Русские и нерусские - Лев Аннинский

Убили гуманиста на пятый день войны. Получил персональное окончательное решение.

* * *

Еще из статьи Лакера:

«Нельзя безоговорочно полагаться на отчеты нацистских органов, проводивших истребление евреев. Некоторые документы они уничтожили, а другие с самого начала не были точными. В конце концов, им поручалось истребить максимальное число людей в минимально короткие сроки, а не представлять точную отчетность».

Какие-то бумаги предусмотрительно уничтожили, в каких-то предусмотрительно наврали.

На «самом верху» — вообще никаких бумаг. Ни словечка, ни зацепки!

Хотел или не хотел Сталин в 1953 году депортировать евреев? Геннадий Костырченко архивы перепахал — ни приказа, ни указа. Так было или не было? Вроде было. но что? Не уличишь. Полунамеки, обиняки, выразительные взгляды, неуловимые интонации?

Когда-то в Угличе убили царевича Дмитрия. Историки стали доискиваться, не приказал ли Годунов. Ничего не нашли. Костомаров объяснил: никакого приказа и не нужно было царевым сатрапам: звериным нюхом чуяли, что царю выгодно, а что нет. Понимали все по взгляду, по вздоху.

«Окончательное решение» учинили не потому, что фюрер дал приказ, а потому, что огромное число потенциальных убийц почуяло: пробил их час.

«Решения не фиксировались. Важные приказы отдавались устно».

* * *

 «При внутренней структуре нацистского режима и при постоянном соперничестве в среде его руководства любой акт радикального антисемитизма горячо поддерживался, поскольку служил личным и учрежденческим амбициям. Этот радикальный антисемитизм вылился в непрерывное соревнование в служении злу».

Это наблюдение помогает решить вопрос, столь часто задаваемый сегодня: были ли творцы и проводники антисемитской политики биологическими юдофобами лично?

Ответ: необязательно. Были и те и эти. И у нас те и эти делали «общее дело».

Моралисты пусть выбирают, кто хуже: Абакумов или Рюмин? Первый — цепной пес, выполнявший приказы, второй же пропах личной ненавистью к евреям настолько, что даже мешал такому прагматику, как Сталин, и тот в конце концов, не выдержав, сделал выбор: «Уберите от меня этого шибздика!»

* * *

Термин «антисемитизм» придумал немец. Энциклопедия «Холокост» имени не приводит, но оно известно из других источников: журналист Вильгельм Марр, пустивший это словечко в мир в конце 1870-х годов — незадолго до того, как в России убили либерального царя, «попустительствовавшего» евреям.

Интересная параллель. В Германии термин есть, но погромов нет, и, кроме «пустых угроз» в памфлетах (во Франции этого добра еще больше), евреям ничего не навешивают. В России же термина нет, про «антисемитизм» слыхом не слыхивали, но громят с размахом и удовольствием, и именно после убийства царя-либерала. Это длится вплоть до 1917 года, когда Временное правительство (в котором нет ни одного еврея!) впервые в России принимает государственный закон, «запрещающий антисемитизм в любом его проявлении».

Кажется, это единственный пункт, в котором Ленин следует своему земляку Керенскому. Советская власть в 20-е годы антисемитизм преследует и евреев эмансипирует — реально. С маленькой оговоркой: все пути открыты только евреям-коммунистам, открестившимся от иудаизма и вообще от всякой религии. На евреев, хранящих традиции и обычаи предков, эмансипация не распространяется. В ту пору эта тема граничит с анекдотом (сарказм поэта Багрицкого и юмор поэта Уткина тому иллюстрации).

Лишь при Сталине этот сюжет возвращает себе зловещий смысл и — как убеждены авторы энциклопедии «Холокост» — из-за Гитлера. Тот в 30-е годы развернул антисемитскую программу, а этот, стремясь обезопасить себя от агрессии, подавал тому знаки к сближению. все на том же универсальном языке — антисемитском.

Не обезопасил.

Вопрос о том, какое зло меньше: Гитлер или Сталин — энциклопедия «Холокост» окончательно решает с помощью русской шутки 40-х годов:

«Сталин за всю жизнь поверил только одному человеку — Гитлеру».

* * *

Антисемитизм — дно бездны. Кромешная темень. Проклятый вопрос мировой истории.

Были попытки решить? Были. Вот три свидетельства, оставленные просветителями:

«В обмен на гражданские свободы евреи должны ассимилироваться в обществе и прекратить создавать «государство в государстве».

«Все для евреев как личностей, ничего для евреев как нации!»

«Еврейские общины, сами того не желая, укрепляли традиционный отрицательный образ еврея».

