Суд праведный - Александр Григорьевич Ярушкин

рот, забивалась в уши, пробиралась в рукава..

Ослепленный этой напастью Неустроев отчаянно махал руками, шлепал себя по лицу, шее, прятал кисти рук в рукава косоворотки, накидывал на голову пиджак. Но ничего не помогало. Гнус вился над ними темным облаком.

— Держи. Единственное средство, — сказал Высич, протягивая наломанный веничек из осиновых веток.

Развели костер. Гнус поначалу отпрянул, испуганный дымом, но вскоре набросился с прежней настойчивостью. Оставив Неустроева кашеварить, Валерий отправился нарубить сосновых лап для устройства постели.

Нагнувшись, чтобы взять охапку темно-зеленых, остро пахнущих смолой веток, он внезапно услышал за спиной треск ломающегося кустарника. «Медведь!» — пронеслось в мозгу. Валерий отпрыгнул в сторону и повернулся.

В трех шагах от него стоял матерый лось. Широкая, налитая буграми мышц, грудь; огромная голова, увенчанная корявыми, похожими на растопыренные ладони, рогами; ошалевшие при виде незнакомого существа, слезящиеся, в красных прожилках глаза; черная, словно смоченный водой хром, оттопыренная нижняя губа; нервно вздрагивающие влажные ноздри.

Высич чуть отвел назад руку с зажатым в ней топором, замер на онемевших ногах. Сохатый тоже не шевелился, лишь инстинктивно подрагивала шкура, отгоняя свирепых паутов. В глазах животного не было ни страха, ни злости, было одно недоумение. От зверя исходила спокойная уверенность в своей силе, он знал, что в тайге нет равных ему. Он не боялся ни медведей, ни волков, ни коварной, впивающейся в загривок рыси. С человеком он встретился впервые. Он мог броситься вперед, сшибить грудью, смять и растоптать копытами это маленькое двуногое существо, мог отшвырнуть в кусты рогами.

Глядя в глаза лося, Высич впервые ощутил свою ничтожность, свою неуместность в суровом, живущем по своим законам мире тайги. Взглянул на поблескивающее лезвие топора, на гордую голову сохатого, понял бессмысленность и этой вещи и откинул топор в сторону. Падая, топор сломал сухую ветку, и треск, хоть и негромкий, но разорвал тишину. От неожиданности лось вздрогнул всем телом, испугался, сам не зная чего, может быть, решительного блеска в глазах пришельца, скакнул в сторону и кинулся напролом через чащу.

Валерий облегченно перевел дух.

Каша получилась наполовину с мошкой. Сперва они выбирали черные точки, но потом плюнули. Не было в этом занятии никакого смысла. Снимая с костра чайник, Феодосий усмехнулся:

— Пальцы даже не гнутся!..

Высич посмотрел на его руки, на лицо. Они были изрядно искусаны. Вспухшие пальцы покраснели и походили на отваренные сосиски, лицо превратилось в сплошную багровую маску.

— Да… — сокрушенно покачал головой Высич. — Надо будет место для дневок поближе к воде выбирать, там хоть ветерок разгоняет эту нечисть.

— Потерплю, — возразил Феодосий. — Лучше быть добычей комаров, чем стражников.

Допив чай, они закутались с головой в одеяла и попытались заснуть. Но влажная, пахучая духота и проникающий в малейшую щель гнус помешали им. С наступлением темноты они вернулись к берегу злые и невыспавшиеся, полные решимости пройти за эту ночь еще большее расстояние.

И они проплыли почти сорок верст. Но следующий бессонный день сразу сказался. Высич греб, срывая с ладоней кожу, но обласок продвигался медленно. Феодосий лежал на дне лодки, надсадно кашлял, то и дело смачивая воспаленное лицо забортной холодной водой.

Едва они пристали к болотистому берегу и спрятали лодку Высич, сморенный усталостью, упал на мягкий мох и забылся в тяжелом сне. Неустроев лежал рядом, постанывая от саднящей боли, но, чтобы не разбудить товарища, закусил губу и старался не делать лишних движений.

