Боец Демона-Императора - Ярослав Коваль

— Что именно? Передавать приданое? — Я напряг память. Что-то такое было в русских народных традициях, что-то я давным-давно о них читал… — У нас бывает по-разному… Но почему отец такое тебе сказал?

— Эй, хозяйка, принимай добро! — зычно позвал от ворот один из возниц, и, покраснев, Моресна поспешила проскользнуть мимо меня. — Эй, хозяин! Принимай по описи!

— Это же добро моей жены, ей лучше знать, что там, — громко бросил я.

— Тогда пусть хозяюшка спустится.

— Разгружайте, — засуетилась новобрачная.

И в дом понесли сундуки, сундучки и тюки — жена бодро командовала, что куда ставить и класть, уверенно и решительно, словно за один-единственный день успела прочувствовать этот дом, как свой собственный. Я, чтоб не мешаться, ушел во двор нарубить дровишек для плиты. Когда вернулся, Моресна уже постелила на постель новое вышитое покрывало, разворачивала плотно свернутые трубкой ковры. На обеденном столе красовался набор столового серебра, включая три разноразмерных соусника самого изящного вида и большой кувшин, отделанный гравировкой. Рядом — плетеный короб с откинутой крышкой, внутри — разнообразная посуда, в основном обливная глиняная, тонкостенная и нарядная.

— Ого, как красиво!

— Тебе нравится? — она улыбнулась мне.

— Да уж… Так понимаю, все это стоит целое маленькое состояние.

— Мы с мамой многое шили, вышивали и ткали потихоньку больше десяти лет. С тех пор, как мне исполнилось восемь, и стало ясно, что я, скорее всего, доживу до свадьбы. Отец с каждой хорошей сделки что-то прикупал… Разве у вас делают иначе?

— У нас все почти так же. А почему сомневались, что ты можешь выжить? Ты болела?

— Нет! — торопливо возразила она. — Нет, конечно, я здорова. Просто дети часто умирают. Детские болезни, неосторожность, да и просто…

Я подумал было задать вопрос про своего тестя еще разок, но решил не торопить события. Все узнаю со временем, а о чем забуду переспросить — то и не стоило внимания. Осторожно присматриваясь к жене, я многое вынужден был принимать как единственно возможное в нынешней ситуации. Откуда мне знать, как оно полагается в этих краях? И когда я уходил в клуб на свой первый бой, а супруга за моей спиной торопливо закутывала голову шарфом и накидывала длинное балахонистое нечто на домашнее платье, хотя, похоже, не собиралась выходить на улицу, от вопросов предпочел воздержаться.

Первый бой прошел интересно и с огоньком. Мы с Седаром уже хорошо знали друг друга и даже обсудили, чем и как стоило бы затянуть наш бой. Меня удивило оживление публики, которая приветствовала нас так, словно мы были местными гладиаторскими знаменитостями. Возможно, тут сыграло роль упоминание о полученных мною наградах — об этом хозяин клуба и устроители поединка, само собой, не собирались молчать. Уже после боя меня просветили, что новичков, тем более владеющих какой-нибудь необычной техникой, всегда так приветствуют. «Что-нибудь новенькое» привлекало намного больше, чем неподражаемое по технике исполнения, но уже многажды виденное зрелище.

И мы с Седаром старались вовсю. Швыряя его то через плечо, то через колено, уворачиваясь и отражая удары, перехватывая руку с оружием, я сперва краем глаза следил за зрителями, примерно к середине поединка пришедшими в настоящее неистовство. Потом бросил это занятие. Против опасений, никто из них не пытался выскочить на арену, чтоб помогать понравившемуся гладиатору и набить морду неугодному. Зато усердно требовали себе новых и новых закусок и выпивки и орали на официантов, время от времени заслоняющих подносами все подробности зрелища.

В конце концов мне удалось опрокинуть Седара особенно удачным способом — он с досадой зашипел, прижатый моим коленом:

— Вот черт, подловил-таки!

— Ну, извини, — прошипел я в ответ. Дыхание уже сбилось, но по-прежнему надо было контролировать каждое свое и чужое движение, потому что противник в любой момент мог вывернуться, и тогда финал боя опять встанет под вопрос.

— Добей его!

— Пусти ему кровь!

— Нет, позвольте, господа! — вмешался распорядитель боя. Голосина у него мог поспорить с церковным колоколом, и — вот диво! — перекрыл общий гул. — У нас в клубе принято заканчивать бой на том этапе, на котором он завершился. Те, кто желает видеть продолжение поединка, вправе обратиться с просьбой о повторении.

— Повторить!

— Повторить бой!

— Пусть дерутся еще!

— Ага! А-а-а!

— Что ж, в таком случае ждем вас здесь через две недели на повторном бое между Сертом и Крепышом Седаром!

