Ливонская война 1558-1583 - Александр Шапран

«Уже Сула не течет светлыми струями к городу Переяславлю, а Двина мутно течет у Полочан под грозным кликом поганой Литвы.

Один только Изяслав сын Васильков позвонил острыми мечами о шеломы литовские, соревнуя славе деда своего Всеслава; но и сам он лежит в кровавой мураве под червлеными щитами, изрубленный мечами литовскими».

И, конечно, говоря о влиянии Руси на западного соседа, нет никаких оснований упоминать о христианском миссионерстве. Во все время этих отношений и еще много позже Литва будет пребывать в язычестве.

Историческая жизнь начинает касаться этих мест только где-то с конца XII — начала XIII столетия. Многие деятели исторической науки называют побудительной причиной активного подъема литовской государственности захват соседней Ливонии крестоносцами и, как следствие, возникшую у северных границ расселения литовских племен опасность в лице немецкого рыцарства. Думается, что это не совсем верно. Вряд ли опасность агрессии, от кого бы она ни исходила, могла побудить народ к переходу от одной формы государственного устройства к другой. Для этого нужны причины иного характера, должно пройти время, необходимое для полного разложения родового строя, и отнюдь не искусственным путем должны сложиться условия для объединения племен. Ко времени вторжения крестоносцев в соседнюю Ливонию на литовских землях уже существовали союзы племен, народы которых переживали раннефеодальную стадию экономических и политических отношений. И до полного объединения племенных союзов в государственное образование, пусть даже с преобладанием родовых отношений, как это на несколько веков ранее сложилось на Руси, оставался один шаг.

И не случайно Литва выстояла против пришельцев с запада. Завоевательное движение рыцарей остановилось по берегам Западной Двины в ее нижнем течении, там, где исторически проходила граница племен ливов и латышей с литовскими племенами. Вряд ли такой успех был бы возможен, не будь у последних крепкой государственности. А, тем более, вряд ли такую государственность можно создать за одно поколение, да к тому же без объективных исторических оснований, а лишь под влиянием возникшей опасности. Надо, конечно, отметить, что наиболее слабое в государственном отношении из всех литовских племен, племя ятвягов, в скором времени все же будет покорено, но покорено отнюдь не немецкими пришельцами, а своими славянскими соседями — Польшей и Галицко-Волынскими князьями. Но главные литовские племена — Жмудь и собственно Литва уже в конце XII столетия представляли собой примерно то же, что и Русь тремя столетиями ранее, когда она начала выходить из своего состояния племенного разобщения и собираться в одну формацию, призванную жить государственной жизнью.

Но, к сожалению, в историческом процессе часто приходится наблюдать, как возвышение тех или иных народов и государств зачастую неразрывно сопряжено с активизацией их агрессии против соседей, а потому само понятие «жить государственной жизнью» у нас небезосновательно ассоциируется со стремлением расширить свои владения за счет чужих территорий. Не стала исключением и поднимающаяся из небытия Литва. Ее экспансия на восток конца XII — начала XIII века, в результате которой подвластными Литве оказались Полоцкая, Витебская и Пинская области, не отмечена сколько-нибудь заметными военными столкновениями. Оттого-то мы и можем утверждать, что серьезного сопротивления захватчику здесь практически оказано не было, чему причиной стала слабость тамошних русских княжеств. Наши историки рисуют нам картину их слияния с литовскими владениями, судя по которой литовскую сторону вообще нельзя назвать захватчиком, а сам процесс присоединения ею новых земель захватом. Вот, например, суждение на этот счет историка Д.И. Иловайского: «Усилению Литвы на этой украйне, как известно, более всего способствовала слабость Полоцко-Кривской земли. Князья полоцкие, искавшие союзников во время борьбы за уделы и в войнах с другими русскими князьями, сами призывали литовских вождей, роднились с ними и вступали в тесные связи; чем проложили пути к последующему возвышению Литвы за счет Кривской Руси. То силою оружия, то родственными связями и принятием православия соседние литовские вожди водворялись в русских областях и, подчиняясь русской гражданственности, начинали новое смешанное поколение литовско-русских князей».

