Принцесса Анита и ее возлюбленный - Анатолий Афанасьев

Сейчас, указав на полку, вернулся к тому же самому:

— В этих сочинениях, Аня, все твое будущее. Либо войдешь в разум, поймешь, как под хозяином жить, либо сгинешь тварью бесполезной. Будешь ползать по зоне на брюхе, пока не сдохнешь. Ты когда-нибудь думала, зачем родилась?

Анита отрицательно покачала головой. По прицельному взгляду Зубатого, по ласково-назидательному тону чувствовала, что роковая минута приближается.

— Правильно, что не думала. Бабе думать не положено, да и нечем. Нынче хочу тебе последний предварительный экзамен сделать. Готова ли ты к нему?

Анита промолчала.

— Давай не повторять былых ошибок, — почти по-человечески попросил Зубатый. — Ты ведь понимаешь, чего от тебя требуется. Тихо скидай штанишки, обнажайся помаленьку и совместно проведем изгнание беса, который покамест в тебе сидит. Сделаем все по доброму согласию, и начнется у тебя иная жизнь. Сразу позвоню Желудю и доложусь, что невеста готова. Почему молчишь?

На душе у Аниты было гадко.

— О чем говорить, Кузьма Витальевич? То, что вы задумали, у вас все равно не выйдет.

— Почему? Неужто брезгуешь стариком?

— Жалко вас, — призналась Анита. — Но не могу.

— Почему? За плоть цепляешься? Плоть — это грязь, высок лишь дух в человеке.

— Не могу, — повторила Анита, отвернувшись к стене. — И не просите.

В Зубатом произошла внезапная, пугающая перемена. Он вдруг заострился ликом, напрягся, а на мозолистых руках, протянувшихся к ней, проступили узловатые черные вены. Внезапно выросшими, как у волка, когтями проскреб ее всю, от живота до подбородка. Попутно смял груди и погрузил пальцы в мякоть шеи. Сказал, будто в трубу подул:

— Мне тебя, козявку, просить не о чем. Это ты, дура, умолять будешь, чтобы приласкал, помиловал, да поздно будет.

Анита поняла: ждать больше нечего, ничего хорошего уже не дождешься. И сделала то, что должна была сделать. Получилось отлично, потому что заранее все продумала. Подождала, пока насильник немного увлечется. На это ушло время. Зубатый, не получив ответа на угрозу, скинул халат, под которым ничего не было, кроме жилистых, бугристых мослов, неторопливо раздвинул ее ноги и начал как-то чудно, боком вдавливаться в нее. Анита оценила изощренный любовный прием, приводящий жертву в состояние безусловного смирения, какое, возможно, охватывает человека, попавшего под медленно двигающийся железный каток. Дождавшись, когда хрипло сопящая, скользкая тыковка Зубатого поднялась и уперлась ей в грудь, сняла с тумбочки глиняный кувшин с водой, из которого недавно совершала омовение, и со всей силой обрушила на череп сладострастника. Кувшин разбился, вода пролилась на белье — и раздался такой же звук, какой бывает, когда на полном ходу лопается шина. Зубатый затих, прекратив поступательное движение. Анита перевалила его на бок, сняла с редких волосенок прилипшие черепушки. С искренним сочувствием спросила:

— Вы живой, Кузьма Витальевич?

Однако на сей раз их роли переменились: Зубатый угрюмо промолчал…

4

Теперь Желудев знал, что значит быть затравленным. Выражение «пугаться собственной тени» обрело для него вполне реальный смысл. По натуре он был, конечно, крупный хищник и чувствовал себя именно крупным хищником, которого обложили в родном, знакомом до каждой тропки урочище. В такой ситуации силы удесятеряются, предельно обостряются зрение и слух, и запах свежей, но еще не пролившейся крови — своей ли, чужой ли — приятно бодрит.

Он нежился в ванной перед сном, когда ожила трубка, вставленная в специальное позолоченное жерло-подставку на стене. С уже привычно замершим сердцем Желудев поднес ее к уху. Вместо ожидаемого наглого полудетского дисканта услышал вежливый, с вкрадчивыми модуляциями молодой голос.

— Станислав Ильич?

— Да. Кто это?

— Меня зовут Никита. У нас с вами есть маленькая проблема, которую хотелось бы поскорее решить.

Желудев сразу связал все концы с концами и испытал вдруг огромное радостное облегчение.

— Ты разве опять живой, парень? — спросил почти весело. — Ничего. Уверяю тебя, это надолго не затянется.

— Конечно, — учтиво согласился звонивший. — Причем это касается каждого человека. Так вот, о нашей проблеме… Лучше бы обсудить ее при встрече, но, похоже, вы так настроены, что вряд ли это возможно. Кстати, я вас понимаю, Станислав Ильич. Любому неприятно, когда яйца откручивают.

