Гайдамаки - Юрий Мушкетик

— Где ты его взял? — чуть слышно спросила она.

Василь удивленно глянул на неё, потом на кисет.

— Это мой кисет… Я его вышивала.

И тут Василь понял всё. Так вот кого выручил он тогда! Жениха Гали.

— Не бойся, жив он.

— Жив? — И Галины глаза вспыхнули радостными искорками. — Когда ты его видел?

— Не так давно. А кисет он мне сам подарил. Возьми, отдашь ему снова.

Василь положил на завалинку кисет и широким шагом пошел со двора. Слышал, как звала его Галя, но не оглянулся. Какая-то незнакомая, неведомая доныне горечь переполнила сердце. Он сам не знал, на кого и за что ему обижаться, не понимал, для чего оставил кисет. Одно чувствовал — вернуться назад он не может.

С тех пор как дед Мусий поселился в лесу, он редко когда наведывался в село. Путь к нему лежал не близкий, да и нечего было ходить туда. Только когда в Медведовку вступили гайдамаки, дед выбрался с лесного хутора и даже заночевал в местечке.

Всё своё свободное время старик отдавал теперь пасеке. Была она у него невелика — всего шесть колод, но работы хватало. Никто не нарушал спокойствия старика, и жили они с бабой Мотрей мирно и тихо. Так мечтал он свой век доживать. Да неожиданно это спокойствие было нарушено. Началось всё с того, что однажды к ним зашли напиться двое каких-то людей. На вопрос старика: «Кто вы такие?» — незнакомцы назвались гайдамаками. Через два дня они появились снова, уже не вдвоем, а вчетвером, и попросили есть. Баба Мотря насобирала огурцов, налила борща, вынесла из чулана завернутый в полотно кусок желтого сала, а дед Мусий угостил чаркой и свежим медом. Гайдамаки благодарили за обед, хвалили борщ и говорили о всяких незначительных вещах. О себе же не рассказывали ничего. Когда старик спросил, почему они тут и где сейчас Неживой, гайдамаки ответили, что они не из отряда Неживого и стоят в лесу особо. В том, что они стоят где-то поблизости, дед Мусий скоро убедился сам: посещения гайдамаками его жилища стали очень частыми. Иногда они доходили только до колодца, но чаще заходили в хату.

А вокруг, и в Медведовке и в соседних селах, ширились слухи, что где-то в волости бродит ватага грабителей. У одного грабители выкрали из чулана одежду, у другого вывели корову и в сапогах перевели через болото, третьего остановили в лесу и забрали коня. Таких случаев становилось всё больше и больше. Люди перестали ездить в лес, боялись на ночь бросать незапертой скотину. Неживой послал в лес несколько небольших отрядов, но они вернулись, никого не обнаружив.

Хотя деда пока никто не трогал, но и он всполошился. Ульи на ночь вносил в омшаник; ложась спать, в головах оставлял топор. Особенно напугал его случай, когда он возле колодца среди гайдамаков из этого неведомого лесного отряда узнал двух своих односельчан.

— Это они злодействуют, — сказал он бабе. — Соберутся, пограбят — и снова по домам. Потому и не видно их по нескольку дней.

— Горюшко! — всплеснула руками баба Мотря. — Они ж и нас когда-нибудь оберут. Надо рассказать в селе.

Дед Мусий задумался.

— Взять у нас нечего. Разве что коня. Отведу я его к кому-нибудь в местечко, а в субботу — на ярмарку. Для чего он нам? Купим по осени на эти деньги корову, хоть с молоком будем на зиму. А сказать бы следовало, только как же ты скажешь? Чем докажешь, что именно они грабят? Гайдамаки — и баста. На горячем их поймать нужно. Скажешь, а они, матери его ковинька, придут ночью и кишки повыпускают.

— Правда твоя, посидим лучше тихо.

— Нет. Я всё-таки их подстерегу.

В субботу с утра дед Мусий продал коня. Возвратившись с ярмарки, бросил на скамью свиту и шапку и, распутывая завязки на постолах, сказал:

— Сегодня они придут к нам за деньгами.

— Кто, гайдамаки эти? — переполошилась баба. — Что ты, мы же их всегда как гостей в своей хате принимали. Будто смирные такие хлопцы.

— Бойся не того пса, что лает, а того, что ластится. Возле пруда только что встретил двоих, прикурить просили. Один, черный тот, спрашивал, сколько я за коня взял. Видать, кто-то из них был на ярмарке.

Дед и баба в страхе ждали вечера. Когда начало смеркаться, дед вынес из чулана старое ружье и осмотрел его. Пуль не было, ружье пришлось зарядить волчьей дробью. Баба принесла из сарая железный шкворень и положила на печь.

— Деньги в ступе будут. Мы в сенях спрячемся. Входную дверь запрем, а внутреннюю завяжем, — сказал дед.

