Между людьми и кначетами - Шана Огней

тени, отвинтив крышку, я мысленно крикнул:

– Иди сюда!

Аэзун заполнил собой тару, и я закрыл крышку, убрал назад… Жаль, что я не могу прятать в тень большие объекты. А в следующий миг его сила вышвырнула меня на берег, забрала с меня всю воду, не позволяя замерзнуть. Повернулся я вовремя, чтобы увидеть, как четыре яда одновременно погружаются в воду, быстро пожирают алый цвет, превращая пруд из кначета в простой водоем, каскадом летят ядра и стрелы в верхнее тело, мешая отхлынуть, спастись, разделиться, избежать смерти. У меня имелось несколько секунд, чтобы что-то сказать.

– Спасибо. Это была честь для меня – испытать слияние с тобой.

– Взаимно. Я оставил тебе подарок. Он у тебя на шее.

Я машинально коснулся груди, почувствовал что-то твердое под робой.

– Силь!

– Это было очень важно для меня. – сказал я. – Услышать все, что ты думаешь, чувствуешь… Это было невероятно. Я никогда не забуду. Я буду всегда помнить тебя, Аэзун.

– Силь!

Тишина. Кначета больше нет. Я прикрыл глаза, покачнулся, почувствовал, как меня подхватили чьи-то руки – кого-то, кто бежал ко мне со всех ног, кто бесконечно повторял мое имя.

– Силь!

Я был слишком тяжелым, и он не смог меня удержать, медленно опустил на землю. Я распахнул глаза, глядя в безграничное небо. Пустое. Весь мир стал пустым. Как будто исчезло что-то очень важное, очень родное. Нет тепла. Только холод от града, от воздуха, проникавшего в легкие.

Внутри нет чужого – нет, своего – понимающего сознания, любящего тебя, согласного с тобой, думающего, как ты. И притом такого древнего, мудрого, знающего столько всего, о чем я раньше и не подозревал. Человеческий мозг слишком слаб, чтобы запомнить из короткого слияния много, но кое-что я запомнил – кначетов и людей, живущих вместе. Кто бы мог подумать, что мы не всегда жили в разных мирах?.. Это такое потрясение.

– Силь, ты меня слышишь?

Этот голос, знакомый, но чужой, кажется, почти плачет.

Я с трудом отвел взгляд от неба, увидел лицо, склонившееся надо мной, темные глаза, полные влаги. Бездна! Я почти забыл, как двигать мышцами. Тело такое маленькое. Такое… примитивное. Куда круче, когда у тебя нет рук, ног, есть только клетки, из которых ты можешь сделать все что угодно. И все эти клетки – одновременно и мозг, и кровь, и нервы – все…

– Вер… ло…

Мой голос звучит так незнакомо, когда он не шумит, как море. Откуда-то доносится хриплое, злое:

– Вы его убили? Убили эту сволочь?

Дован. Конечно же, он очнулся, когда Аэзун умер. Зэйкаль тоже должна… Голос Венэна кажется еще более противным, чем обычно:

– Да, кначет мертв.

Верло отвернулся, взглянул на кого-то, невидимого мне, в голосе ключом билась тревога:

– Кажется, ему плохо.

Шаги захрустели по снегу, по льду. В поле зрения появился командир, сел рядом на корточки, поймал мой взгляд:

– Двигаться можешь?

Я попробовал пошевелить рукой. Получилось какое-то судорожное подергивание. От осознания, что могу в ближайшее время так и пролежать пластом, разволновался, захлебнулся воздухом, забыл, как дышать. Чем сильнее я пытался вспомнить, как это делается, тем сильнее меня охватывала паника и мешала. От нехватки кислорода начала кружиться голова. Так, надо расслабиться. Тело отлично помнит, как жить, нужно дать ему рулить самому. Прикрыв глаза, я расслабился, представил бесконечную, темную безмятежность… Мышечная память включилась, и я вновь нормально задышал. Отлично!

Голос Верло сочится ненавистью.

– Что кначет с ним сделал?

Конечно… Все, что мы с Аэзуном говорили, пропустил мимо ушей. Чтобы он поверил, что кначеты тоже люди, должно произойти что-то из ряда вон.

– Я… в нор… ме…

Слова все еще давались с трудом. Ничего. Это пройдет.

– Идиот! – это Дован. Злой, если не сказать бешеный, голос доносится откуда-то совсем рядом. – Как ты мог отойти от нас?! Ты поставил под угрозу миссию! Поставил под угрозы жизни всех нас!

Ему ответил бархатный голос Лугару:

– Мне кажется, сейчас немного не время для этого.

– А когда будет время? Нам этого калеку еще тащить на руках придется. Давайте оставим его здесь, а? Вернемся за ним, как поймаем кначетов.

Голос Кроя звучит ровно, но при этом угрожающе:

– Мы так не сделаем.

Надо бы их остановить, а то передерутся.

– Мне надо пару минут, – я открыл глаза, взглянул на Кэллита, – и я приду в себя. Все в порядке.

– Слава богам! – Верло, кажется, выдохнул, видя, что ко мне возвращается речь. – Я так беспокоился за тебя!

Да уж я видел… От воспоминаний по коже побежали мурашки. Мой голос звучал глухо:

– Ты пообещал, что спасешь меня. И выполнил обещание. Спасибо.

– Ты слышал! – Парень смог улыбнуться.

Я с трудом сел, и он наконец разжал руки, перестав меня поддерживать. Я помотал головой, зажмурился, разжмурился… Зэйкаль заметила:

– Выглядишь ты хреново, братец. Как привиденье. Было больно?

Очень… очень больно… малышка. Я помотал головой:

– Он ничего мне не сделал. Он ведь… Он ведь и освободил меня, прежде чем… – Я прикрыл глаза. – Выглядит так, как будто он с самого начала не хотел причинять вреда никому из нас, правда?

– Не выглядит, – хмыкнул Венэн, – балда, это был отвлекающий маневр. Кначет надеялся, что мы отвлечемся на тебя, и он что-то успеет сделать. Правда, отвлекся только Верло, так что…

Стажер покраснел, и я улыбнулся ему:

– Спасибо, что отвлекся.

Он смущенно улыбнулся в ответ.

Но какие же элиторы непробиваемые… Конечно, Дована с Зэйкаль Аэзун не убил, чтобы не злить остальных, меня – чтобы отвлечь… Их вообще возможно переубедить?.. Аэзун верил, что возможно. Не быстро, но возможно. Я тоже должен в это верить, иначе все бессмысленно. Хотя о чем я. Кначеты и вера – несопоставимые вещи. Аэзун предполагал, потому что это разумно. Тогда для меня тем более есть причина верить.

– Силь, – тихо позвал Крой. Заметил, видать, что я опять погружаюсь в себя. – Как ты себя в целом чувствуешь?

– Странно, – я пожал плечами, – как будто после комы. Не то, чтобы я был когда-то в коме и знаю, каково это, но по рассказам… – Я нахмурился, поднялся, пошатнулся. – Я уже почти в норме.

– Отлично, – с сарказмом сказал Дован, – теперь тебе точно сойдет с рук твой косяк, и ты не получишь урок, что так делать не надо.

– Дован, – Роглэн говорил уже холоднее. – Ты себя забыл в стажерстве? Прекрати.

Тот поджал губы и отошел.

Зэйкаль приблизилась, заглянула мне в глаза:

– Не кори себя, ладно? Главное, что все хорошо кончилось.

Для вас – да. Для Аэзуна… Осталась только маленькая его часть. Сколько там воспоминаний? Последние несколько лет? Месяцев? Дней? Это почти что смерть.