос, он вдруг осознал, что до боли в ребрах, до дрожи, до обморока хочет вновь увидеть ее — остро, отчаянно, безудержно. Посмотреть, какая она стала… сильно ли изменилась… помнит ли его…

Словно и не было этих десяти лет — его опять