Пока я спала - Амалия Март

лесу, — выходит жалко и очень сипло.

— С чего это? — непонимающе спрашивает Машка.

Я тяну время, отмалчиваясь. Подхожу к чайнику и трясущейся рукой наливаю себе воды в стоящую рядом чашку. Но поскольку я почти умираю в нервных конвульсиях, вода идет не в то горло, и я давлюсь ей до слез.

— Господи, — вздыхает сестра, тут же оказываясь рядом. Хлопает меня по спине и от ее теплой руки мне тут же становится еще хуже.

— Он думал, что я это ты, — выдаю, не в силах больше тянуть резину. Пластырь содрала и вроде уже не так больно. Да?

Поворачиваюсь к сестре и ловлю довольно комичное выражение на ее лице.

Настолько, что не могу удержать глупый смешок. Скорее вымученный, чем радостный.

— Не понимаю… — растерянно говорит она.

— Я ударилась головой, а повторное сотрясение привело к весьма забавным последствиям, — отхожу от нее на шаг и отворачиваюсь. — И вот… я очнулась в больнице, а все вокруг: ваш муж пришел, ваш муж пришел, — всплескиваю руками. — И ребенка в лицо тычут… — приукрашиваю, разойдясь не на шутку. — Я им говорю: какой муж, какой ребенок? А мне врач — красавчик, кстати — полтора года прошло…

Понимаешь?

Жалобно смотрю на сестру.

— Ни слова, — потрясенно признается она.

— Я потеряла память. Полтора года просто под ноль, — грудой не держащих меня перпендикулярно земле костей валюсь на стул.

— Ты издеваешься? — хмурится Машка.

— Если бы, — сжимаю ладонями голову и опускаю ее вниз, как учат делать при падении самолета. Столько раз читала дурацкий буклет в сидениях передо мной и искренне верила, что никогда не понадобиться. И вот. Я падаю и падаю, и мне до жути страшно.

Машка молчит. Отворачивается к кухонной поверхности и начинает наводить там и без того идеальный порядок. Протирает столешницу, на которую я плеснула водой, промахиваясь мимо стакана, одноразовыми салфетками; переставляет чайник ручкой к холодильнику, носиком в сторону окна; отодвигает чашку к стене. Невротичка в полной красе.

Хотя не мне ее судить. Она успокаивается упорядоченными действиями, я — под хорошим мужиком. У всех свои недостатки.

— И вот, я очнулась в больнице, — продолжаю, поглядывая то на напряженную спину сестры, то на Марселя, переключившегося на песочные часы в руках. — И поскольку я была с ребенком, все вокруг решили, что я его мать. А в телефоне был номер твоего мужа, который записан просто муж… А потом он приехал и тоже решил, что я — не я, — на последнем предложении я давлюсь воздухом и снова опускаю голову к коленям, обхватывая ее руками. — Ты что, никогда не говорила ему, что мы близнецы?! — резко меняю настрой с жалостливого на обвиняющий.

Серьезно, если бы не ее глупые прятки нас друг от друга, ничего этого априори не могло произойти!

— Он никогда не интересовался, — легкомысленно ведет плечом, все еще натирая столешницу.

— Маша! Он. Перепутал. Меня. С тобой, — цежу сквозь зубы. — Он не просто обо мне не знал. Он и тебя не знает! Что у вас за семья?

Разгоняюсь до злости на ни в чем не повинную сестру. Она меня даже не обвиняет пока, а я уже заранее защищаюсь.

— Я говорила тебе, — раздраженно поворачивается ко мне с тряпкой в руке. — Это никогда и не было нормальной семьей. Скорее сделка ради ребенка.

— Он так не думает!

Перед глазами вспыхивает кадр за кадром: его крепкие руки обвивают мою талию, когда я сверху, его пальцы у меня в волосах, а глаза такие туманные от страсти, что…

Господи. Спина покрывается холодным потом от скручивающегося в желудке ужаса. И желания. Он думал, я — это она.

— Я не понимаю, ты меня сейчас обвиняешь в чем-то? — тряпка со злостью летит в раковину.

— Нет, — шумно выпускаю воздух из легких. — Нет. Просто пытаюсь объяснить, что произошло, — еще один тяжелый вдох-выдох. — Все так по-дурацки сложилось…

Марсель, мои фотографии, чемодан, тебя нигде не было… я ездила на квартиру, кстати, передала Славику от тебя хук справа, — почти улыбаюсь, хотя едва дрогнувший уголок губ вряд ли сойдет за улыбку. — И в конце концов поверила.

— Что ты — это я?

— Да.

— И тебя не смутило, что он зовет тебя Машей?

— Он звал… — я сглатываю. — Марусей.

— Марусей, точно, — она закрывает глаза ладонью.

— Ты же знаешь, как люди обожают коверкать наши имена, я решила он из этих.

— Маруся — Марина, серьезно?

— А Марика — Маруся нормально? — вскипаю. — Меня называли и похуже: Марямба, Марисоль, Маринэт…

— И как вы оказались в лесу? — перебивает меня сестра.

— Миша подумал, что нам не помешает свежий воздух, — я поднимаю глаза к потолку и облизываю вновь пересохшие губы. Мы подбираемся к самой сложной части. — Что мне нужен нормальный отдых, чтобы память… вернулась, — кривлюсь на последнем слове.

— И что? Когда вернулась?

— Когда увидела тебя в дверях, — крепко зажмуриваюсь, прогоняя непрошеные видения домика в лесу, шкуры медведя и тугих мышц под моими пальцами.

Впервые за всю неделю я по-настоящему желаю избавиться от части воспоминаний.

— Марина, — выдыхает сестра и оказывается возле меня. Ее ласковые руки обвиваются вокруг меня, прижимая голову к своему животу.

Я обнимаю ее за талию и утыкаюсь носом в хлопковую рубашку — точно такую же как та, что я носила все эти дни, только персиковую. Слезы все-таки наворачиваются на глаза, когда она начинает гладить меня по голове и нашептывать: теперь я волнуюсь еще и за тебя.

— Все нормально, все нормально, — шепчу, не размыкая крепкого захвата. — Только голова болит. И таблетки я оставила…

«В том доме» — остается не произнесенным. Потому что за этим последуют подробности. А я пока не готова отпустить сестру и лишится