Рассказы и сказки - Святослав Сахарнов

В бараке было холодно. Пахло кожей и краской. Вдоль стен до самого потолка громоздились дощатые полки, на них грудами лежали одеяла, полушубки, стояли банки и ящики.

— На, сухаричек, погрызи! Я мигом.

Кожаный усадил Вовку на табурет, исчез и вернулся с сумкой.

— Отдашь Грише, — сказал он. — Ну, погостил, и хватит. Теперь иди!

Ничему уже не удивляясь, Вовка покорно взял сумку — она почему-то стала тяжёлой — и потащил её назад к проходной.

Навстречу попались две девочки. Они тоже несли сумки. В сумках стояли кастрюльки, бутылки и лежали краюшки хлеба.

Когда Вовка, пройдя проходную, доплёлся до места, где они расстались с Григорием, тот неожиданно появился из-за кустов, вырвал сумку из Вовкиных рук и торопливо зашагал обратно к посёлку.

— Живей! Живей! — шипел он на Вовку, который еле поспевал за ним. Нам, пока обед не кончился, ещё раз обернуться надо.

Они добежали до базара и остановились у зелёного, сколоченного из фанерных щитов ларька.

Двое парней, держась друг за друга, примеряли у ларька новенькие сапоги.

Сапоги блестели на солнце, как стальные.

Григорий обошёл ларёк и стал около узенькой, увешанной замками двери.

— Тётя Маня! — шёпотом позвал он. Ларёк затрясся. Дверь распахнулась, и на пороге показалась огромная женщина — гора мяса, упакованная в дюжину кофт и юбок.

— С кем это ты? — басом спросила она, двинув тройным подбородком в Вовкину сторону.

— Новенький. Туда ходил… — многозначительно объяснил Григорий.

— А-а… Это хорошо: тебя-то уж там не пропустят, приметили, согласилась тётя Маня, протянула огромную, с короткими пальцами руку за сумкой и исчезла с ней за дверью.

Через минуту ларёк снова заходил ходуном. Из двери высунулась тёти Манина рука с сумкой.

— Лови.

Григорий на лету подхватил сумку и, не оглядываясь, зашагал прочь.

Вечером, когда ребята вернулись домой, Вовка спросил:

— Гриша, а когда мама придёт?

— Пал Фанасич говорит, скоро, — сухо ответил тот. — Уехала, говорит, тебя искать… Тише, Фёдор пришёл!

На крыльце послышались шаги, скрипнула дверь, в комнату заглянул высокий молодой парень в клетчатой рубахе.

— Кто это у тебя? — спросил он, увидев Вовку.

— Так… зашёл один, — неопределённо ответил Григорий.

Фёдор нахмурился, но больше ничего спрашивать не стал.

— Строгий он какой, — сказал Вовка.

— Мать говорит — злой. Ссорятся они сильно, а влетает мне… Хорошо, уезжает скоро.

МИР, ВОВКА И ПУГОВИЦА

Раньше мир был прост.

Он был чуть больше улицы, на которой жил Вовка.

Где-то неподалёку, вероятно за речкой, лежали города и страны, нарисованные на карте, — Ленинград, Москва, Африка, — о которых говорило радио и о которых писали в книжках.

В мире жило не так уж много людей, и все они относились к Вовке наилучшим образом.

Жизнь была ясной, как медная пуговица.

Теперь всё изменилось.

Люди, города, дороги обрушились на Вовку, как водопад, самолёт впервые оторвал его от земли, Курятня — испугала.

Вовка трусил.

Он отчаянно трусил.

Его пугала непонятность того, что делается в обеденный перерыв в бараке у Кожаного. Пугал вахтёр с винтовкой. Пугала тётя Маня.

— Если кто спросит, — наставлял Вовку Григорий, — говори: несёшь обед.

Кожаный твердил:

— Был в милиции. Найдут твою маму. Сказано — приедет. На третий день.

Маминого приезда Вовка ждал как избавления.

Хлеб, колбаса и повидло, которое купил Григорий, уже кончились.

Ели мальчики мало и где придётся: то с Кожаным в столовой, то прямо на базаре — на мелочь, которую тётя Маня давала Григорию.

«ТЫ К КОМУ, МАЛЬЧИК?»

Проснувшись на третий день утром, Вовка сразу же вспомнил: сегодня должна прийти мама!

Он весело привскочил на кровати, но при первом же взгляде на тусклое окно, чёрный потолок, на Григория, сопящего на полу, чувство радости погасло.

В полдень снова отправились к Кожаному.

В проходной Вовка хотел, как всегда, незаметно проскользнуть мимо вахтёра, но тот неожиданно наклонился и спросил:

— Ты к кому, мальчик?

— К маме…

Вовку бросило в холод, затряслись руки. Не поднимая глаз, он просеменил мимо вахтёра и еле живой доплёлся до барака.

— Что он тебя спрашивал? — настороженно спросил Кожаный.

— К кому иду.

— А ты что?

— К маме, сказал.

— Правильно! А, чёрт, заметили…

В складе Кожаный на этот раз замешкался. Когда он наконец передал Вовке сумку, она была вдвое тяжелее обычного.

Вовка потащил сумку к выходу и уже у самых дверей столкнулся с молодым мужчиной в серой шинели без погон.

— Ты откуда? — удивился молодой. — К вам приходил? — обратился он к Кожаному.

— Д-да… То есть нет. — Кожаный замялся, как клещами, больно сжал Вовке плечо и незаметно стал выталкивать Вовку из барака. — Заблудился малец. К мамке обед носил. Сейчас я его провожу.

Молодой — видно, начальник — с подозрением посмотрел на жёлтую сумку, на Вовку, хотел было ещё что-то спросить, но промолчал.

Кожаный вывел Вовку во двор.

— Пулей! — сквозь зубы процедил он. — Если задержат…

Вовка медленно двинулся к проходной.

Там сменялись вахтёры.

Он уже прошёл было барьер, как вдруг один из вахтёров нагнулся и схватил его за руку.

— Постой-ка, — сказал он, — что-то ты больно зачастил к нам! Спрашиваю: «Чей?» — продолжал он, обращаясь к товарищу. — Никто не знает. «Что носит?» Никто не ведает. — Вахтёр перегнулся через барьер ещё больше и запустил руку в сумку: — А ну показывай, что у тебя там.

Из сумки появился свёрток, туго перемотанный тряпкой. Вахтёр рванул её, тряпка лопнула, и в прореху вылез блестящий чёрный носок новенького сапога.

— Из склада воруют, — тихо промолвил вахтёр и вдруг отчаянным голосом закричал: — Стой!

Но Вовка уже мчался прочь, не чуя под собою ног.

Подлезая под барьер, вахтёр замешкался. Когда он выскочил из проходной, Вовка уже успел юркнуть в кусты.

Там ждал его Григорий.

Этому не нужно было объяснять ничего. Григорий тотчас же бросился напролом, в самую гущу кустов, перелез через какой-то забор, пробежал огородами и, шмыгнув в первый попавший сарай, затаился. Вовка не отставал.

— Что там было? — задыхаясь, спросил Григорий.

Вовка рассказал.

— Ну и дурак! — неожиданно заключил его приятель. — Теперь тебе такие сапоги дадут, только держись! Вахтёры не поймают — Пал Фанасич прибьёт!

Вовка, серый от испуга, молча стоял у стены.