То есть: к евреям оказался неприменим нормальный этно-юридический подход, когда нация имеет свое компактное место и равные права среди других. Евреи такое место имеют: это община. Вопрос в правах. Надо жить либо в общине (в гетто), либо в обществе (уйдя из гетто).

Квадратура круга! Стать членом общества — значит перестать быть евреем. Остаться евреем — значит чувствовать, как сквозь добровольную ассимиляцию прорастает «что-то», и ты все равно выпадаешь из круга, из ряда, из равенства. «Государство в государстве»! А забудешь — так тебе напомнят.

Конечно, государство Израиль очерчивает магический круг, ставит себя в ряд с соседями. Но и тут история кровавым колесом напирает: мечта соседей — спихнуть это государство в море!

Что уж говорить про диаспору, про галут: как ни ассимилируйся — разглядят: череп измерят, кровь высосут на анализ, в пятом поколении обнаружат нос, уши, губы. Да ведь потому в XX веке и взяли в расчет «гены», что «конфессии» перестали работать! Дух прикрывал — плоть выдала.

ЧТО выдала? То, что звериным нюхом чуют антисемиты: что еврей ни при каких обстоятельствах не согласится забыть, что он еврей! Память рода неистребима.

Она, генная память, у всех людей неистребима. И Никон помнил, что он мордвин, и Некрасов — что поляк, и Аракчеев — что армянин, и Борис Годунов — что татарин, и Николай Романов — что датчанин.

На евреев История просто нахлобучила этот искус памяти. Выйдешь из темницы кагала на свет цивилизации — и начнут тебя испытывать на «равенство», обратно в кагал заталкивать — да ведь ты вправду и хотел выйти из общины, и не хотел.

* * *

«Изнутри общины еврей может говорить все, что угодно. Как только он покинет общину, в этом праве ему будет отказано». Эли Визель. Повесть «Горящие души», 1972 год.

И что же, на протяжении истории не было попыток решить эту проблему?

Были. Чемпионы толерантности, британцы, за 114 лет до Визеля предложили вариант: как сохранить овец в волчьем обществе, не превращая их в волков:

«Евреям было гарантировано гражданское равенство, право на национальное вероисповедание, культуру и обычаи, отмена ограничений по этническому принципу и предъявления к евреям особых требований».

Все это хорошо, во-первых, на бумаге и, во-вторых, в относительно мирное время. В кровавое время истина обнажается.

* * *

«В апреле 1944 года Хаим Вейцман обратился с письмом к Черчиллю. Он также был среди членов депутации, отправившейся 30.06.44 к Идену с требованием разбомбить комплекс Освенцим-Бжезинка или хотя бы железнодорожные пути к лагерю».

Оставим в стороне вопрос о личном отношении Черчилля и Идена к данной просьбе — он не вполне ясен. Но позиция Великобритании как Державы ясна вполне. Первое. Лучший способ помочь евреям, погибающим в лагере смерти, — выиграть войну поскорее, не отвлекая силы на попутные малозначащие операции. Второе. Сугубое внимание к погибающим евреям может вызвать у погибающих представителей других народов (например, у поляков) чувство, будто англичане жалеют их меньше. Третье. Если спасенные от гибели евреи наводнят Британию, это усилит у англичан антисемитизм. А Правительство Ее Величества, как известно, с антисемитизмом борется.

Замечательная логика. Чтобы окончательно покончить с антисемитизмом, надо дать евреям погибнуть.

Ержи Эйхгорн, описавший отправку эшелонов в лагерь смерти в 1945 году, заметил, что даже одна бомба, разворотившая пути, помешала бы немцам вывезти какую-то часть смертников. Сколько-то жизней было бы спасено.

Британцы же полагали, что надо победить зло стратегически, не оттягивая победу из-за тактических задач.

Попробуй опровергни.

* * * 

«Валленберг отбросил всякую осторожность, когда банды нилашистов, прочесывая город в поисках евреев, стали врываться в дома, находившиеся под шведской защитой. Обнаружив евреев, нилашисты либо расстреливали их на месте, либо загоняли в товарные вагоны и отправляли в лагеря смерти. Обычно В. подъезжал на своем автомобиле к железнодорожным станциям, кирпичным заводам, гетто и др. сборным пунктам, откуда начинались депортации, и приказывал ответственному офицеру освободить арестованных, поименованных в зачитываемых им списках как имеющих шведские документы. Списки обычно к находившимся на сборных пунктах никакого отношения не имели, что сообразительные люди среди задержанных понимали сразу, немедленно отзываясь на выкликаемые фамилии. Ухищрение, как это ни удивительно, срабатывало не раз».