Вольный стрелок - Ольга Миленина

— Осмелюсь напомнить, Юлия Евгеньевна, что в прошлую нашу встречу вы предлагали мне компромисс — который заключался в том, что вы в своей статье об Андрее Дмитриевиче не употребляете имя банка в негативном контексте, а я предоставляю вам некоторую информацию об Андрее Дмитриевиче. — Лицо его брезгливо сморщилось — демонстрируя отношение к моему предложению. — Это разумно — хотя, не скрою, у меня было другое представление о правилах поведения журналиста и журналистской этике…

Он все-таки совершенно не умел играть — этот весь из себя ухоженный и утонченный манерный урод. Не будь я такой самоуверенной, я бы в первую секунду увидела, что он тот же, каким был, — потому что он был не способен спрятать свой паскудный характер. Попытался, видно, но задача оказалась невыполнимой — по-другому смотреть на людей и с ними разговаривать он не умел. Я имею в виду, с такими, как я, — с плебеями.

Дерьмо, извиняюсь за выражение, прям-таки лезло из него — его руководству следовало бы знать, что их зам по связям с общественностью для связей с этой самой общественностью явно не годится. Потому что, возможно, он в состоянии скрывать свое "я" в течение минут так трех — но потом на его лице появляется пренебрежительно-брезгливое выражение, тон становится менторским и демонстративно усталым, а в глазах стоит превосходство над собеседником.

— У меня тоже было другое представление… — начала, не желая сдерживаться, заводясь с пол-оборота. Но он перебил меня, на таких, как я, его подчеркнуто изысканная вежливость не распространялась.

— Давайте не будем, Юлия Евгеньевна, — конфликты с вами в мои планы не входили. — Он барственно поднял белую. руку, останавливая меня жестом, достойным цезаря. — Я тоже хочу предложить вам компромисс. Но прежде попрошу вас ответить на один вопрос — статья об Андрее Дмитриевиче обязательно должна появиться в вашей газете?

Я просто кивнула. Уже догадываясь, что приехала сюда зря.

— Юлия Евгеньевна, ведь речь идет об умершем человеке. — Он укоризненно это произнес, словно журил уличного мальчишку за то, что тот ругается на улице матом. — Представьте себе состояние его коллег и родных, когда они прочитают вашу статью, — ведь им и так очень тяжело. Возможно, у вас действительно есть какая-то негативная информация, касающаяся Андрея Дмитриевича, — но вам не кажется, что аморально беспокоить тех, кто умер?

Я покивала задумчиво — делая вид, что его слова произвели на меня впечатление, и даже очень серьезное. А потом встала.

— Обещаю вам на досуге обдумать свое поведение, — произнесла с максимальной колкостью, на которую была способна. — А сейчас до свидания — и спасибо вам за то, что просветили…

Он так тревожно оглянулся на стену, словно за ней скрывался кто-то, наблюдавший за ним пристально, — и тут же сменил тон:

— Ну что вы, Юлия Евгеньевна, — вы меня просто не поняли. — Он теперь звучал оправдывающееся и даже просительно. — Прошу вас, не торопитесь — сядьте, пожалуйста…

Я посмотрела на него внимательно, размышляя, что мне лучше сделать.

Надеясь, что он поймет, что если он еще раз позволит себе заговорить со мной в своей привычной манере, наше общение тут же завершится. А потом села — демонстративно вытаскивая из сумки «Житан» и прикуривая, не сводя глаз с собеседника, провоцируя его на презрительный взгляд. Но он вел себя так, словно вспомнил о существовании некой высшей силы за стеной комнаты — силы, которая потребовала, чтобы он со мной договорился, и следит за ним сейчас.

— Давайте, как говорят англичане, вернемся к нашим баранам, Юлия Евгеньевна. — Он потрогал длинными сухими пальцами аккуратно подстриженную бородку. — Я, с вашего позволения, хотел бы узнать, что натолкнуло вас на мысль написать об Андрее Дмитриевиче? Или, быть может, вам заказали эту статью?

Я не собиралась отвечать, молча затягиваясь.

— Итак, вы провели некоторую работу, собрали из разных источников — увы, совсем не обязательно компетентных, даже скорее всего некомпетентных — определенного рода сведения и теперь собираетесь их опубликовать. — Он замолчал, снова предоставляя мне возможность сделать реплику, но я как бы этого не заметила. — Я прекрасно понимаю, что в ходе работы вами были затрачены определенные усилия и на эту работу вам потребовалось время — и вы, разумеется, хотите, чтобы это было оплачено. Гонораром за статью, который вам заплатит ваша газета, — или гонораром, который заплатит тот, кто заказал вам этот материал.

