Путешествие в историю, Французы в Индии - А Каплан

На пути из Суббхату в Дели Жакмон писал своему отцу и Просперу Мериме объемистые письма, в которых вспоминал о днях, проведенных в Лахоре.

16 декабря 1831 года Жакмон прибыл в Дели, Здесь он приводил в порядок свои коллекции камней и растений, В Дели находился в это время генерал-губернатор Бентинк; французский путешественник мог вновь присутствовать на обедах его превосходительства и других знатных англичан. Жакмон планировал новое путешествие по колониальной Индии.

14 февраля 1832 года путешественник покинул столицу Великих Моголов и двинулся на юг. На этот раз его сопровождал секретарь, единственный из индийцев, жалованье которого оказывало влияние на бюджет путешественника. Этот секретарь, почтенный мусульманин, сайид — «потомок пророка» — владел несколькими языками и хорошо разбирался в хитросплетениях восточных канцелярий.

По пути из Дели в Бомбей Жакмон встретил несколько крестьянских подвод, запряженных быками, стада буйволов, одиноких крестьян, ведущих под уздцы осла или мула, нагруженных сухим коровьим навозом — главным топливом в этих местах. «Я пытался проникнуть сквозь непроницаемую оболочку лиц встречающихся на пути людей. Эту неподвижность во взгляде и чертах лица я никогда не замечал у народов Европы. И я сомневаюсь, что жители отсталого Востока завидуют нашей цивилизации. Нищета, дикость, убожество жизни огромного большинства населения наших городов ужасны. Бедняки Европы, кажется, осознают всю тяжесть своего положения. В предместьях Парижа и на улицах Лондона я всегда это чувствовал». По мнению Жакмона, индийцы менее чувствительны к невзгодам, менее прихотливы, чем европейцы.

По пути Жакмон встречал многих людей. Одним из его временных попутчиков оказался молодой офицер, бывший бретер и дуэлянт, но ныне горячий проповедник пресвитерианской религии. «Он имел с собой богатый запас библий и умолял меня взять одну из них, и я вынужден был согласиться, чтобы сделать ему приятное. Долго мой спутник рассказывал, как он и его жена будут изо всех сил молить господа о моем обращении. При нашем расставании я пожелал успеха в его молитвах и выразил надежду, что мы увидимся в раю. Однако библия оказалась очень тяжелой, и я не мог ее таскать с собой, поэтому отдал святую книгу моему секретарю; потомок пророка, человек, мало заботящийся о небесных делах, засунул ее в мешок, где хранились образцы минералов… Другой знакомый оказался индусом местным судьей, который говорил по-английски так же хорошо, как я (это редкий случай на севере Индии)… Мой знакомыйбрахман по рождению, но воспитывался в полунищей семье. Один из английских высших чиновников обратил внимание на его красивую внешность и блестящие способности, рекомендовал молодого индийца английскому миссионеру. Но брахман нашел, что библейские шастры не столь прекрасны, как веды. Но и сами веды отныне не удовлетворяли его миросозерцания. Таким образом, он стал тем, кого пуритане из Филадельфии называют „ужасным деистом“. Этот брахман очень разумный человек, и мы с ним целый вечер обсуждали различные казусы из его юридической практики».

Двигаясь от Дели к югу по густонаселенным районам, Жакмон все больше интересовался жизнью народа страны. Следует привести большую выдержку из его дневника от 16 февраля 1832 года. «Что касается земельной собственности на землю в Британской Индии, то этот вопрос весьма запутан. Вся дискуссия по этой проблеме пока еще сводится к словесной борьбе. Вся сельскохозяйственная продукция фактически находится под контролем британских властей. Во многих провинциях Индии, почти во всех, кроме Бенгалии, коллектор каждого округа сдает в аренду каждую деревню или маленький район тем, кто даст лучшую цену. Огромная территория Британской Индии подчинена этому правилу, которое очень удобно для чиновников фиска, но разорительно для крестьян и в конечном счете — для страны».

Жакмон отмечает, что коллектор каждого округа, один хуже, другой лучше, знает земельные угодья каждой деревни либо по старым документам могольских чиновников, либо по кадастрам, составленным английскими землемерами и счетоводами. Он рассчитывает приблизительный валовой сбор, устанавливает его среднюю цену и затем вычитает издержки сельскохозяйственного производства, устанавливает размеры налога, причем на долю крестьян по распоряжению правительства должна приходиться шестая часть урожая. «Но рвение коллекторов к исполнению своего служебного долга заставляет увеличивать предполагаемый нетто-продукт в такой степени, что 5/6 урожая, которые они предварительно вычисляют, реально составляет 6/6, а иногда 7/6 всего урожая». Последние цифры нельзя считать строгими статистическими данными. Но употребление гиперболы связано с возмущением автора дневника произволом колониальных властей.

