Алый, как снег - Александр Бушков

— Бони, в сторону! Не…

Поздно! Король королей Вольных Маноров не успел убрать ногу с краешка круга — и тот взвился, превращаясь в скопище не белых, а прозрачных, словно чисто вымытое оконное стекло, лент. Клубок этот охватил ноги Бони, подсек, свалил, проволок поближе к центру (очертания круга остались на полу белесоватым контуром), опутал до бедер…

— Назад! — прикрикнул Сварог, видя, что сподвижники ринулись на помощь. — Черту не переступать!

И вовремя крикнул — едва Мара заступила носком сапога за черту, часть лент проворно метнулась к ней, разворачиваясь пучком хищных щупалец, готовых схватить, оплести…

Рыжая кошка, юная королева неуловимым движением скользнула за пределы круга (у Сварога в диком несоответствии с ситуацией промелькнуло в голове: «впервые вижу здесь правильную геометрическую фигуру…»), и ленты отдернулись словно бы разочарованно, сплелись вокруг Бони.

Бони кричал, как кричат люди от невыносимой боли. Тщательно прицелившись, Сварог выпустил короткую очередь по верхушке высокого клубка. Бесполезно. Пули прошли, как сквозь дым, видно было, как из стены напротив летит нечто вроде каменной крошки.

Сварог не сдавался. Он занес топор и бросился вперед, через контур круга — и, когда к нему метнулись прозрачные ленты, взмахнул Доран-ан-Тегом. И снова — бесполезно, блестящее лезвие прошло сквозь них, как через дым или туман, Сварог едва успел отпрыгнуть, благо ленты двигались теперь заметно медленнее и гораздо быстрее возвращались назад в клубок, словно обладали то ли разумом, то ли инстинктом хищника, и их тянуло к уже пойманной добыче…

Бони кричал с исказившимся от боли лицом, нелепо взмахивая руками, дергая головой. Сварог многое повидал, но сейчас волосы, такое ощущение, встали дыбом…

Клубок его жрал. На свой невиданный манер. Прекрасно было видно, что сапог уже нет, только голые ноги — и медленно, словно бы растворилась, истаяла живая плоть, показались кости ступни, а там и они начали помаленьку таять, это распространялось выше по ногам, но медленно, очень медленно, и Сварог с ужасом понял, что продлиться это может долго, очень долго… Кровь брызнула из обрубков ног — и тут же растаяла в переплетении прозрачных лент.

Бони должен был испытывать неимоверную боль — сердце от его крика леденело. Вопли внезапно стали осмысленными, сложились в слова, и Сварог понял, что кричит сподвижник…

Но остался на месте — не мог себя заставить, и дело было вовсе не в лентах… Такого он никогда прежде не делал, хотя хлебнул всякого… Не мог.

Мимо него метнулся Шедарис, оскалясь, с побелевшим решительным лицом, взмахнул топором и нанес точный, безжалостный удар. Ленты взметнулись, но как-то вяло — и Шедарис в три прыжка оказался за кругом.

Крик стих. Отсеченная голова Бони лежала на зеленоватом полу лицом вниз — а прозрачное все так же медленно пожирало его неподвижное тело, добираясь до колен.

Голову тебе отрубит лучший друг…

— Вперед! — яростно крикнул Сварог.

Глава XIV

ЧЕТВЕРТЬ ПУТИ

Очередная лестница оказалась прямой, вела влево. И в этом Сварог не видел никакой системы — да и какой смысл был искать в происходящем систему, чем это могло помочь? Он шагал впереди тройки сподвижников, старательно прогоняя дурацкие мысли — начинало казаться, что никакого противника нет, что замок по неизвестным причинам пуст, что здесь больше нет хозяина, что остались только те самые слуги, действующие не по приказу, а согласно какому-то тупому инстинкту, раз и навсегда заложенной программе. Что они оказались внутри столь же тупого, не рассуждающего механизма, однажды пущенного в ход и способного вращаться вечность, — с этим механизмом невозможно вступить в переговоры, и победить, уничтожить его нельзя, не зная его уязвимых мест. Хотя, конечно же, уязвимые места есть у любого механизма — но как их отыскать?

Потом стало еще хуже: в голову назойливо лезли кадры из старого военного фильма времен его детства: орудия разбиты, живых почти и не осталось, контуженный телефонист, отрешившись от всего окружающего, глухой и слепой к внешнему миру, повторяет в трубку, как автомат:

— Мы все погибли здесь, выполняя приказ… Мы все погибли здесь, выполняя приказ…

Приказ отдал сам Сварог — ну, пусть не приказ отдал, предложение сделал, от которого никому отказаться не позволила честь, какая, собственно, разница? Тут другое: приказ это был или предложение, он шел с ними, и шансов у него, пожалуй, не больше, чем у остальных — неизвестно, кому что выпадет. Сугубо сухопутный вояка неожиданно для себя оказался в роли адмирала: есть старая морская пословица: «Генерал посылает в бой, а адмирал — ведет». В двадцатом столетии на Земле исключения из нее стали редчайшими — хотя на Таларе сплошь и рядом обстояло иначе, как на Земле в прежние века…

Дверь открывается бесшумно и легко. Они остановились на пороге. Сварогу уже крепенько опалило душу в этом замке, но сейчас он ощутил настоящее, неподдельное, нешуточное удивление: настолько это не походило на все, прежде виденное в этом абсурдном творении спятившего архитектора…

Большой прямоугольный зал. В глухой стене напротив, конечно же, дверь, а вот в двух боковых — по два стрельчатых окна, за которыми виднеется — с немаленькой высоты — алая снежная равнина. Огромный ковер во весь зал покрыт приятными для глаза ало-золотистыми узорами. Зал полон танцующих — дамы с незнакомыми высокими прическами, в пышных платьях незнакомого фасона до пола, кавалеры в столь же незнакомых роскошных нарядах. Неизвестно откуда звучит музыка — негромкая, мелодичная, приятная, девичий голос, чистый, высокий, нежный, выводит с надрывом, с несомненной грустью:

— Алео траманте,беле аграманте,чедо каладанте,э виле…

Впечатление такое, словно играют клавесин и два виолона. Медленный, плавный танец чем-то напоминает менуэт, хотя и нет полного сходства — дамы и кавалеры движутся неторопливо, то протягивая друг другу руки так, что ладони соприкасаются, то отступают в разные стороны с поклонами и грациозными движениями рук от сердца к партнеру или партнерши и наоборот. Свет, льющийся неизвестно откуда, кажется колышущимся, чуть мерцающим, словно идет от множества свечей. Безмятежные улыбки на лицах, нежные, лукавые взгляды, никто не обращает внимания на вошедших, никто не отбрасывает тени, как и вошедшие…

Картина столь умиротворенная и красивая, что Сварог невольно расслабился, даже опустил руку с топором — но только на миг. Тут же опомнился, кинул быстрый взгляд вправо-влево, отметив с неудовольствием, что сподвижники тоже немного помягчели, даже у Шедариса на застывшем лице отразилась тень человеческих чувств. Скомандовал резко, даже грубо:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});