Прошу вас понять меня правильно — в наше время ангажированность средств массовой информации ни для кого не является секретом. И надеюсь, что вас не обижает мое предположение, что кто-то заказал вам подобную статью, предоставив определенные сведения — скорее всего не слишком правдивые — об Андрее Дмитриевиче?

Он явно не верил, что я сама взялась за эту тему, — точнее, его руководство не верило, видя за моей спиной неких врагов, — и явно пытался вытянуть из меня ответ. Объяснять ему, что не в моих правилах писать на заказ, было бы глупо — равно как и вступаться за всю журналистскую братию, проявляя бессмысленную корпоративную солидарность. И я не стала ни пожимать плечами, ни раскрывать рот — продолжая молча курить.

— Позвольте предоставить вашему вниманию следующее предложение. — Он так напыщенно говорил, так неестественно — почему-то вызвав у меня мысль о том, что в другой ситуации он охотно сквернословит и рассказывает грязные и пошлые анекдоты. — Точнее, два предложения. Первое заключается в том, что в обмен на ваш отказ от статьи об Андрее Дмитриевиче я передаю вам интересный материал о… об одной, скажем так, крупной финансовой организации. Материал в вашем стиле — я имею в виду, что там есть компрометирующие данные, при этом основанные не на слухах, но документально подтвержденные. Что вы мне можете сказать по этому поводу?

Я могла сказать только одно — что или он дурак, или считает за дуру меня. Он не сомневался, что я хочу заработать на Улитине денег, — а сам убеждал меня бросить эту тему и взять ту, которая выгодна его банку. Я не сомневалась, что он предлагает мне компромат на конкурентов, наверняка тоже крупный банк, — но логики в этом предложении не было.

Все это мне что-то напоминало — и я наконец поняла что. Историю с Алещенко — которому тоже предложили в свое время отказаться от статьи об Улитине в обмен на факты по крупному банку. Значит, теперь мне должны были предложить деньги. А потом, если я их не возьму, начать угрожать. Это в том случае, если сценарий писал один и тот же человек.

— Могу сказать, что хотела бы услышать предложение номер два, — произнесла негромко. — Если, конечно, оно отличается по своему характеру от предложения номер один.

— Что ж… — Он скрестил пальцы, снова оглядываясь как бы невзначай на стену — позже я поняла, что скорее всего там была вмонтирована камера, а тогда почему-то не догадалась. Меня больше заинтересовал тот факт, что он вдруг расцвел — словно до этого меня проверял и ужасно обрадовался, что я выдержала проверку. — Что ж, Юлия Евгеньевна, — должен признаться, что я рад, что услышал от вас именно это. Рад, что вы оказались принципиальным журналистом — увы, не могу сказать этого о большинстве ваших коллег. Я рад, что вами руководит не просто желание написать сенсационную статью любого содержания, но профессиональный интерес. И одновременно я выражаю надежду, что вы не только принципиальны, но и объективны — и ваша статья, посвященная Андрею Дмитриевичу, будет основана не на слухах, но на фактах.

Я прикрыла глаза, как бы соглашаясь — не понимая, куда он клонит.

— Должен вам сказать, Юлия Евгеньевна, что принципиальный и объективный журналист в наше время — большая редкость. — Он прямо-таки сочился радостью за меня и восхищением мной. — Особенно принимая во внимание размер выплачиваемых вашей редакцией гонораров. И исходя из всего вышесказанного я бы хотел, Юлия Евгеньевна, компенсировать вам те усилия, которые вы затратили на сбор информации, — и заранее поблагодарить вас за объективность и непредвзятость…

* * *

Конверт появился в его руке так стремительно, как револьвер в руке ковбоя с Дикого Запада. Я даже не увидела, откуда он его вытащил — то ли он снизу к столу был прикреплен скотчем, то ли уже лежал на его стуле, когда я сюда вошла.

— Прошу вас расценивать это не как взятку и не как попытку убедить вас как можно реже упоминать в статье наш банк. — Он улыбнулся мне так по-американски, демонстрируя хорошие белые зубы. — Давайте считать, что это своего рода грант — творческая премия. Возможно, вы знаете, что наш банк щедро спонсирует искусство — и учредил такие гранты в области театра и балета. Не буду скрывать, что у меня были сомнения в том, что для вас главное — творчество, а не деньги, — но после нашего разговора от этих сомнений не осталось и следа. И я глубоко убежден, что вы как творческая личность заслуживаете определенного меценатского дара — дабы могли и дальше творить, не думая о финансовой стороне вашего творчества…