Фанаберия наглеца была настолько нелепой, что Желудев даже не рассердился. Продолжал радоваться тому, что враг наконец-то объяснился, сам пришел, и это совсем не опасный враг. Можно сказать, вообще не враг, а так — недоразумение, связанное с неудачным расположением звезд. Фикция. Тьфу на тебя! Желудев проявил великодушие.

— Послушай, щенок, — сказал наставительно. — Я мог бы на этом и закончить разговор. Ты сделал роковую ошибку, позвонив сюда. Теперь ты спекся. Но хочу на прощанье дать совет. Завтра утром приезжай в офис «Дулитла», там тебе будет выписан пропуск. Поднимешься в кабинет к господину Васюкову, это наш начальник безопасности. Сдашься ему, как говорится, с повинной. А уж он решит, что с тобой делать. Понимаешь, о чем я? Или совсем рассудок потерял? Хватит бегать, ты же не заяц.

— Спасибо за предложение, — отозвался Никита. — Но в советах я пока не нуждаюсь… Вы спросили, не потерял ли я рассудок. Нет, Станислав Ильич, не потерял. А вот насчет вас не уверен. Складывается впечатление, будто вы витаете где-то в облаках. И разговариваете как-то чудно. Я вам про Фому, а вы все про своего Ерему.

С насмешливой улыбкой Станислав Ильич понес трубку в гнездо, но ублюдок словно подглядел издалека и поспешно окликнул:

— Еще секунду. Станислав Ильич! Одну секунду.

— Ну?

— Чего ж теперь нукать… Вы ведь, Станислав Ильич, не только папу надули. Это полбеды, хотя и стыдно. Все-таки Борис из всех из вас из сволочей миллионеров сделал, страну вам отдал… Ну да бог с ним, с папой, у него уже и зубов не осталось… Но вы Левушку Кобрика кинули на десять «лимонов». Это как понять? Это очень серьезно. Если достопочтенный господин Кобрик об этом узнает, страшно подумать, чем это может обернуться. Кобрик! Как вы могли, Станислав Ильич? Просто завидую вашему мужеству.

На мгновение Желудев утратил слух и дар речи. Застыл изваянием, высунувшись наполовину из шелковистой теплой пены. То, что он услышал, было невероятно. Есть сведения, которые не озвучиваются без того, чтобы не произвести сильнейших потрясений, вплоть до изломов в земной коре. Эта информация была как раз из такого ряда, и самое главное, она была правдива. Но тот, кто звонил — Никита он или дьявол во плоти, — никак не мог этого знать. То есть никто в мире не мог знать об этой сделке, канувшей в Лету и не оставившей никаких следов. Сам Желудев со временем забыл о ней, как о дурном сне. И при всем желании не смог бы восстановить всех подробностей. Так человек иногда напрочь забывает о самоубийстве, совершенном под воздействием гипноза или наркотического зелья, но неудавшемся. Память об этом событии в наглухо закрытой зоне сознания. И если оттуда все же иной раз всплывали шальные десять миллионов, то не в виде реальной цифры, а как абстрактная, виртуальная картинка в Интернете. Неужто впрямь верно, что нет на свете ничего тайного, ничего такого, что время пожирает без остатка? Конечно, тогда он был слишком еще молод и азартен, чтобы бояться какого-то Кобрика, тем более не боялся он его сейчас, могучий и всевластный. Не боялся, но понимал, что Кобрик, узнав о кидалове, примет меры незамедлительно. Он не потребует деньги обратно, деньги ему не нужны. Меры будут совсем другие. Кто такой Кобрик? Да нет никакого Кобрика в природе, а есть воплощенный ужас, который носит это имя и который придет к нему, к интеллигентному, образованному человеку, известному бизнесмену и спонсору, просверлит в его голове дырку и с улыбкой вычерпает из нее мозг специальной серебряной ложечкой. Увы, это не преувеличение. Это нормальная суровая реальность россиянского рынка, на котором Желудев был просто одним из удачливых игроков, а тот, которого зовут Кобрик, пожирателем протаплазмы. Во всем мире сыщется, может быть, всего с пяток существ, подобных Кобрику, призванных быть санитарами планеты. И они необходимы. Ибо без их молчаливого надзора человечество с его нынешних финансовых вершин неизбежно скатилось бы обратно в пещеры, ко временам натурального обмена. Это Желудев признавал, но это тоже было одной из тайн, известных только посвященным. Если бы Кобрика не было, его следовало выдумать. Желудев его не боялся, он давно никого не боялся, но не хотел, чтобы внезапно, от глупого дуновения сквозняка, потух драгоценный огонек его души.

Он обул Кобрика на десять «лимонов». Это случилось двенадцать лет назад. Поправить ничего нельзя. Мальчишка на другом конце трубки знал об этом. С этой минуты отсчет времени пойдет по-другому. Он, Желудев, должен уничтожить подонка до того, как тот произнесет страшные слова вторично. Это единственный выход из сложившегося положения.