Politics Among Nations. The Struggle for Peace and Power - Hans Morgenthau

обеспечивало международное общество.

Когда в течение XIX века это дробление аристократического международного общества на национальные сегменты близилось к своему завершению, сторонники национализма были убеждены, что это развитие скорее укрепит узы международной морали, чем ослабит их. Они верили, что, когда национальные чаяния освобожденных народов будут удовлетворены и аристократическое правление сменится народным, ничто не сможет разделить народы земли. Сознавая себя членами одного человечества и вдохновляясь одними и теми же идеалами свободы, терпимости и мира, они будут продолжать свои национальные судьбы в гармонии. На самом деле дух национализма, материализовавшись в национальных государствах, оказался не универсалистским и гуманитарным, а партикуляристским и исключительным. Когда международное общество семнадцатого и восемнадцатого веков было разрушено, стало очевидно, что ничто не могло занять место того объединяющего и сдерживающего элемента, который был настоящим обществом, наложенным на отдельные национальные общества. Международная солидарность рабочего класса под знаменем социализма оказалась иллюзией. Организованная религия имела тенденцию отождествлять себя с национальным государством, а не выходить за его пределы. Таким образом, нация стала конечной точкой отсчета для верности индивидуума, а у членов различных наций был свой особый объект верности.

В портрете Клемансо, написанном лордом Кейнсом, мы имеем яркий набросок этой новой морали национализма:

Он относился к Франции так же, как Перикл относился к Афинам: в ней была уникальная ценность, ничто другое не имело значения. . . . У него была одна иллюзия - Франция; и одно разочарование - человечество, включая французов, и не в последнюю очередь его коллег. Нации - это реальные вещи, из которых вы любите одну и чувствуете к остальным безразличие - или ненависть. Слава народа, который вы любите, - это желанная цель, но, как правило, достигаемая за счет вашего соседа. Благоразумие требует в какой-то мере прислушиваться к "идеалам" глупых американцев и лицемерных англичан, но было бы глупо верить, что в мире, как он есть на самом деле, есть много места для таких дел, как Лига Наций, или какой-либо смысл в принципе самоопределения, кроме как в качестве гениальной формулы для перестановки баланса сил в своих собственных интересах.

Эта фрагментация ранее сплоченного международного общества на множество морально самодостаточных национальных сообществ, которые перестали действовать в общих рамках моральных предписаний, является лишь внешним симптомом глубоких изменений, которые в последнее время трансформировали отношения между универсальными моральными предписаниями и конкретными системами национальной этики. Эта трансформация происходила двумя разными путями. Она ослабила, вплоть до неэффективности, универсальные, наднациональные моральные правила поведения, которые до эпохи национализма накладывали систему, сколь бы шаткой и широкомасштабной ни была система ограничений на международную политику отдельных государств, и, наконец, она наделила, в сознании и устремлениях отдельных государств, их конкретные национальные этические системы универсальной действительностью.

Победа национализма над интернационализмом

Решающий тест на жизнеспособность моральной системы происходит, когда ее контроль над совестью и действиями людей оспаривается другой системой морали. Таким образом, относительная сила этики смирения и самоотречения Нагорной проповеди и этики самосовершенствования и власти современного западного общества определяется тем, насколько та или иная система морали способна формировать поступки или, по крайней мере, совесть людей в соответствии со своими заповедями. Каждый человек, насколько он вообще способен реагировать на этические призывы, время от времени сталкивается с таким конфликтом совести, который проверяет относительную силу противоречивых моральных заповедей. Аналогичный тест должен определить соответствующую силу наднациональной этики и этики национализма в отношении ведения внешних дел. Наднациональной этике, состоящей из христианских, космополитических и гуманитарных элементов, отдает дань дипломатический язык того времени, и многие отдельные авторы постулируют ее. Но этика национализма в последние полтора столетия находится на подъеме во всем мире.

Сейчас действительно верно, что национальная этика, сформулированная в философии государственного разума XVII и XVIII веков или в концепции национальных интересов XIX и XX веков, в большинстве конфликтных ситуаций доказала свое превосходство над универсальными моральными правилами поведения. Это очевидно из рассмотрения самой элементарной и одновременно самой важной конфликтной ситуации такого рода - ситуации между универсальным этическим предписанием "Не убий" и предписанием конкретной национальной этики. "Ты должен убивать при определенных условиях врагов своей страны". Человек, которому адресованы эти два нравственных правила поведения, сталкивается с конфликтом между верностью человечеству в целом, проявляющейся в уважении к человеческой жизни как таковой, независимо от национальности или каких-либо других особенностей, и верностью определенной нации, интересы которой он призван отстаивать ценой жизни представителей другой нации. Большинство людей сегодня и на протяжении всей современной истории разрешают этот конфликт в пользу лояльности нации. В этом отношении, однако, три фактора отличают нынешнюю эпоху от предыдущих.

Во-первых, это чрезвычайно возросшая способность национального государства оказывать моральное давление на своих членов. Эта способность является результатом отчасти почти божественного престижа, которым нация пользуется в наше время, отчасти контроля над инструментами формирования общественного мнения, которые экономическое и технологическое развитие предоставило в распоряжение государства.

Во-вторых, это степень, в которой преданность нации требует от человека пренебрежения универсальными моральными правилами поведения. Современная технология войны предоставила человеку возможности для массового уничтожения, неизвестные предыдущим эпохам. Сегодня нация может попросить одного-единственного человека уничтожить жизни сотен тысяч людей, сбросив одну атомную бомбу. Выполнение требования, имеющего такие огромные последствия, демонстрирует слабость наднациональной этики более впечатляюще, чем это могли сделать ограниченные нарушения универсальных стандартов, совершенные в доатомные времена.

Наконец, сегодня, в силу двух других факторов, у человека гораздо меньше шансов быть верным наднациональной этике, когда она вступает в конфликт с моральными требованиями нации. Индивид, столкнувшись с огромностью поступков, которые его просят совершить во имя нации, и с подавляющим весом морального давления, которое нация оказывает на него, должен обладать почти сверхчеловеческой моральной силой, чтобы противостоять этим требованиям. Масштабы нарушений общечеловеческой этики, совершаемых от имени нации, и морального давления, свидетельствуют о качественном соотношении двух этических систем. В нем смело показана отчаянная слабость универсальной этики в ее конфликте с моралью нации и решается конфликт в пользу нации еще до того, как он начался.

Трансформация национализма

Именно в этот момент безнадежное бессилие универсальной этики становится важным фактором, способствующим значительным и далеко идущим изменениям в отношениях между наднациональной и национальной системами морали. Это один из факторов, который ведет к идентификации обеих систем. Человек приходит к пониманию того, что попрание универсальных стандартов морали - это не дело рук нескольких злых людей, а неизбежное следствие условий, в которых существуют и преследуют свои цели нации. Он переживает в своей совести слабость общечеловеческих стандартов и преобладание национальной этики как силы, мотивирующей действия людей на международной арене, и