Грех бессмертия - Роберт Маккаммон

Она покачала головой.

— Это в середине чащи, на полпути в никуда. Я ненавижу это место. Такое же голое и бесплодное, как луна. Там жарко, как в пекле… Не думаю, что мне хотелось бы его увидеть.

— Нет, конечно. — Он отпил глоточек чая. Чай был очень сладким. — Но поскольку мне за это путешествие платят, думаю, мне не следует жаловаться.

Она сочувственно улыбнулась.

— Сегодня было никак не меньше, а то и больше сотни градусов, сказал он. — И земля начала трескаться, словно пересохшее речное русло. Он отпил еще. Чай казался ему чересчур сладким. — Вкусно, — сказал он. Спасибо за чай.

— Я надеялась, что вам понравится. Он нравится большинству моих гостей.

Он кивнул, выпил еще. Сладость отдавала горечью.

— Лето в Вифаниином Грехе всегда жаркое, — сказала женщина. — В полуденный зной я не выхожу на улицу. Говорят, что все морщины появляются из-за солнца.

Он фыркнул и коснулся холодным стаканом своего лба.

— Тогда мне лучше не смотреться в зеркало, — сказал он. — Я в нем буду выглядеть на все восемьдесят.

— Утром, после хорошего ночного сна, все будет в порядке.

— Надеюсь, что так и будет. Так и должно быть.

Она смотрела, как он пьет.

— Теперь я вас оставлю, чтобы вы отдохнули, — сказала она и направилась к двери. — На завтрак у нас будут оладьи.

— Это превосходно.

— Доброй ночи. — Она закрыла за собой дверь, и он услышал ее неторопливые шаги на лестнице. В глубине дома закрылась еще одна дверь. Он допил чай, приложил холодный стакан к лицу поочередно с двух сторон, и затем прошел через комнату, чтобы защелкнуть замок в двери. Выключив верхний свет, он снова снял джинсы, лег на кровать и попытался заснуть. Было чересчур жарко, и он отбросил в сторону одеяло; почти неуловимые колебания ветерка касались его, как гибкие милосердные пальцы. Во рту остался горьковатый привкус, и он два раза сглотнул слюну, чтобы избавиться от него. Что же это был за чай? Сассафрас? Комната все еще была наполнена его запахом. Мысли начали путаться, сон, казалось, подходил все ближе, как прекрасная женщина в черном ночном одеянии. Закрыв глаза, он почувствовал, будто медленно кувыркается с ног на голову и катится куда-то вниз по холодному тоннелю. Это ощущение чем-то напоминало опьянение. Но и отличалось от него. Господи, сказал он себе, я же просто устал! Мне нужно выспаться, отдохнуть, просто забыть обо всех этих проклятых вещах. Забыть об этом чертовом солнце, забыть о свалке, забыть об этом тошнотворном голосе Вайсингера. Правильно. Верно. Забудь. Пусть придет сон. Он ждал его, находясь на туманной границе между сновидением и явью. Откуда-то издалека пришли первые строчки песни, над которой он работал в течение нескольких недель: «Я растворяюсь в ночи. На рассвете я буду уже далеко. Я не услышу, если ты позовешь меня. В этом некого винить, кроме дороги». И все в таком духе. Сквозь полуприкрытые веки Нили различил какие-то фигуры, стоящие в сумраке его комнаты. Стоящие безмолвно. Наблюдающие за ним. Выжидающие. У них были горящие синие глаза, как у той твари, которую он видел на шоссе, и он хотел увести сознание от этих ужасных мыслей, но мозг отказывался повиноваться его командам; и эти твари с горящими глазами подошли ближе к кровати. Они начали исчезать, очень медленно, пока полностью не растворились в темноте. Воспоминание об этой ночи на шоссе привело в движение быстро вращающиеся колеса страха в его желудке. Он заменил стекло в грузовике, но каждое утро эти длинные царапины на металле ему напоминали о кошмаре. Если бы не эти памятные следы, он бы выкинул из головы этот инцидент, посчитав его превосходным образчиком белой горячки. Но он не мог сделать этого. С тех пор он уже несколько раз ездил по Кингз-Бридж-роуд в «Крик Петуха», но никогда ни с кем не говорил об этой ночи и всегда старался уехать оттуда в компании с кем-нибудь.

А теперь он куда-то падал. Падал в коридор, в дальнем конце которого была черная бездна. Он падал быстро. Кувыркаясь и переворачиваясь вверх тормашками. Во рту все еще оставался горьковатый привкус. Чай с сассафрасом? Или что-то еще? Может быть, миссис Бартлетт — милая, старенькая миссис Бартлетт, так похожая на его мать до того, как она начала пить — подлила в чай что-нибудь покрепче? Пыталась напоить его? Хочет воспользоваться его слабостью? Надо будет упрекнуть ее за это. Это нечестно.

До него донесся резкий скрежет металла, и он понял, что все еще бодрствует. С трудом приоткрыв глаза, он почувствовал, как легкая испарина покрыла все его тело. Казалось, она наполнила всю комнату, словно живое существо. Что шевельнулось? — недоумевал он. Что шевельнулось? Опять этот звук. Тихий звук. Едва слышимый.

Замок.

Он с усилием повернул голову и уставился в темноте на дверь. Он понял, что замок в двери поворачивается. У кого-то с другой стороны был ключ.

Нили попытался приподняться на локтях, но ему это удалось только наполовину. Голова казалась тяжелой и шея едва была способна выдерживать ее вес. Он уставился на дверь, разинув рот.

Раздалось тихое клацание «клик», и он понял, что замок открыли. Он попытался крикнуть, узнать, кто это, и не услышал своего голоса. Меня опоили, понял он. Миссис Бартлетт что-то подсыпала мне в чай! Дверь начала открываться; из коридора в комнату упала полоска белого света. Она становилась все больше, длиннее и ярче, дотянулась до кровати и ослепила лежащего на ней Нили. До тех пор, пока дверь полностью не открылась, свет больно жалил его глаза.

В дверном проеме обрисовались три силуэта: два стояли впереди и один сзади. «Он готов», — сказал кто-то; Нили услышал два голоса в одно и то же время, один голос как бы накладывался на другой. Один, говорящий по-английски, принадлежал миссис Бартлетт, а другой, говорящий на грубом гортанном языке, он никогда не слышал раньше. Этот второй голос, более сильный и властный, наполнил его страхом, въедавшимся в его внутренности. Фигуры проскользнули в дверь и приблизились к нему. Они встали над кроватью. Безмолвно.

Но теперь он мог разглядеть их глаза.

Три пары глаз. Все немигающие. Все мерцающие и светящиеся синим электрическим пламенем, которое, казалось, все разгоралось. Он попытался уползти прочь, но мускулы не повиновались. Окна были открыты; он мог бы крикнуть и позвать на помощь, но когда попытался это сделать, вместо крика услышал лишь жалобное поскуливание. Эти глаза двигались, разглядывая его обнаженное тело. Рука опустилась вниз, и Нили увидел на ее запястье браслет из когтей животных. Пальцы ощупали длину его пениса. Он попытался отползти от них, но не смог. Опустилась еще одна рука, и холодные пальцы очертили круги на его животе. Тварь-Бартлетт отступила назад к двери и закрыла ее.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});