Существует, кроме того, одно страшное правило, отмечает далее Жакмон. «Человек, который арендует у британских властей право сбора повинностей, имеет право в случае, если крестьяне откажутся платить разорительную ренту, сгонять их с земли и оставлять несчастных без работы и без хлеба — этот ужасный закон обеспечивает арендатору возможность диктовать крестьянам любые размеры налога».

«Крестьяне, — продолжает Жакмон, — настолько бедны, что не могут осваивать пустующие земли, которые имеются вблизи каждой деревни, Эти участки менее плодородны или менее удобны для обработки, чем другие, Ведь для обработки даже плодородных земель необходимы семена и тягловая сила, но большинство крестьян этого не имеют. Но особенно страдает население тех деревень, где мало пустующих земель, Поселения, вокруг которых нет ни джунглей, ни болот, ни зарослей кустарников, наиболее разорены, ибо в диких местах можно прокормиться плодами и охотой».

Эти беглые заметки из дневника звучат как суровый приговор системе райятвари-весьма распространенной в это время на большей части территории Британской Индии. Они принадлежат человеку, весьма миролюбиво относившемуся к английской колониальной администрации, и объективность их не может быть подвергнута сомнению. В письмах к своим друзьям Жакмон воздерживался от описания британской земельной налоговой системы, по-видимому опасаясь перлюстрации своей корреспонденции.

Путешественник прибыл в Фнрозпур. Местный наваб устроил ему торжественную встречу. Жакмон еще раз убедился, как безудержная роскошь соседствует с нищетой. Дворец наваба был обставлен изысканной итальянской мебелью. Двадцатилетний наваб чередовал занятия охотой с чтением персидской поэзии. «Фирозпур-красивый город, в нем насчитывается от двух тысяч до трех тысяч домов, население в основном мусульманское. Город славится своими кузнецами, но сейчас кузнечный промысел замирает… кузнецы страдают от непосильного налога навабу… Я решил осмотреть рудную жилу. Она находится в узкой ложбине, рассекающей небольшое плато. Эта ложбина напоминает длинную трещину, Во время сезона дождей воздух в ней настолько влажен, что относительно длительное пребывание там представляет смертельную опасность. На вершинах соседних гор — развалины старых крепостей».

24 февраля 1832 года Жакмон прибыл в Алваргород, расположенный между Дели и Джайпуром. Любопытны его замечания о горельефах, украшавших парадный зал местного раджи. «Сюжет картины взят из индийской мифологии: Кришна, обнимающий свою возлюбленную Радху. Цари на колесницах. Фигуры царей и богов выточены предельно законченно, другие фигуры обрублены, как сокращенные слова в конце письма. Эти настенные украшения воплощение идеи деспотической монархии. Народ здесь может претендовать лишь на роль фона».

25 февраля Жакмон оказался в лагере генерал-губернатора, который совершал инспекционную поездку по Раджпутане. Этот лагерь представлял собой целый город из походных шатров, в центре находился шатер генерал-губернатора, выделявшийся своей величиной. К нему примыкали несколько меньшего размера жилища видных чиновников и личных секретарей. Эти жилища образовывали центральную улицу импровизированного города. Улицу пересекали под прямым углом узкие прямые переулки, которые на почтительном расстоянии от центра вновь пересекались улицами из палаток. Расположение и размеры каждой палатки строго соответствовали месту ее хозяина в иерархии колониальной бюрократии. «Огромный лагерь перемещается в сопровождении нескольких полков и азиатского базара крайне медленно даже в самые погожие дни».

«Предшественник Бентинка лорд Амхерст, — писал Жакмон, — во время подобных поездок не делал ничего, кроме чтения романов, и лишь подписывал приказы, подготавливаемые государственными секретарями, правившими Индией от его имени.

Лорд Бентинк, который не курит, не читает, не пишет длинные письма своим друзьям, более расположен заниматься делами, что делает со страстью. Он работает со своими личными секретарями и оставляет государственным секретарям одно занятие — регистрировать свои приказы. Зато у них остается время посылать свои протесты против мероприятий губернатора в Совет Директоров».