Но баба не захотела идти в сени и полезла на печь. На дворе совсем стемнело. Взошел месяц, поднялся над деревьями, заглянул в хату. Баба притаилась в углу печи, прислушиваясь к каждому шороху. На дворе было тихо, только над хатой тревожно шумела ольха. «Может, никого и не будет», — подумала баба, устраиваясь поудобнее на печке. И вдруг за окном послышался шорох. Посыпались стекла, и в окно просунулась голова в шапке.

— Клади деньги! — послышался глухой голос.

Мотря молчала.

— Клади деньги! — прозвучало громче.

Треснула рама, и в хату вскочил один из грабителей. Держа наготове пистолет, он торопливо оглядел хату и прыгнул на лежанку. Только наклонился, чтобы заглянуть за трубу, как баба, схватившись левой рукой за пистолет, правой ударила вора шкворнем. Она метила в голову, но промахнулась, и удар пришелся по плечу. Грабитель вскрикнул, дернул руку и невольно нажал курок. Сухо треснул выстрел. Грабитель ошалело дергал к себе уже ненужный ему пистолет, а баба тем временем била его. Сильно замахнуться было нельзя — мешал потолок, однако удары были чувствительные. Грабитель завизжал. Услышав выстрел и крик, дед Мусий развязал дверь, открыл её и выстрелил в тот миг, когда второй грабитель как раз влезал в окно. Заряд дроби попал ему прямо в горло. Грабитель с хрипом повалился за окно. Дед закрыл дверь и дрожащими руками на ощупь стал набивать ружье. Между тем первый грабитель, выпустив пистолет, вылез в окно и бросился догонять своих товарищей, которые, подхватив убитого, бежали за ворота. Дед Мусий успел открыть дверь и послать им вдогонку ещё один заряд волчьей дроби. Но уже не видел, удалось попасть или нет.

На колокольне громко звонили колокола. Не торжественно, по-праздничному, хоть и было воскресенье, а однотонно, тревожно, созывая людей на сход.

— Что такое снова случилось? — перегибаясь через тыны, спрашивали друг у друга соседи и спешили к церкви.

Вскоре церковная площадь была переполнена. Тогда на паперть вышли Неживой, дед Мусий и баба Мотря. Дед держал в руках ружье, баба — шкворень; они поклонились во все стороны, и дед шагнул на край паперти.

— Миряне, люди добрые! Страшный случай приключился с нами этой ночью.

И он рассказал про нападение грабителей на их жилище. Не успел дед закончить, как толпа загудела, крестьяне замахали сотнями кулаков.

— Покарать, покарать! Ты знаешь их? — крикнул кто-то впереди.

Дед Мусий обвел взглядом толпу и указал пальцем поверх потертых мохнатых и вылинявших шапок.

— Вон те двое. Пилип Явтухов да Иван Загнийный. А ещё Шаковенко и Клещ.

Все, подчиняясь стремительному взмаху дедовой руки, повернули головы. Шляхом от управы шла толпа молодежи. Между ними в окружении девчат шагали Иван Загнийный и Пилип. Одетые в дорогие розмариновые жупаны, красные шаровары, сдвинув набекрень смушковые шапки, они перебивали друг друга, рассказывая что-то очень веселое. Девчата громко смеялись. Этот смех словно подтолкнул толпу. Несколько человек выбежали вперед и схватили Загнийного и Пилипа за руки. Неживой видел, как на том месте образовался водоворот из людских тел, глухо застучали кулаки и палки. Раздался дикий визг, на миг люди расступились, и атаман увидел, как под ударами спадает с Загнийного одежда.

— Так его!

— Это тот ученый. Вон дуки на кого детей учат, — слышались отовсюду возгласы.

Откуда-то взялся топор, поплыл над головами туда, где били грабителей. Видя, что тут ничего поделать нельзя, Неживой выхватил пистолет. Выстрел вверх как бы парализовал всех.

— Громада, остановитесь! — выкрикнул сильным голосом Семен. — Мы не звери. Судом будем судить этих ворюг. Злодеяние их страшное и всем очевидное. Тем паче, что они называют себя гайдамаками. Нет, не гайдамаки они! Мы, гайдамаки, не грабим честных людей, а защищаем их.

Толпа как завороженная слушала атамана.

— Хлопцы, отведите воров к управе, — подозвал Неживой нескольких гайдамаков. — А мы, панове громада, давайте выберем судей, которые решат дело и помогут вывести на чистую воду остальных.

Громада выбрала в суд пять человек: Неживого, деда Мусия и ещё трёх жителей местечка.

Для Романа встреча с Василем Озеровым была до того неожиданной, что в первые минуты он даже забыл поздороваться. Роман приехал в Медведовку два дня тому назад. Зализняк послал его с приказом Неживому остаться в местечке и, действуя по своему усмотрению, ждать, пока он не позовет его. После первых вопросов и ответов Роман предложил Озерову пойти в корчму. Тот согласился. Но когда они дошли до корчмы, Роман вспомнил, что вчера отдал все деньги какой-то старушке, и остановился. Долго рылся в карманах, а вытряхнул всего лишь семак [69] .