Пылающий лед - Виктор Точинов

Алька осторожно поставил ногу на воду, попробовал ее, как пробуют первый тоненький ледок. Армейский ботинок начал погружаться без какого-либо сопротивления. Законы физики действовали. Вода осталась жидкой. Значит, произошло чудо. Банально произошло и буднично. Наверное, можно было поискать чуду рациональные объяснения: подметки, например, изготовленные по нанотехнологиям и кардинально меняющие свойства воды при соприкосновении с ней, – но Алька не стал забивать голову подобной ерундой.

– Вот оно что… – протянул Командир. – Я и сам охренел… Не сейчас – давно, когда в первый раз такое получилось…

Алька набрался духу и спросил:

– А как вы воскрешаете мертвых? Просто говорите им: «Встань и иди»?

– Там другое, семейное… Мертвым умел приказывать человек, которого я называл отцом. Что-то досталось и мне по наследству. Я не хотел, но так уж получилось.

– И все же – как?

– Невозможно объяснить… Ты бы смог растолковать слепому, как отличаешь красный цвет от зеленого?

– Нет, наверное…

– Вот и я… За мной!

Грохнул выстрел. Совсем рядом, где-то наверху, на обрывистом берегу Кулома. Командир отреагировал мгновенно – слова «За мной!» он выкрикнул, преодолев половину пути до береговой линии.

Алька не спешил выполнить приказ. Застыл столбом, глядя туда, где только что пробежал Командир…

На поверхности воды медленно затягивались ямки следов.

10. Вопрос цены

Говоря откровенно, на самом деле бабушка Станислава вовсе не приходится мне бабушкой. Она моя прабабушка и лет ей уже… черт, даже и не вспомнить… за сотню точно перевалило. Но я приставку «пра-» привык опускать с детства, обойдусь без нее и теперь.

Хуже того, она и не Станислава вовсе. В былые годы (как я знал из обмолвок родителей) бабушка много лет прослужила в весьма специфичном подразделении наших доблестных спецслужб. Рекомое подразделение официально никогда не существовало, и бойцы его ни в каких казенных бумагах не числились – всю службу проводили под псевдонимами, регулярно сменяя документы с вымышленными именами, и в отставку выходили под вымышленными…

Признаюсь честно: в детстве я ее не любил. Признаюсь еще честнее: я ее просто-таки ненавидел, той здоровой ненавистью, что и любой новобранец своего сержанта. Мне было семь лет, когда я угодил в цепкие бабушкины руки. И последующие пять лет жил, как в казарме, разве что сержант оказался в юбке да в инвалидном кресле. Кресло, надо заметить, отнюдь не было той простенькой каталкой, что выдают от щедрот государства малоимущим инвалидам. Изготовленное по технологиям, явно позаимствованным у создателей космических аппаратов, снабженное мощным двигателем, ллейтоновской батареей и массой электронных и механических приспособлений, кресло никак подвижность бабушки не ограничивало: могло передвигаться хоть по самым крутым лестницам, хоть по грязи и бездорожью. А на шоссе немногим уступало в скорости мотоциклу… Когда я бегал кроссы по здешним прибрежным дюнам (в десять лет, между прочим!), бабушка Стася бодро катила рядом, подбадривая любимого внучка ядреными сержантскими прибаутками…

Я ее не любил. Годы спустя, когда вколоченные в детстве умения спасали жизнь, не раз вспоминал с благодарностью… Но не полюбил. Невозможно любить боевую машину, предназначенную лишь для убийств. Пусть и утратившую ряд функций – все равно невозможно.

– Ты не появлялся здесь четырнадцать лет, мерзавец, – отчеканила бабушка без малейших признаков родственной сентиментальности. – Так за каким чертом явился теперь?

– Тут у вас в Ольгино завелся урод, охотящийся на людей, – сказал я.

– Уважительная причина для визита… Завелся – и что?

– Уложил его. Куском стекла. Метнул, стоя спиной, и попал в глаз. Спасибо за все, чему научила, бабушка.

Я опустился на одно колено и поцеловал ее руку. Отнюдь не морщинистую и не покрытую старческими пигментными пятнами – процедуры омолаживания бабушка проходила регулярно.

Выглядел мой жест театрально, но был вполне в бабушкином вкусе. Она, например, любила рассказывать, как влюбилась в моего прадедушку, когда тот ласточкой сиганул ради нее с перил Крымского моста в Москву-реку – спонтанно, как был, в костюме и при галстуке… Рассказы про героического прадедушку я вообще в те далекие годы переваривал с трудом. И мой нынешний позывной – Мангуст – появился на свет во многом благодаря бабушкиным историям. Дело в том, что мой нырнувший с моста предок носил боевое прозвище Гюрза.

