Миф о Христе. Том II - Артур Древс

существование исторического Иисуса. Должно быть, нужно быть теологом, чтобы быть в состоянии оценить такого рода аргументацию. Что касается настоящих историков, то можно представить, как они будут пожимать плечами над этими «девятью столпами» Шмиделя, если только они хоть раз узнают, в чем, собственно говоря, заключается дело. «Девять столпов» Шмиделя, образуют своеобразную пристройку к трем «столпам апостольским» послания к галатам. С виду они, правда, довольно величественны, а если подойти к ним поближе да присмотреться, то распадаются на свои составные частички. Шмидель, опираясь на свои «столпы», заявляет о своем «знании», что личность Иисуса нельзя отнести в царство басен. С другой стороны он «знает», что Иисус «в полной мере был человеком и что в нем элемент божественный, каковой тем самым отнюдь не отрицается, можно отыскивать постольку, поскольку он может быть в человеке». Мы охотно предоставляем ему это «знание», а сами будем остерегаться устраиваться в том доме, который покоится на «девяти столпах подлинно научной жизни Иисуса»[43]. Впрочем, в поисках за «несомненно историческими чертами» евангельского образа Иисуса Шмидель пользуется поддержкой своего коллеги Вейса. Сила Иисуса, — узнаем мы благодаря Вейсу, — «покоится на духе, который уделен ему в крещении, мы видим как этот дух борется с духами». Следует перечисление важнейших столпов Шмиделя, а затем этот «историк» продолжает: «Замечают (!), как догматическое понимание евангелиста не было в состоянии поглотить этот человечески-исторический образ (133)». Вот нам и десятый столп![44].

Итак, относительно историчности Иисуса вот «солидный» результат этой кропотливой, более чем столетней, «аналитической работы над евангелиями, которую называют историческим изъяснением священного писания».

7. Метод «Мифа о Христе».

7.1. Литературный характер евангелий.

Мы познакомились теперь с методом теологической историографии. Ну, а как по сравнению с ним обстоит дело с методом «Мифа о Христе», о котором противники не могут говорить без достаточной заносчивости?

«Миф о Христе» исходит из того, что евангелия, по собственному признанию теологов, являются не чисто историческими книгами, а книгами назидательными, тенденциозными произведениями догматико-метафизического характера, т. е., что дело в них заключается не столько в том, чтобы изобразить реальную жизнь Иисуса, сколько, скорее, в том, чтобы представить пред душами своих читателей такого Иисуса, который в состоянии воздействовать на их чувство, воспламенять их надежду, будить их веру. Также и Вейс признает, что «невозможно прямо, без более основательной критики, пользоваться евангелием Марка в качестве документа; о внутреннем движении и внешнем) развитии в главах евангелия Марка прочесть нельзя; да и форма, и освещение, какие придает Марк отдельным рассказам, часто носят скорее догматический, чем исторический характер; он сам — не летописец, а только свидетель в пользу благовествования Христа, сына божия» (153). По мнению Марка, — как подчеркивает Вейс, — смерть Иисуса — настоящая цель и содержание его жизни (!); она, само собой разумеется, не подлежит сомнению и все охватывает собой, все евангелие является только продолженной назад историей страданий Иисуса» (132). При этом та хронологическая рамка, в которую вводит Марк отдельные моменты Жизни Иисуса, носит «не исторический, не хронологический, а только дидактический характер. Галилея — это жизнь, а Иерусалим — это смерть; путь от Назарета до Голгофы — эго безрезультатная деятельность в Израиле и расчет на верующих язычников в будущем. Что деяния Иисуса в Израиле не принесли этому народу спасения и что последнее заключается в тайне его смерти за верующих в него, — эти главные идеи учения Марка служат ему канвою, по которой он вышивает различные, красочные узоры» (136).

Да и там, где евангелист, как будто бы, излагает историю, не создается впечатления действительной достоверности картины. «Хронология у него хромает». «Он не имеет никакого представления о продолжительности деятельности Иисуса» (в 64 году!). Что у него Иисус, этот набожный иудей, в первый раз только приходит в Иерусалим на праздник пасхи, — это, по мнению Вейса, «прямо-таки детски-наивное представление». В хронологическом отношении у него все непрочно. Нигде нет даты, которая могла бы послужить основанием для правильного определения времени. Да и с его данными о месте дело обстоит немного лучше. Правда, ему знакомы имена отдельных местностей и он не раз указывает на их местоположение, как на нечто известное его читателям, но в большинстве случаев это так поверхностно и неопределенно (дом, гора, пустыня, и т. д.), что историку оно говорит столь же мало, как и сценические данные театральной пьесы. «Его географические представления, — говорит Вейс, — не выходят за пределы известных фактов: Галилея, Перея, Иудея, Галилейское «море» и т. п. А что он не имеет никакого представления о местоположении, — это ясно из того отрывка, который посвящен рассказу о двух насыщениях народа. То Иисус разъезжает туда и сюда по морю, то он вдруг оказывается в пределах Тира и Сидона, а потом опять-таки на восток от моря, — все это может смешать в кучу только тот писатель, который не имеет никакого понятия о топографии этих местностей» (173). «Топографические представления евангелиста запутанны, — читаем мы в «Aelteste Evangelium. — Он совершенно не интересуется этими вещами. Ему нет дела ни до места, ни до времени». Вейс прав, жалуясь на «ту, лишенную указаний на время и место неопределенность», которая преобладает у этого евангелиста. И точно так же еще более неблагоприятно, отзывается Велльгаузен об авторе этого самого древнего евангелия.

Но, — увы! — в этом отношении дело не лучше обстоит и у двух остальных синоптиков! Казалось бы, этого меньше всего можно было бы ожидать от Луки, который в предисловии к своему евангелию прикидывается как раз «историком». К сожалению, этого и нет. Выражения, вроде : «в те дни», «во время», «в субботу», «через неделю», «тотчас», и т. д., у него преобладают, а где он приводит, по-видимому, определенные хронологические данные, как, напр.: «в правление царя Ирода», «во время переписи в правление Квириния», «когда Лисаний был четвертовластником в Авилинее и всякий должен был записаться», там все эти данные оказываются исторически неправильными. Ирод умер еще за четыре года до начала нашей эры. Квириний был наместником только в 7 — 11 г. по р. х. Лисаний же, когда родился Иисус, тоже насчитывал уже тридцать четыре года со дня своей смерти. Анна и Каиафа не могли вместе занимать должность первосвященников, так как всегда был только один первосвященник. Образ фарисеев, как Лукой, так и остальными евангелистами совершенно извращен. Судопроизводство, на основании которого был осужден Иисус,