Сорок правил любви - Элиф Шафак

Я согласился с Руми. Пока не стало совсем холодно и темно, мы сидели во дворе, восхищаясь единственной розой. В вечернем промозглом воздухе ощущался привкус свежести.

От Вина любви у нас немного кружились головы, и я с радостью и благодарностью осознал, что ветер больше не шепчет мне об отчаянии.

Элла

24 июня 2008 года, Нортгемптон

— Поблизости от дома, малышка, открылся тайский ресторан, — сказал Дэвид. — Говорят, в нем вкусно кормят. Почему бы нам не поужинать там сегодня? Одним, без детей?

В этот день Элле меньше всего хотелось ужинать с мужем. Однако Дэвид был настойчив, и она не смогла отказать.

Ресторанчик назывался «Серебряная луна». Он был увешан затейливыми светильниками, столики были отделены друг от друга занавесками, а на стенах было так много зеркал, что, казалось, посетители обедают сами с собой. Элле было не по себе. Однако дело было не в ресторане, а в ее муже. Глаза у него странно блестели, и она чувствовала, что что-то произошло. Он казался печальным, даже расстроенным. Больше всего Эллу испугало то, что он стал слегка заикаться. Ей было известно, что если возникает это его детское заикание, значит, что-то случилось.

Молоденькая официантка в национальной одежде подошла к ним, чтобы принять заказ. Дэвид попросил гребешки с базиликом и соусом чили, а Элла — овощи под кокосовым соусом, решив не изменять решению, принятому ею в сороковой день рождения: не есть мясо. Кроме того, они заказали вино.

Сначала они обсудили интерьер ресторана, а потом замолчали. Двадцать лет брака, двадцать лет в одной постели, двадцать лет — общий душ, общий стол, общие дети… О чем тут говорить? По крайней мере, так думала Элла.

— Ты как будто читала Руми, — заметил Дэвид. Элла кивнула, хотя не могла скрыть удивления. Она не знала, что поразило ее больше: то, что Дэвид знает о Руми, или что его беспокоит ее чтение.

— Я читала его стихи, чтобы написать отчет о «Сладостном богохульстве», а потом втянулась. Теперь читаю для себя, — попыталась она объяснить свой интерес к поэзии Руми.

Дэвида как будто отвлекло винное пятно на скатерти. Потом он с траурным видом вздохнул.

— Элла, мне все известно, — произнес Дэвид. — Я все знаю.

— О чем ты говоришь? — спросила Элла, хотя ей не хотелось услышать ответ.

— О твоей… о твоих отношениях… — запинаясь, проговорил Дэвид. — Мне все известно.

Элла в изумлении поглядела на мужа. В неровном свете свечи, которую только что зажгла официантка, она увидела отчаяние на его лице.

— О моих отношениях? — мгновенно и несколько неожиданно для себя выпалила Элла. Получилось громче, чем ей хотелось бы, и она заметила, как пара за соседним столиком обернулась в их сторону. Смутившись, она понизила голос до шепота: — О каких отношениях?

— Я же не дурак, — сказал Дэвид. — Заглянул в твою почту и прочитал переписку с неким мужчиной.

— Ты это сделал?! — воскликнула Элла.

Дэвид не ответил на вопрос, так как был слишком сосредоточен на том, что собирался сказать.

— Элла, я не виню тебя. Я получил по заслугам. Нельзя безнаказанно забывать о жене. Вот ты и стала искать понимания у другого мужчины.

Элла перевела взгляд на бокал с вином. Дэвид молчал, вероятно думая, как правильней повести себя.

— Я готов простить и все забыть, — наконец сказал он.

В этот момент Элла собиралась наговорить ему много горьких и ехидных слов, однако она остановилась на самом простом.

У нее блестели глаза, когда она спросила:

— А как насчет твоих отношений? О них ты тоже готов забыть?

Появилась официантка, и Элла с Дэвидом, откинувшись назад, внимательно наблюдали, как она ставит на стол тарелки и старательно наполняет вином бокалы. Когда они наконец остались одни, Дэвид поднял взгляд на Эллу:

— Ах, так вот в чем дело! Ты мне мстила!

— Нет, — отозвалась Элла и разочарованно покачала головой. — При чем тут месть? Я никогда тебе не мстила.

— Тогда что это значит?

Элле показалось, что все в ресторане — посетители, официанты, повара, даже тропические рыбки в аквариуме — замерли в ожидании ее ответа.

— Это любовь, — в конце концов произнесла Элла. — Я люблю Азиза.

Она ожидала, что Дэвид разразится смехом, но когда наконец осмелилась заглянуть ему в глаза, она увидела в них страх. Правда, он очень быстро пришел в себя и, как обычно, постарался перевести проблему в практическую плоскость.

— У нас трое детей, — еле слышно произнес он.

— Да. И я всех их очень люблю, — опустив голову, отозвалась Элла. — И тем не менее я люблю Азиза…

— Перестань говорить о любви, — оборвал ее Дэвид. Он взял бокал и сделал большой глоток вина, прежде чем заговорил вновь. — Элла, я совершил много ошибок, но я никогда не переставал тебя любить. Я не любил других женщин. И тебе, и мне следует учиться на допущенных ошибках. Со своей стороны обещаю, что больше «ошибок» не будет. Тебе не нужно уходить от меня и искать кого-то другого.

— А я и не искала, — пробормотала Элла, скорее убеждая в этом себя, чем мужа. — Руми говорит, что не надо охотиться на любовь где-то вне себя. Все, что надо, — это сломать внутренние барьеры, которые мешают нам в поисках любви.

— О Господи! Что на тебя нашло? Где прежняя Элла? Только не надо всей этой романтики! Стань такой, какой была всегда! — огрызнулся Дэвид. — Пожалуйста!

Нахмурясь, Элла разглядывала ногти, словно ее что-то раздражало в них. На самом деле она вспоминала другой день, когда говорила нечто похожее своей дочери. Ей показалось, что круг замкнулся. Как в замедленной съемке, она кивнула и отложила салфетку.

— Пожалуй, нам пора. Я не хочу есть.

В ту ночь они спали на разных кроватях. А рано утром Элла первым делом написала письмо Азизу.

Фанатик

Февраль 1246 года, Конья

— Безбожный мир! Бесстыдный мир! Шейх Ясин! Шейх Ясин! Вы уже знаете новость? — кричал Абдулла, отец одного из моих учеников, идя навстречу мне по улице. — Вчера Руми видели на постоялом дворе в христианском квартале!

— Слышал, слышал, — сказал я, — но меня это не удивляет. У него жена-христианка, а в друзьях — еретик. Чего еще от него ждать?

Абдулла мрачно кивнул:

— Наверное, вы правы. Надо было это предвидеть.

Вокруг нас собрались прохожие, заслышав, о чем мы говорим. Кто-то предложил больше не разрешать Руми проповедовать в Великой Мечети. По крайней мере, пока он публично не покается, сказал я. Затем, поскольку опаздывал на занятия в медресе, поспешил прочь.