Укус технокрысы - Владимир Гусев

Это мелькание перед глазами - окно, дверь, окно - начинает раздражать. Я ложусь на кровать, забрасываю руки за голову и закрываю глаза.

Или все-таки есть? Одно-единственное, совсем крошечное. Не сомнение, собственно, а вопросик. Почему при мысли о том, что "Тригон" должен быть сохранен, мне хочется то ли петь, то ли плясать, то ли женщину целовать, а Гриша и Сапсанов, пытаясь выговорить нечто подобное, попали в больницу? Может быть, им не было очевидно, что "Тригон" должен быть сохранен? Так же, как во времена оные не все были уверены, что Карфаген должен быть разрушен? Всемирный счастливизатор - это добро или зло? Может, наоборот, Гриша хотел сказать, что "Тригон", так же как и Карфаген, должен... быть...

Волна раскаленного воздуха врывается в гостиничный номер то ли через окно, то ли через дверь. И одновременно волна леденящего ужаса, накатываясь от паха к солнечному сплетению, захлестывает меня с толовой.

Спрятаться! Исчезнуть! Раствориться!

Извернувшись ужом, я вжимаюсь в постель, пытаюсь ввинтиться в нее, подобно тому, как это делает земляной червь, выброшенный лопатой на поверхность грядки. Нужно было сразу под кровать... Не сообразил... А теперь поздно...

Кажется, я кричу...

Кто-то огромный, невидимый и бесплотный вгоняет мне в рот кляп и начинает душить. Еще несколько секунд, потом атония... Быстрее бы.

В дверь отчаянно стучат.

Меня сбрасывают на пол, грубо и безжалостно.

Кто-то трясет меня за плечо, вынимает изо рта кляп.

- Что с тобой, эксперт?

Я пытаюсь сесть и заваливаюсь на бок.

Командир спасателей подхватывает меня под мышки, подтаскивает к кровати, прислоняет к ней, словно куклу.

- Полотенце... дай.

Руки не слушаются меня. Бранников сам обтирает мне лицо и шею. По спине стекают ручейки холодного пота. На полу лежат скомканное одеяло и подушка. Угол ее противно обслюнявлен.

- Тебе что, приснилось что-то? Ты так кричал... Пришлось дверь сломать.

Бранников кладет на стол дверную ручку с торчащими из отверстий шурупами. Рядом - непонятно откуда появившаяся початая бутылка водки и целлофановый пакетик с чем-то темно-зеленым.

Я с трудом, словно ребенок, впервые пытающийся встать на ноги, поднимаюсь с пола и осторожно присаживаюсь на кровать. Руки и ноги мелко и мерзко дрожат.

- Может, врача вызвать?

- Нет... Сейчас пройдет.

- Прямо эпидемия какая-то. И до гостиницы эта дрянь добралась.

- Какая дрянь?

- Похоже, у всех у вас приступ одной и той же болезни. У Сапсанова, у моего Артема, у этого... Ну, как его... который сегодня утром на городской ВЦ ездил. Ты должен знать.

- Из Управления компьютерных сетей который?

- Во-во. Тоже в больнице.

Спасатель вынимает из узенького застекленного шкафчика два тонкостенных стакана, быстро и умело разливает водку.

Ага... Отключить от компьютерной сети "Тригон", оказывается, не так просто. Хорошо, что я сам туда не полез. И Гришу не пустил. Хотя он все равно не уберегся.

- На, выпей. И огурчиком закуси.

Я послушно, стараясь не расплескать, выпиваю теплую и почему-то совершенно безвкусную жидкость, с хрустом откусываю чуть ли не половину столь же безвкусного огурца.

- Руки у тебя дрожат... Как у алкоголика, - брезгливо говорит Бранников. - Или кок у труса перед атакой. Ты что, боишься кого-нибудь?

Я старательно жую огурец.

Пожалуй, никогда я еще так не трусил. Потому что впервые в жизни опасность исходит не от кого-то или чего-то, а - от собственных мыслей.

- А вот я - никогда! - говорит Браннеков без тени хвастовства, в два больших глотка опорожнив свой стакан и сочно хрустнув огурцом. - Сорок раз с парашютом прыгнул - и ни разу ни грамма! Из-под обломков ладей вытаскивал! В горах замерзал, в тайге горел - и не боялся! Я не знал, что такое страх, понимаешь?

Спасатель сует в пакет огуречный хвостик. Сейчас, наверное, плакать начнет. Как бы его спровадить?

- А теперь? - заполняю я паузу первым пришедшим в голову вопросом.

- А теперь знаю, - отвечает Бранников совершенно трезвым голосом. Муть из его глаз тоже уходит. - И как теперь быть? Не оцепи институт вояки - я прямо сейчас туда пошел бы! И не потому, что все пьяные смелы. Этот страх даже водка не заглушает. А чтобы иметь моральное право посыпать людей, куда Макар телят не гонял. Раньше у меня это право было, теперь нет. Я ходил бы на этот корпус, как в штыковую, и завтра, и послезавтра, пока в конце концов не вошел бы в него или не лег рядом с Артемом. Понимаешь?

Кажется, это надолго. Пока душу передо мной не раскроет - не уйдет. Парню срочно нужны положительные эмоции - а где их взять? У меня у самого руки трясутся. И ноги. Впрочем... Один раз у меня подобное уже получилось...

- Все нормально, спасатель. Только теперь, когда ты понял, что это такое - страх, только теперь у тебя появилось право посылать своих героев в пекло. Но помни, "Тригон" должен работать без перебоев! Должен работать! Вникнешь в эту непростую мысль - и все у тебя будет хорошо. Не вникнешь никакая водка тебе не поможет.

Бранников смотрит на меня недоверчиво. Но взгляд его быстро меняется - через сомнение к пониманию и дальше, к восторгу прозелита, обретшего, после долгих сомнений, истинную веру.

- А ведь и правда... Сложнейшая машина, которая не один миллион стоит - а мы ее почти ненавидели. За что? Она-то причем? Без вины виноватая... Пойду, растолкую ребятам. И чего мы дурью маялись?

Бранников уходит, улыбаясь так, словно ему только что сообщили о рождении сына. Я убираю пустую бутылку в шкаф, выбрасываю пакетик из-под огурцов в мусорное ведро и подаю в кресло.

Так что со мной случилось? Я начал размышлять о... Стоп. Не думать о белой обезьяне. Все, с меня хватит. Пусть спасатели штурмуют седьмой корпус. Они закаленные, для них преодоление страха - профессия. А мы люди маленькие, обыкновенные, то бишь обыватели. Соберу сейчас вещички, а завтра утречком, первым же рейсом - в Москву. Только вот Воробьеву еще разок позвоню, узнаю, что там и как. А может, они уже и вирус выловили? Тоща прикажу, чтобы пока не рапортовал. Докладывать руководству об успехах прерогатива директора.

А еще неплохо бы на Колобкова нажать, добиться, чтобы отлучил "Тригона" от сети. На всякий случай. Для этого не обязательно вырубать каналы физически. Можно и программным путем заблокировать линии. Это посложнее, конечно, сделать, но зато в больницу никто не попадет.

"Линия связи неисправна. Линия связи неисправна. Линия..." убедительным голосом отвечает телефон после набора кода Москвы.

Ага, блокада продолжается. Вместо того, чтобы блокировать сети, они блокируют - меня!

Ну и черт с ними. Свалюсь завтра, как снег на голову, обоим - и Воробьеву, и Колобкову. Да и Крепчалову тоже. То-то он обрадуется. . .

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});