Великий океан - Иван Фёдорович Кратт

лица, тревожно-пытливые глаза правителя... Словно два мира!..

Это сопоставление и воспоминание о Ситхе, о мерах немедленной помощи, ради которых он приехал сюда, снова наполнили его беспокойством. Он совсем перестал слушать Луиса.

Местность постепенно повышалась, встречались зеленеющие лавры. А спустя полчаса на широком песчаном плато открылся высокий земляной вал, густо поросший травой, за ним торчали соломенные крыши домиков. Сквозь единственный проход никогда не запиравшихся ворот виднелся полный солнечного света огромный двор — «пласа» — с низким длинным строением на два крыла. У ворот возле старой чугунной пушки спал бык. Несколько человек стояли посередине «пласа». Это была президия.

Резанов и его спутники на некоторое время остались одни. Луис, извинившись, выбежал сделать какие-то распоряжения, монах задержался во дворе. Было видно, что в президии гостей не ждали и теперь за стенами ее шла скрытая суматоха. По темному коридору пробежали две индианки, старый метис-слуга прошмыгнул босиком в переднюю, на ходу напяливая куртку, а сапоги держа в руках. Несколько раз хлопнули двери, по двору проскакал всадник.

Но в комнате было тихо и прохладно, сквозь узкие амбразуры окон, пробитые в массивной стене и выходящие в сад, не проникала дневная жара. Два-три дивана с истертыми кожаными сиденьями, такие же кресла, большой стол, камин и над ним глиняное распятие с теплившейся восковой свечой, толстые травяные маты, заглушающие звуки шагов, создавали ощущение чужой жизни. В окнах не было ни рам, ни стекол. Листья дикого винограда свисали над амбразурами.

Русские молча осматривались, Лансдорф даже понюхал пучок сухой травы, положенной под распятием. Так прошло минуты три, а потом Резанов, стоя ближе других к окну, внезапно услышал со стороны сада громкий яростный шепот, шум раздвигаемых веток и, невольно обернувшись, увидел в соседнем окне мелькнувшие смуглые ноги, тоненькую фигурку в коротком платье, выпрыгнувшую в сад. Затем все стихло.

Заинтересованный, он хотел подойти ближе к амбразуре, но в коридоре послышались звон шпор, взволнованный говор, и на пороге появился дон Луис, рядом с ним — высокая полная женщина в длинном кружевном покрывале, немного торжественная и испуганная. За ними следовала кучка наспех приодетых детей.

— Моя мать, сеньоры... — произнес Луис, запыхавшись. — Донья Игнасия Аргуэлло и Морага...

Хозяйка наклонила голову. Она была толстая и вялая, и только глаза сохранили красоту. Пятнадцать детей и тихая однотонная жизнь в президии состарили раньше времени.

После обоюдных приветствий донья Игнасия представила гостям детей:

— Анна-Паула...

— Гертруда...

— Франческо...

— Сантьяго...

Стараясь не улыбаться, Резанов вежливо отвечал на поклоны маленьких Аргуэлло, чинно, с серьезным видом отходивших в сторону.

— Гервасио...

На этот раз худощавый черноволосый ровесник Луиса, стоявший на пороге, резко отступил назад и скрылся.

— Гервасио! — крикнул Луис.

Но хозяйка поспешила назвать следующее имя. Резанов заметил, что она смутилась, а Луис нахмурил брови. Однако наблюдения Резанова были прерваны. Из боковой двери, выходившей в коридор, показалась невысокая девушка, почти подросток, в темном бархатном платье и остановилась на пороге, переводя дыхание. Высокий чистый лоб, волосы, разделенные пробором, ясные глаза, приоткрытые от волнения губы, нежный, чуть удлиненный овал лица, тонкие плечи были так очаровательны, что Резанов залюбовался. Он сообразил, что это та самая девушка, которая несколько минут назад выпрыгнула в окно.

— Мария-Конча, — сказала донья Игнасия с гордостью и, как показалось, со скрытым облегчением. Значит, строптивица успела переодеться и не укатила в миссию, как грозилась сделать!

Но об этом приезжие ничего не знали.

Когда знакомство совершилось и дети тихонько исчезли из комнаты, Резанов, чтобы нарушить некоторую неловкость, сказал, что несколько дней назад, ночью, уже возле берегов Калифорнии, он вдруг услышал звон мандолины и заметил в тумане медленно проходивший корабль с белыми парусами. Корабль появлялся каждую ночь, но никто из команды его не видел. А потом он скрылся, и они очутились возле этой бухты.

— Он указывал нам путь сюда, хотя наш ученый друг говорит, что мне это приснилось.

Угнетенное состояние Резанова несколько рассеялось, он выдумывал просто и непринужденно, и эта непринужденность передалась всем. Донья Игнасия ушла приготовлять шоколад, Луис оживленно показывал Лансдорфу и Давыдову саблю чуть ли не самого Кортеса, не замечая, что гостям больше хотелось смотреть на сестру, чем на саблю, монах беседовал с Резановым. Лишь девушка молча расставляла на столе чашки.

— Вы часто бывали в разных странах? — спросила она вдруг Резанова, когда монах за чем-то вышел из комнаты и Николай Петрович на время остался один.

Конча сказала это и покраснела. Ей в первый раз приходилось выполнять роль хозяйки в присутствии такого знатного гостя.

Резанов, давно уже с любопытством наблюдавший за ней, улыбнулся и наклонил голову.

Конча помолчала, затем вздохнула.

— С белыми парусами... Это похоже, сеньор... Иногда я тоже вижу такие сны... Когда я была маленькой, — продолжала девушка, увлекшись и присаживаясь на диван, — мне казалось, что наша президия стоит на краю земли и дальше за морем начинается рай. Один раз я подговорила Луиса, и мы хотели поехать туда на лодке, но Гервасио рассказал обо всем отцу. Так я и не доехала до рая!.. Простите, сеньор... — сказала она, снова краснея, и поднялась. Только сейчас она заметила, что монах вернулся и внимательно ее слушает. — Я помешала вашей беседе.

В длинном закрытом платье она выглядела совсем взрослой, тяжелые волосы оттягивали назад маленькую голову.

Досадуя на свою неловкость, девушка отошла к столу.

— Прекрасная семья, — сказал монах, глядя вслед удалявшейся девушке. — Теперь мало сохранилось таких на нашей новой родине. Благословение Иисусу... Вы много видели, сеньор посол, а я прожил свой век среди пустыни, и единственная земная отрада — этот дом.

Падре Уриа скромничал. Он побывал не в одной стране, долго жил в Риме, лично знал папу, служил обедню в королевской капелле старой андалузской столицы Кордовы. Следил за событиями в Европе, интересовался Наполеоном и царем Александром, многое слышал о русских колониях на Аляске, в особенности о правителе их — Баранове. Но монах был искренен, говоря так о семье Аргуэлло.

За столом сидели долго. Донья Игнасия рассказывала о детях, о первых годах жизни в этом краю, где индейцы два раза пытались поджечь президию и донья Игнасия с маленьким Педро скрывалась в колодце среди горевших строений. Раненый Аргуэлло дополз до ворот и выпустил на индейцев взбесившихся от огня и дыма быков. Вспоминая, она вздыхала и улыбалась и выглядела помолодевшей лет на десять. Луис с восторгом глядел на