Дни и ночи сливались в одну нескончаемую полосу. Казалось, река всё убыстряет свой бег и их сносит, сносит, сносит. Высич уже не чувствовал, как весло входит в воду, не ощущал его тяжести в руках, превратившихся в шатунный механизм. Взмах — гребок… Взмах — гребок… Неустроев ничем не мог ему помочь, но это лишь придавало Высичу силы. Ответственность за чужую жизнь подхлестывала, отгоняла желание забросить весло и отдаться на волю течения.

До Колпашево оставалось не более десяти верст. Солнце уже показалось над верхушками сосен, а Валерий всё греб. Греб из последних сил.

Снизу, из-за излучины, донесся низкий протяжный гудок парохода. Высич затравленно оглянулся, приналег на весло. Неустроев приподнялся в лодке, разлепил воспаленные веки.

— Опоздали! — сдерживая нервный смешок, проговорил Валерий.

Неустроев глянул на его кривящиеся потрескавшиеся губы, на заросшее черной щетиной осунувшееся лицо. И весь облик товарища показался ему донельзя забавным и лукаво-игривым. Он истерически хихикнул, ощутив резкую боль в уголках запекшегося рта, не сдержался и хихикнул снова. Словно радуясь, запричитал:

— Опоздали! Опоздали! Опоздали!

Высич посмотрел на него и сам скрючился в пароксизме беззвучного смеха. Неуправляемый обласок плавно закружил по воде. Смех раздирал их внутренности. Спазмами сводил мышцы, судорожно трепыхался в груди, клокотал в горле.

— Ударь меня! — чуть не плача, прохохотал Высич. — Ну, пожалуйста, ударь!

Неустроев рассмеялся еще сильнее, но, увидев показавшийся из-за поворота нос парохода, на коленях подполз к Валерию и, ожесточаясь от своего бессилия, звонко хлестнул его по щеке. Высич сразу оборвал смех, хватанул раскрытым ртом воздух, зачерпнул ладонью воду, плеснул на себя. Потом снова, что есть мочи, приналег на весло.

Спрятавшись в прибрежных зарослях, они с тоской наблюдали, как пароход, безразлично шлепая плицами и пыхая клубами черного дыма, проплыл в сторону Колпашево.

7

Сидя на песке неподалеку от дебаркадера пристани Новониколаевск, Пётр Белов выискивал камешки и лениво пускал их в воду. Время от времени поглядывал он в сторону кассы. Иногда подходили к окошечку редкие пассажиры, переговаривались с невидимым отсюда кассиром.

Петра не оставляло чувство вины перед Исаем, перед товарищем Кротким. Встретился он с Исаем в комнатушке сторожа Гаврилыча, который, кстати, его и позвал. Исай обрадовался, закидал Петра вопросами, но он, сбитый с толку неприятным ему заданием, отвечал односложно, прятал глаза. Исай быстро что-то понял, и, когда Пётр пробурчал: «Ты это тут… осторожнее… Если дома что есть, спрячь, полиция может нагрянуть…» — Исай только взглянул на него коротко и печально. И напрасно Пётр ждал, когда он спросит, чем, собственно, вызвано это предупреждение. Не спросил Исай, пришлось самому заканчивать: «Вот слышал, сегодня вечером в ротмистра жандармского стрелять будут…»

Лицо Исая помрачнело.

— Спасибо, — негромко ответил он, поняв, что только ради этой фразы Пётр и приходил к нему.

Не успел раздосадованный Пётр отойти от магазина, как навстречу попался дружинник Кеха и, проходя мимо, успел заговорщически подмигнуть и шепнуть:

— Иди на пристань. Колька уже известил Капустина, следи за ним. А я у Матюшенко был, теперь послежу за Кротким.

Вот Пётр и сидел на берегу, наблюдал.

Наконец окошко кассы захлопнулось. Минуты