Во многом расширению литовской экспансии на восток способствовал Батыев разгром соседних с Литвой русских областей во время монгольского нашествия конца 30-х — начала 40-х годов XIII столетия. Растерзанная русская земля, оборонный потенциал которой упал чуть ли не до нуля, манила к себе завоевателей. Недаром тогда же обострилась борьба Руси со шведами и с ливонскими немцами, причем инициатива войны исходила исключительно с западу. Перенесшим страшный опустошительный погром русским князьям тогда было не до наступательной активности. Предоставим вновь слово историку Иловайскому: «Но более всего помог возвышению Литвы на счет соседних с нею русских областей постигший последних татарский погром. Тогда усилились литовские набеги; не ограничиваясь добычею и пленными, многочисленные литовские вожди устремились в разоренные земли и начали их захватывать в свои руки. Остатки жителей, вероятно, тем менее оказывали сопротивление, что им приходилось выбирать между литовским владычеством и более варварским татарским игом».

Но мы уже говорили выше, что счастье Руси оказалось в том, что необъяснимое провидение спасло от азиатского завоевателя западные и северо-западные русские области. Благодаря этому Псковская, Новгородская и Смоленская земли, не тронутые Батыем, стали щитом для Руси от нападений с запада. Об отражении князем Александром шведской и немецкой опасности нашему соотечественнику хорошо известно, но по непонятным причинам нашей историографией не очень популяризируется тот факт, что вслед за Невской битвой и Ледовым побоищем тем же героем была пресечена литовская напасть. К тому времени Литва, ранее поглотившая владения полоцких и пинских князей, продвинула свои границы на восток вплоть до Смоленского княжества. Теперь ее отдельные князья не переставали одиночными нападениями тревожить Новгородскую, Псковскую и Смоленскую земли. Русские отвечали рейдами в литовские владения. Противостояние обещало принять затяжной характер, но случай предоставил возможность одним ударом надолго пресечь очередную агрессию.

Летом 1245 года объединенные силы многих литовских князей вторглись в новгородские владения и дошли до Торжка, города на границе с Тверским княжеством. Здесь они одержали победу над местным князем Ярославом Владимировичем. Довольные успехом, они повернули назад и направились к своим рубежам через территорию Смоленского княжества, а Ярослав, вновь собрав свои дружины и получив помощь из Твери, бросился вдогонку. В то же время наперерез уходящим литовским полкам из Новгорода шел Александр Невский. Ярослав настиг противника на Смоленской земле под Торопцом, и на этот раз успех сопутствовал русскому оружию. От полного поражения литовцы спаслись, запершись за стенами города. На следующий день к месту событий подошли новгородцы с Александром. Ярослав после тяжелого боя накануне дал отдых своему уставшему воинству, но Александр, досадуя на то, что не успел к вчерашней битве и потому не смог разделить с Ярославом победных лавров, прямо с походного марша бросил новгородцев на приступ. Штурм закончился взятием города. В бою погибло восемь литовских князей.

С нашествием на Русь было покончено, но новгородский князь твердо решил в корне уничтожить сами очаги агрессии. Отпустив в Новгород ополчение, Александр отправился походом в Литву с одной своей дружиной. Противник встретил русского князя у озера Жизца, на берегу которого и разыгралось решающее сражение. В результате его литовцы были не просто разбиты: новгородская дружина уничтожила противника до последнего человека, в битве погибло и несколько литовских князей. Из боя не вышел никто. После победы Александр возвращался назад, когда литовцы предприняли еще одну, последнюю и самую отчаянную попытку повернуть удачу лицом в свою сторону и вырвать инициативу из рук новгородского князя. Собрав все, какие удалось, силы, они встретили дружину Александра у местечка Усвята в Полоцком княжестве. Русский князь не стал дожидаться нападения, первым атаковал неприятеля и в коротком бою разбил его наголову.

Победы легендарного князя надолго отвели с этой стороны опасность от северо-западных русских земель, но страсть к завоеваниям у литовского соседа не унялась. Потерпев последние поражения, он перенаправил свою активность на Южные и Юго-западные русские княжества. Начало агрессии против этих уделов бывшей Киевской Руси связано с именем знаменитого литовского князя Миндовга, выдвинувшегося на историческую сцену в 40-х годах XIII столетия. Появлению Миндовга на исторической сцене историк Иловайский придает исключительно важное значение: «В это время на литовско-русской украйне является замечательный человек, положивший начало политическому объединению Литвы и соседней с нею Русью. То был Миндовг, в значительной степени обладавший теми политическими качествами, которыми обыкновенно отличаются основатели государственной силы».