Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс

т. е. наиболее радикальные социалисты). Через двести лет исполнилась мечта Жана Мелье: «Я желал бы, чтобы все великие и благородные мира сего были повешены на поповских кишках или задушены ими».

В первом номере еженедельника можно найти руководство для организованного (т. е. не стихийного, «на местах») красного террора. В постановлении от 5 сентября, под которым стоит имя секретаря Совета Л. Фотиевой, мы узнаем об организации концентрационных лагерей для изоляции «классовых врагов» и необходимости расстрела всех лиц, «прикосновенных к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам» [96]. Попробуем примерно определить, сколько же «классовых врагов» находилось на территории России. Если брать широко, всю социальную структуру, то ситуация удручающая. К 1920 г. в России проживало примерно 130 млн человек, из них около 100 млн крестьян. Шейла Фицпатрик в работе «Сталинские крестьяне» пишет, что «в статистических справочниках 20-х гг. крестьяне никогда не обозначаются просто – “крестьяне”, но классифицируются как “бедняки”, “середняки” и “кулаки”. Было выведено следующее процентное соотношение этих групп по стране в конце гражданской войны: 35–40 % бедняков и батраков, 55–60 % середняков и 3 % кулаков» [381, с. 41]. Если это более-менее так, то одних только кулаков было под 3 млн, а середняков – т. е. потенциально опасных «хозяйчиков» с мелкобуржуазными замашками – под 55–60 млн. Еще 110 тыс. человек относились к духовенству Российской православной церкви [162]. По данным переписи 1897 г., на территории Европейской России проживало 240 тыс. купцов, 10 млн мещан, более 300 тыс. потомственных и лично почетных граждан, 1,37 млн дворян [298]. Разумеется, ко времени начала Гражданской войны и красного террора эти группы стали еще многочисленнее. Непосредственно в самих белогвардейских формированиях состояло более 1 млн человек, а у них были сторонники среди гражданских, семьи, друзья. К этому добавляем участников многочисленных крестьянских восстаний, а также вообще всех крестьян, которые своим поведением и достатком рисковали попасть в число «классовых врагов». Таким образом, даже без скрупулезных подсчетов ясно, что в стране, подконтрольной большевикам, проживали десятки миллионов людей, в той или иной степени подпадающих под определение «классового врага». Разумеется, тогда, в годы красного террора, большевики не стали, да и не могли, репрессировать столько классовых противников – это будет сделано позже, уже при Сталине. Тем более после гражданской войны начались относительно спокойные годы новой экономической политики и восстановление экономики, для которой приходилось привлекать специалистов из буржуазии. Но мы, во всяком случае, можем себе представить, насколько масштабным мероприятием должен был быть красный террор, перед которым стояла задача расстреливать всех причастных к белогвардейским организациям и изолировать в концлагерях «классовых врагов».

Конечно, по записям в еженедельниках мы не можем составить точную статистику жертв террора за первые его месяцы. Можно только представить, каким он был.

Снова заглядываем в первый номер Еженедельника ЧК: «Вчера, 31 августа, по получении известий об убийстве товарища Урицкого и ранении товарища Ленина комиссия решила ответить на эту буржуазную провокацию террором и расстрелом 41 чел. из лагеря буржуазии и повальными обысками и арестами буржуев» [96]. Это в Нижнем Новгороде, всего за один день.

Далее находим объявление для жителей города Торжка со списком заложников. Список такой: «Грабинский Константин Васильевич – директор завода “Козьминых”. Головнин Василий Петрович – директор завода Головнина. Раевский Сергей Петрович – священник церкви Вознесения. Горбылев Иван Иванович – купец. Архимандрит Симон – настоятель мужского монастыря. Головнин Александр Иванович – владелец кожевенного завода. Повоселов Василий Ефремович – заводчик-инженер. Ганский Бруно Адольфович – офицер, правый эсер. Петров Семен Филиппович – офицер, правый эсер. Цвелев Михаил Степанович – инженер, купец. Щукин Иван Петрович – отставной артиллерист, капитан, правый. Панничкин Сергей Иванович – бывший охранник дворцовой полиции. Мельников Ефрем Александрович – маклер, правый. Анитов Николай Дмитриевич – правый соц. – револ. Ананьин Андрей Трофимович – правый, соц. – револ. Лещов Михаил Степанович – правый соц. – револ. Поляков Николай Иванович – купец, черносотенник. Грабицкий Николай Васильевич – купец, спекулянт. Гормонов Илья Александрович – правый эсер. Прохоров Яков Егорович – купец» [96]. Все эти люди подлежали расстрелу «при малейшем контрреволюционном выступлении, направленном против Советов, при всяком покушении на вождей рабочего класса». За убитого Урицкого и покушение на Ленина большевики были готовы расстреливать русских промышленников, купцов, офицеров и священников. Никакой персональной вины за Урицкого и Ленина у этих заложников, скорее всего позже расстрелянных, разумеется, не было. Едва ли торжокские купцы имели отношение к событиям в Петрограде и к Леониду Каннегисеру, убийце Моисея Урицкого. Но дело было не в этом. Мы видим здесь представителей определенного социального происхождения, «классово вражеских», поэтому они были обречены в любом случае.

В следующем номере, от 29 сентября, читаем: «Чтобы белые вместе с социал-предателями правыми эсерами и меньшевиками знали, что подстрекательство и провоцирование несознательных крестьянских масс на ненужные жертвы и ненужную кровь прежде всего отзовется на них самих, чрезвычайные комиссии уже заблаговременно забирают заложников из представителей буржуазии, правых партий и бывшего офицерства. Как на достойный пример можно указать на Пермскую областную Чрезвычайную комиссию, которая с этой целью арестовала 78 заложников и список таковых опубликовала в местной печати» [97].

Там же приводится подробный список совершенных расправ над «контреволюционерами», с указанием места, даты и числа убитых. Так, мы узнаем, что в Новоржеве, городишке с населением в 4000 человек, чекисты, в ответ на покушение на Ленина, расстреляли 8 «видных контрреволюционеров» и взяли в заложники местных богачей, которые с этого момента под охраной работали на общественных работах [97]. За 21 сентября 1918 г. Архангельская губчека отчиталась о расстреле 9 «шпионов и предателей». В Кимрах 6 сентября расстреляно 12 человек, из них только один, некто Щербаков, изнасиловал девицу, и некто Мехов – вор, все остальные – враги советской власти. Вологодская губчека отчиталась о 12 расстрелянных, из них один врач, почти все – белогвардейцы. Орловская ЧК – еще 20 человек из «явных белогвардейцев». За 15 сентября Арзамасская ЧК расстреляла 6 человек, в Поречье – еще 6 человек, в Чирикове – еще троих; по Велижской ЧК – еще 5 расстрелянных. Таких отчетов, часто поименных, много и приводить их все здесь нет возможности. И разумеется, еженедельники публиковали далеко не все списки арестованных, оштрафованных и расстрелянных [98].

В четвертом номере рассказывается про красный террор в Богородске. Четыре жителя села Хотеичи расстреляны за сопротивление обыскам и изъятию оружия чекистами, при котором погибло три красноармейца. Еще 454 тыс. руб. контрибуции взыскано с жителей села. Довольно забавно, ведь контрибуция накладывается государством-победителем на проигравшую сторону. Далее, «за избиение военного комиссара в Шаховской волости расстреляны: Михаил Горохов, Гавриил Павлович Петрушин-Цыганов и Андрей Егоров; тридцать человек осуждены на один месяц