Господарь - Владислав Сергеев

«Ага. День. А теперь, пан следователь, объясните, на каком основании вы применили к моему подзащитному, пытки, да ещё, столь изуверские? Кто вам дал право попирать Конституцию и законы нашей страны?»

Следователь, а им оказался, задающий вопросы сопляк, из кровавого кабинета, обиженно запротестовал. Так возмущаются разбалованные дети, у которых отбирают любимую игрушку, и заставляют учить уроки.

«А его никто не бил. Таким привезли к нам. Он оказал жестокое сопротивление при задержании. Двое сотрудников уголовного розыска, вежливо предложили ему проехать в горотдел, для дачи пояснений, по ряду вопросов. А он, накинулся на них и жестоко избил. После чего, к нему и была применена сила, случайно проходящим мимо, патрулём. Об этой ситуации поданы, соответствующие рапорта».

«Даже, если, на миг, предположить, что ваши слова правдивы, это не даёт вам, никакого права, так калечить невиновного человека!» «Какого не виновного? Он убийца!»

«Я вижу, вам не мешает напомнить некоторые прописные истины. Согласно, ныне действующему законодательству, вопрос о виновности человека, решает суд, и только суд».

Эти слова защитник проговорил с милейшей улыбкой на лице. Он получал удовольствие от сегодняшнего разговора.

«Кроме того, хочу вас уведомить, вот вам бумаги с требованием проведения безотлагательной судебно – медицинской экспертизы. В случае, вашего отказа, удовлетворить наши законные требования, я через двадцать минут у прокурора, а через сорок – у судьи. Я ясно выражаюсь?» Юрьев вопросительно уставился на милиционеров.

Рост, тем временем, пытался массировать кисти рук. Чувствительность медленно и крайне болезненно возвращалась. Молодой, здоровый организм начинал самовосстанавливаться. «Сейчас приду», – с этими словами, следователь куда-то заспешил.

«Кстати, не сочтите за труд, закройте плотно дверь, с той стороны», – с елейно улыбкой, нежно и, немного чувственно, произнёс адвокат. Обалдевший от происходящего, опер выполнил просьбу. «Ну, ты им и дал!» Искреннему восхищению Ростислава не было предела. «Не радуйся пока. До победного конца, как до Пекина раком». Минут через пять, дверь снова открылась, впуская следователя. «Ну, и? Когда в судебку едем?» Не меняя благожелательного тона, поинтересовался защитник. «Машина во дворе ждёт».

«Прекрасно. Я очень рад, что мы смогли, так быстро, найти с вами, общий язык».

Вошедшие следом конвоиры, одели на задержанного наручники и, взяв за плечи, повели к, приспособленной для транспортировки заключённых, «Газели».

Дорога заняла, порядка, сорока минут. Судебно-медицинская экспертиза находилась на территории городской больницы. Ростислава вывели из автозака[71] и провели в помещение. Остановившись у закрытой двери, конвоиры постучали. «Можно?» «Да, да, входите». В кабинете сидели врач со следователем и адвокатом. «Так-с. На что жалуемся, голубчик?»

Рост начал перечислять. Доктор внимательно слушал, не перебивая, и делал пометки в журнале, лежащем перед ним, на столе. Когда Рост закончил, его попросили раздеться. Медик осмотрел тело пациента. Полноценные синяки ещё не успели проявиться, но ссадины, опухоли и красные пятна выглядели весьма красноречиво. «Срочно на снимок его».

Молоденькая медсестричка, до того момента незаметно сидевшая в уголке, подбежала и, вместе с конвоиром, повела Ростислава в рентгенокабинет. Приблизительно, спустя полчаса, все вновь собрались вместе. «Что вы нам скажете, доктор?»

«Гм. Много чего могу сказать. Во-первых, у пациента сотрясение головного мозга, средней степени тяжести. Во-вторых, два правых ребра сломаны и, ещё одно, имеет трещину. В-третьих, сильное рассечение левой брови. Нами наложено четыре шва. Кроме того, по всему телу множественные ушибы и гематомы. Подробнее, напишу в заключении».

«Спасибо. И, пожалуйста, не забудьте указать предположительное время получения травм», – напоследок попросил адвокат.

На следователе не было лица, так сказать, полное отсутствие присутствия оного. Начальник ему прямо сказал, в судебке будет ждать врач, который ничего не найдёт, а тут такое! После подобных накладок и погоны потерять недолго. Если вытурят, чем заниматься, на что жить? В свои двадцать семь, да с заочным юрфаком, местного пошиба, где тройка ставиться на автомате, а пятёрка, за двадцать баксов, он на хрен никому не нужен. Делать, тоже ничего не научился. Не в дворники же идти. Хотя и туда без блата не возьмут. На глазах следака появились слёзы. Ростислав, смотревший на милиционера, заметил их. На короткое мгновение, ему стало жаль, этого молоденького паренька. Но при очередном вдохе, в боку снова сильно закололо. С болью жалость прошла. Вернулась ненависть. Рост представил, сколько человек, поломал этот недоносок, сколько жизней исковеркал. Не всякий может себе позволить хорошего адвоката, умеющего отстоять своего клиента. Большинство людей, попав в подобную ситуацию, не в состоянии защититься и безропотно терпят все издевательства и оскорбления, сознаваясь во всех тяжких и подписывая любые признания. «Едем?» – прервал затянувшееся молчание конвоир.

«Да, конечно, везите его. На сегодня у нас всё. К слову, сержант, передайте своим, чтоб, случайно, не забыли снять наручники в камере. Хорошо?»

Юрьев устал. На сарказм сил не было. Самое важное, на сегодня, сделано успешно.

В КПЗ, Роста закрыли в ту же камеру. Правда, на наре появились постельные принадлежности. С трудом передвигая ноги, он подошёл к шконке[72] и лёг. Голова, едва успела коснуться подушки, как он уже спал. Сегодняшний день доконал парня.

Проснулся затемно. В камере, жёлтым светом, в полнакала, горела одинокая лампочка. А может и не в полнакала. Возможно, от старости и усталости, она не могла светить сильнее. Стареют не только люди, иногда стареют и устают и лампочки.

Он лежал на наре, глядя в потолок одним глазом. Второй заплыл окончательно и надолго. Прошедший день, казался страшным сном, плодом воспалённого, больного воображения. Разум отказывался верить в происходящее. Вместе с пробуждением пришла ноющая боль во всём теле. Медленно поднявшись, Рост подошёл к параше. Оправив малую нужду, помыл руки и осмотрелся. Камера оказалась не велика, метров пять на два с половиной. Две нары, по бокам. Параша[73], умывальник. Стол и пара скамеек. Всё намертво вмуровано в бетонный пол. Под потолком, небольшое забаррикадированное на совесть, окно. Одних решёток – три штуки, да мелкая-мелкая стальная сетка, не то, что свет, воздух не пропускали. Стены облезшие, сплошь покрыты пятнами сырости. В некоторых местах темнел грибок. Но это не самое страшное. Хуже всего – запах. Запах пота, крови, плесени и грибка, вонь параши и самое мерзкое, смрад человеческого страха. Страха тысяч людей, бывших здесь до нас, смрад их паники, ужаса и безысходности. Этот специфический запах давил на психику, посильнее любой пытки. Этот смрад и был пыткой, самой последней и самой страшной. Не зря в народе говорят, кто единожды почувствовал его, запомнит на всю свою оставшуюся жизнь. В коридоре раздались гулкие шаги и, последовавший за ними, крик. «Па-адьём!»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});