Расчет оправдался. Голос бабушки Стаси звучал гораздо мягче, когда она произнесла:

– Вставай уж, двоечник… Кусок стекла… Сколько раз я говорила тебя: никогда и никуда не выходи из дома без метательного ножа в рукаве!

Я покаянно вздохнул. Поднимаясь, отметил: кресло у бабушки новое, еще более навороченное. Любопытно… В детстве я не задумывался: а на какие средства существует бабушка Стася, да еще содержит внука? В смысле правнука, то есть меня… Старушка явно не бедствовала, всегда жила на широкую ногу. Ладно, допустим, что бывшие сотрудники особых подразделений и пенсию получают особую, из фондов, ничего общего с собесом не имеющих. Но эти ее кресла… Наверняка ведь такие игрушки изготавливаются по спецзаказам, в единичных экземплярах и под конкретного человека… Что забота о ветеранах, даже самых героических, у нас простирается так далеко, я никогда не поверю. Вот «дыродел» с одним патроном – это по-нашему, дешево и сердито.

Полчаса спустя мы сидели за чаем с тарталетками и канапе – покупными, разумеется, кулинарными талантами бабушка никогда не блистала. Я закончил свою скорбную повесть. Многое осталось за рамками рассказа: мои недельные скитания в царскосельской канализации, начавшиеся с собственноручно проведенной хирургической операции по удалению чипа, и знакомство с обитателями подземных лабиринтов – с людьми и не совсем людьми, и со странными тварями, о существовании которых и не подозревают прохожие, разгуливающие буквально над их логовами… И конечно же, за кадром остался эпизод с ограблением энергозаправки. Ни к чему расстраивать старушку.

– То есть передо мной сидит дезертир со смертным приговором за плечами… – задумчиво произнесла бабушка, вертя в пальцах шпажку от канапе.

– Никто меня к казни не приговаривал, – возмутился я. – Меня приговорили к героической гибели в бою за Печору. Перед тобой сидит павший герой.

– Не словоблудствуй. Я не воспитывала из тебя дезертира.

– Но ты учила меня оставаться живым. Всегда, при любых вводных. Разве я плохой ученик?

– При любых вводных, но не любой ценой… А какой ты ученик, сейчас проверим…

Шпажка в ее пальцах изогнулась – и исчезла. Обнаружилось крохотное оружие на другом конце стола – воткнулось в большое красное яблоко, венчавшее чашу с фруктами. Глубоко воткнулось, по самую рукояточку… Боевую форму бабушка Стася не утратила, упомянутое яблоко вполне могло оказаться глазным. Моим, например.

– Повтори, – попросила она.

Я вытянул шпажку из крохотного бутербродика, примерился…

– Левой рукой, левой… – внесла коррективу бабушка. – Как я.

Ей что, обеими руками владеет одинаково, а мне давненько не доводилось тренироваться… Однако повезло, не опозорился, – шпажка воткнулась рядом с первой.

Ни слова похвалы я не дождался. Бабушка кивнула, словно убедилась в чем-то и без того достаточно очевидном. И спросила:

– Что теперь? Каковы дальнейшие планы павшего героя?

– Буду добиваться, чтобы поставили бюст на могиле. Все-таки дважды Герой России, негоже под пирамидкой со звездочкой лежать. Ну и улицу в каком-нибудь райцентре переименовать… Улица капитана Дашкевича – звучит неплохо.

– Смешно. А потом? Встанешь у бюста и начнешь раздавать автографы?

– Не знаю, – сказал я, отбрасывая несерьезный тон. – Ничего не знаю… Была одна надежда, но не оправдалась…

Все мои возможные перспективы бабушка представляла не хуже меня. Но я надеялся: вдруг присоветует что-то толковое, что самому не приходит в голову? Или, чем черт не шутит, поможет, задействовав старые связи. Некоторые люди в отставку никогда не уходят, и кое-кто из былых коллег бабушки мог до сих пор оставаться в окопах невидимой миру войны…

Но бабушка что-либо оригинальное предложить не спешила. Поинтересовалась достаточно очевидным вариантом:

– Не думаешь перебраться в Москву, под крылышко к Кауфману?

– Не думаю, – отрезал я.

– В игре, что ты затеял, другой стопроцентной гарантии выжить нет.

– Нет так нет. Буду играть с меньшими шансами…

– Почему?

– Почему… Ты права, иногда цена за право остаться в живых бывает неподъемной… В полутора десятках километров отсюда есть дом, после Большой Волны до третьего этажа утонувший в илистом болоте. А в нем квартира, где до сих пор лежат трупы женщины и маленькой девочки, и мне не хочется думать, как эти двое умирали… Но иногда это мне снится. Такой вот у меня маленький счет к Кауфману и его команде, и пожизненной гарантией безопасности его не погасить.