Фантастика 1990 год - Владимир Фалеев

Побрела к себе. Посидела, стараясь собраться с силами и с мыслями. Механически протянула руку к приемнику.

“… Предупреждаем: сегодня и завтра выходить в море на яхтах опасно. Просим также не заплывать далеко. Всемирно известные морские течения Куросио и Оясио вскоре могут превратить Японское море в Дьявольское. Однако несчастье случилось все-таки не у нас, а у наших соседей - в Университете дружбы народов”.

Ну да, она ведь оставила шкалу на месте вещания “Кипариса”. Они, значит, уже знают? Через 20-30 минут? Или они о другом?

“Как нам передал с места события наш корреспондент, сегодня в два часа пополудни с 18-го этажа студенческого общежития упал студент-египтянин. Он закончил учебу в университете и собирался отбыть домой, в Каир. На прощание они с другом решили пройтись по карнизу из одной комнаты в другую.

Друг уверял, что это абсолютно безопасно, так как на верхних этажах установлены энергетические щиты. Как теперь выяснилось, он ошибся: щиты начинаются выше. Что это за щиты, нам непонятно - ни на одной из фотографий здания они не видны.

(“Еще бы Клара поняла, что это за шиты!… Впрочем, при чем тут Клара: она ведь читает чужой текст”.) Разбился только студент-египтянин. Имена друзей нам не сообщили. Думаем, друг понесет серьезное наказание, даже если сделал это не нарочно.

Приносим соседям наши соболезнования…

Перейдем от трагедии на материке к нашей с вами разумной жизни, где нет и не может быть трагедий”,- вступил Хабиб, и Лена резко выключила приемник.

Вот что значит думать только о себе! Мне была показана реальность, которая должна была осуществиться примерно через час. То есть предоставлялась уйма времени. А я ничего не сделала! И в том, что в картинке-галлюцинации не разглядела лица погибшего, тоже виновата: надо было с большим вниманием вглядываться. А я тут же начала думать о себе, о своем рассудке, своей усталости… Вот так и приходят к нам трагедии - якобы нежданно-негаданно, а на самом деле от нашего равнодушия, нашей сосредоточенности на собственных интересах?…

Оставим Лену за этими горькими и не совсем справедливыми раздумьями. Но не будем пренебрегать и словами Н. К. Рериха по этому вопросу: “В жизни ничего случайного не бывает - все закономерно”.

Махкам МАХМУДОВ. Я - ВАША МЕЧТА

Фантастический рассказ [Переработанный и дополненный вариант.]

Ему показалось, что он раздвоился, раскололся пополам, и одна половина была горячей, как огонь, а другая - холодной, как лед, одна была нежной, другая- жестокой, одна - трепетной, другая - твердой, как камень. И каждая половина его раздвоившегося Я старалась уничтожить другую.

Рэй Брэдбери. 451° по Фаренгейту

Кто-то позвонил. Настойчиво, нетерпеливо… Я поспешил открыть. В двери стоял… гость. Он был очень похож на меня, но выглядел старше моих лет, и тем не менее на его усталом лице, озаренные каким-то внутренним светом, сияли молодые глаза.

– С днем рождения, Бехзод! Я совсем забыл о том, что у тебя сегодня такой день. А ведь ты, наверное, уже и гостей пригласил, да не каких-нибудь, а знатных.

– Да что ты! - попытался оправдаться я, хотя он попал в самую точку.- Только вчера узнал, сколько мне лет, да и то спасибо нашему главному художнику… он напомнил…

Я сказал это, конечно, желая подчеркнуть свою близость к главному художнику нашего театра.

– Кажется, я пришел некстати?- пробормотал гость, переминаясь с ноги на ногу и раздумывая, зайти ли ему в холл. Ему, видимо, было небезразлично все, что творилось за порогом этой квартиры, и он бегло осматривал полотна, висевшие в прихожей.

Что ему ответить? Внезапно нахлынули неприятные воспоминания, связанные с моим двойником.

Незадолго до его прихода я принимал на своей вилле на зеленой окраине столицы гостей - людей солидных, с положением. Теперь мои друзья - знаменитые поэты, кинорежиссеры, театральные критики, лауреаты, заслуженные деятели. Разговор шел о моих работах.

– А что скрывают недра этих гор? - спросил хорошо известный во многих странах сотрудник влиятельной газеты “Вэг”, указывая на одно из полотен.

Гости с нескрываемым удивлением посмотрели на него.

– Кроме бурной реки, я ничего не вижу,- иронически заметил поэт Аз. Этот плюгавый, но высокомерный человечек сочинял весьма посредственные стихи, зато не признавал великих своих современников, всех до единого называя бездарями. А я его уважал - он хвалил мои картины.

– Вот как! Но ведь здесь изображен лес, в котором, пожалуй, можно заблудиться,- слегка улыбнувшись, вставил сидящий рядом с Азом располневший, с рыжеватыми усиками, композитор Сайф. Еще совсем молодым он писал хорошую музыку на пустенькие стихи бездарных поэтов Икарии. Но мы так привыкли к этому, что, поступи он иначе, мы, пожалуй, его не поняли бы.

– Что вы, что вы! Или я не разбираюсь в искусстве,вмешался худощавый черноглазый искусствовед Оар,- или вы нарочно не замечаете газель, жадно пьющую воду из ручья? Посмотрите, как она пуглива - любой шорох, и она готова обратиться в бегство…

Оар прекрасно разбирается в искусстве, но почему-то расхваливает художников, о которых заведомо знает, как они бездарны. Каждый, конечно, понимает, что это нехорошо, но никто не скажет Оару в лицо всего, что о нем думает. Ведь тогда придется выслушивать правду о себе. А у кого из нас нет своей “ахиллесовой пяты”?! Только глупцы не стесняются говорить все, что им вздумается, но кто же пустит такого человека в порядочное общество!

Сегодня все наперебой расхваливали картины, хотя прекрасно знали, что создавал их не я. Вокруг этих картин споры не утихают до сих пор, это - настоящее искусство. Странные с современной точки зрения, они полны необъяснимой загадочности и очарования, от них трудно отвести взор. И мои друзья, пожалуй, искренне хвалят их наперебой.

Но догадываются ли они, как я ненавижу эти картины?

Ненавижу, хотя они висят в моем доме, хотя многие восхищаются ими.

Теперь я не могу так писать. Да и зачем? Мои друзья рады, что я пишу уже иначе. Они знают, что такие картины не в почете.

Славу мне принесут произведения, которые я создаю сейчас.

– В молодости ты был выдающимся художником,- вздохнув, заметил мой друг-искусствовед. Говорит он об этом всякий раз, когда приходит ко мне. И всякий раз я затрудняюсь понять: восхищается он тем, что было, или сожалеет? А может быть, он иронизирует? Может быть, не верит, что я имею к этим - картинам какое-то отношение?

Пусть эти картины писал мой двойник, утверждающий, что это - различные воплощения его возлюбленной, прекрасной Феи. Но ведь когда-то и я любил ее! Правда, истинным влюбленным был не Я. Ибо…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});