Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс

всех городах России. Здесь я должен исправить маленькую – скажем – неточность Зиновьева. В оправдание массового террора он сказал, что покушение на Ленина было организовано Центральным Комитетом партии социалистов-революционеров, и что именно поэтому сотни членов этой партии были расстреляны. Это неправда. И когда Зиновьев доказывал это признанием Савинкова в “Матен”, что он организовал покушение Доры Каплан на Ленина, то забыл прибавить, что покушение совершилось в августе 1918 года, а за год до этого, еще при правительстве Керенского, партия социалистов-революционеров опубликовала об исключении Савинкова из ее рядов. Вы видите, товарищи, что, когда председатель III Интернационала ссылается на “факты”, то этот термин не следует понимать буквально… Огрубение, ожесточение, вызванные войной, виновны в русском терроре, говорит Зиновьев. Да, но когда Зиновьев, Троцкий и журналисты большевистской печати проповедует террор массам без разбора против всех противников большевизма вплоть до социалистов, ведущих мирную пропаганду, то эти вожди виновны в культивировании зверств и деморализации, посеянных войной. Один тот факт, что жены политических противников, хотя бы контрреволюционеров, или сыновья их берутся заложниками, и что много раз этих заложников расстреливали в отместку за поступки отцов и мужей, свидетельствует о том, до каких пределов доходит террор. Зиновьев решился здесь сказать, что после победы над Деникиным смертные казни в России прекратились. Он забыл, что лишь на короткое время и что вскоре же, вопреки торжественным обещаниям, она возобновилась и теперь снова применяется в ужасных размерах. Одни только военные суды за июль месяц расстреляла, согласно отчету, помещенному в “Известиях”, 800 человек. Но система террора не исчерпывается убийствами. Массовые аресты. Запрещение всякой печати и всяких собраний. Заключение с принудительными работами без всякого суда. Повседневная кара за стачки или только коллективное рабочими требование. Запрещение рабочим выбирать в Советы представителей определенной партии. Взяли же они, когда им не удалось арестовать лидера социалистов-революционеров В. Чернова, в заложники его жену, кто лично многим видным большевикам известна как лицо, стоящее далеко от политики, арестовали ее, ее трех детей, из которых одна была девочка 11 лет. Неделю держали девочку в тюрьме и только по настоянию порядочных людей из большевиков освободили, жена же его – больная женщина – сидит уже 6 месяцев в ужасных условиях, будучи виновной только в том, что она является женой страшного противника большевиков…» [7, с. 556–559].

Кстати, касательно численности жертв террора в Петрограде, о которых упоминает Мартов, следует сделать отдельное уточнение. Как пишет А. Рабинович в книге «Большевики у власти. Первый год Советской эпохи в Петрограде»: «…точное число жертв красного террора в Петроградском регионе узнать, по-видимому, никогда не удастся, потому что имеющиеся цифры не учитывают расправ, произведенных районными органами безопасности и самоорганизованными рабочими отрядами, в некоторой степени подконтрольными ПЧК. Деятельность одного из таких рабочих отрядов описал в своих неопубликованных мемуарах, написанных в конце 1920-х или в начале 1930-х гг., некий С. П. Петров. В 1918 г. большевик Петров работал на машиностроительном заводе “Новый Лесснер”. Он вспоминал, что после убийства Володарского и Урицкого он и его товарищи опасались, что могут стать следующими жертвами бомбометателей-эсеров. “Мы выводили всех рабочих своего завода на антиэсеровские демонстрации… <Мы> объявили ответный террор и осуществили его… Мы тогда не стеснялись – заядлых врагов топили в барках на Лисьем Носу… В день операции… ребята собираются вечером, <а> я информирую их о том, что придется делать”» [284].

Если кому-то цифры, которые я приводил выше из еженедельника ЧК, кажутся скромными, то спешу заверить: мы только начали. Ежедневный «рутинный» террор областных ЧК, проводимый по всей России, действительно был «скромным», если рассматривать каждый его эпизод по отдельности (и это обманчивое впечатление). Но этим он и не ограничивается. Есть действительно очень масштабные акты красного террора, в ходе которых уничтожались тысячи и десятки тысяч людей.

Одним из самых известных таких актов насилия является красный террор в Крыму, состоящий из двух отдельных эпизодов. Первый проходил с декабря 1917 г. по апрель 1918 г. и отличался стихийностью, грабежами и погромами в ряде городов полуострова. Основной движущей силой террора были матросы-большевики и анархисты, к которым присоединились местные люмпены, а жертвами выступали, прежде всего, офицеры, а затем и все те, кого можно было назвать «буржуем». ВЧК не несет ответственности за эти эпизоды, поэтому в ее официальной статистике и тем более в еженедельниках об этом ничего не говорится. В историографии за трагическими событиями крымской зимы 1917–1918 гг. закрепились названия «еремеевских» или «варфоломеевских» ночей, в них погибло в общей сложности до 8000 человек.

Читать описания ужасов, творившихся в те самые ночи, довольно тяжело, но все же нам следует их привести: «Около двух часов ночи вооруженная толпа матросов вошла в город и начались массовые обыски, грабежи и убийства. По некоторым источникам в течение нескольких ночей было убито около 250 человек, хотя на самом деле эта цифра несколько преувеличена. Один из руководителей комиссии С. Г. Шмаков в ночь с 23 на 24 февраля аналогичную акцию провел в Симферополе, в результате которой было убито до 170 человек. Матрос Беляев так рассказывал о событиях этой трагической ночи: “Матросов было много, 3000 человек. Все они заняли улицы города, сам город был оцеплен так, чтобы никто не убежал. Я не знаю, как они, а я арестовывал и приводил в Совет, но Совет от арестованных отказывался, говорил, что это не нужно, т. Пожаров уговаривал, чтобы этого не было. Их увели обратно и привели человек 60 или 40, а может 50 в Морское собрание. Когда все люди были собраны в одной комнате, я посмотрел на них; там были и офицеры, и священник, а так, просто разные, кто попало. Там были старые совсем больные старики. Половина матросов требовала уничтожить их. Была избрана комиссия, куда попал и я. Я старался, чтобы люди шли через эту комнату. Людей было много, были и доктора, была уже полная зала. Было много людей. Матросы не знали ничего. Никто не знал ни арестованных, ни того, за что их арестовали. Больше стоять было негде. Пришла шайка матросов и требовала отдачи. Я уговаривал, что это офицеры на выборных началах, доктора и старики. Ничего не слушали. Согласились вывести из залы. А около 12 ночи звонит телефон из городской больницы, меня спрашивают, что делать с 40 трупами, что возле больницы. И тогда я узнал, что всех поубивали. Я слыхал, что в Стрелецкой бухте на пристани много убитых”» [155].

На следующий день, ранним утром, за Малаховым курганом обнаружили шестерых убитых мужчин с разбитыми до