— Слезь с меня, дебил! — пропыхтел мой противник.

— Сам хорош. — Я осторожно выпустил его из захвата. — Слушай, а почему у тебя прозвище, а у меня — только имя?

— Хы, ты свое имя от императора получил, так? Чего лучшего можно желать? Мы — люди простые, нас кто попало как попало обзывает. — Седар старательно помассировал шею. — Еть… Мог бы и аккуратнее.

— Я тебе припомню твои слова в следующий раз.

— Посмотрим-посмотрим!

— Отлично! — Управляющий клубом — тот, с которым я разговаривал в самый первый раз, — перехватил меня сразу, стоило только выбраться из залы в подсобные помещения. — Публика очень довольна. Итоги подобьем, и ты получишь свой процент со ставок, для начала на две доли меньше, чем назначается для наших бывалых бойцов. Следующий бой через две недели.

— Я слышал.

— Хорошо. Как впечатления?

— Гуманнее, чем при выступлениях перед его величеством. — Я уже понял, что вворачивать к месту или не к месту свой прежний опыт только на пользу.

— Ну разумеется. — Босс вежливо и очень любезно заулыбался. — Его величество, так понимаю, привык смотреть более сложные бои. Наша публика не так взыскательна. Хотя фуфло она тоже не кушает.

— Оно и понятно.

— Мне интересно твое впечатление. Важно знать, как чувствует себя новый работник.

— Мне все нравится.

— Замечательно!

— Такой вопрос — жену можно будет привести посмотреть мой бой? Я имею в виду — бесплатно.

— Жену? — Управляющий так удивился, что даже передумал уходить. — Ты хочешь показать жене свой бой?

— Вдруг у меня возникнет такое желание.

— Хм… Возражений не имею. Для твоей супруги всегда найдется место у барной стойки и бесплатный напиток. В виде исключения, потому что женщины обычно в такие клубы не допускаются. Но супруга бойца — дело особое, решать, конечно, тебе.

Я предпочел ничего не отвечать. Опять ляпнул, опять показал всем, что не знаю каких-то базовых вещей, опять продемонстрировал свою инность. Интересно, когда я начну хоть немного въезжать в то, что здесь принято, а что категорически не принято. Когда же я стану хоть отчасти своим?

Моресна, как оказалось, ждала меня, не ложилась, хотя вечер уже перетек в глубокую ночь. Она выскочила на порог, стоило мне отворить калитку, да не просто так, а с подносом в руках. На подносе стояла кружка, в которую, как я обнаружил, попробовав, был налит местный прохладительный напиток из молока с чем-то похожим на кофе, и пряности вдобавок. Вкуснейшая штука.

— Ты не спишь?

— Я ждала тебя, раз ты сказал, что придешь раньше утра.

— В следующий раз не жди, ложись спать.

— Но как же я тогда смогу подать тебе напиток и воду для мытья?

И, посмотрев в ее изумленные, непонимающие глаза, я понял, что спорить не стоит. Пока — не стоит. Тем более после того, как мне пришлось попотеть в клубе, напиток был кстати, да и умыться хотя бы по пояс хотелось прямо сейчас, а не утром. Душ — роскошь, оставшаяся в моем родном мире. Здешняя обыденная жизнь предлагала только баню или облиться водичкой из ковшика — такое удобно только если тебе в этом помогают.

К тому же перекусить сразу и разогретой по всем правилам едой приятнее, чем перехватывать что-нибудь и как-нибудь, холодное, уже припрятанное в погреб для лучшей сохранности. Устраиваясь на постели рядом с теплой женой, я жмурился от удовольствия.

— Ты меня разбалуешь совсем.

— Это важно, чтоб тебе было со мной хорошо. Ведь мне так повезло. Кто же разумный упускает свое счастье?

— Повезло? Но твои родители были никак не беднее меня. Я видел ваш дом, и это приданое…

— Сословие воинов стоит намного выше, чем сословие угольщиков, водовозов, дровосеков, крестьян. К тому же ты не просто боец, а гладиатор, раньше служивший императору. И потом — такой красивый, — она отвернулась, похоже, смущенная. — И добрый.

— А что приятнее? — я допытывался спокойно, из чистого любопытства, совершенно не ощущая себя задетым. С чего? Ведь она меня пока совсем плохо знает, откуда взяться любви? — Что гладиатор или что привлекательный и добрый?

— Все важно.

И я понял, что этот ответ хорош своей абсолютной честностью. Может быть, в нем виделось слишком много практичности, однако тем убедительнее становились ее забота и старание угодить мне. У местных не принято было прятать истину за кружевами вежливых, любезных или романтических слов. С непривычки шокировало, и неприятное ощущение возникало то и дело даже теперь, когда, казалось бы, уже следовало привыкнуть.