Мы еще встретимся - Аркадий Минчковский

Что могла ответить Рита? Нельзя было здесь говорить, что, по мнению Игоря, им еще рано.

Послышался звонок.

— Димка. Это он! — воскликнула Лида. И выбежала из комнаты.

— По звонку узнает, — пояснила Анастасия Федоровна. — Как дома, так один другого дождаться не могут. Тот, Димитрий-то… Лида задержится где — ему на месте не сидится, все по комнате ходит, в окно заглядывает и ругает ее, ругает… А как она придет — и просияет, и пальто снимает, и посадить не знает куда… Ну, да дело молодое. У вас, поди, тоже так?

Рита молча кивнула. Между тем молодожены задерживались в коридоре. Рита была убеждена, говорят о ней. Но она ошиблась. Они вошли, шумно продолжая начатый, видно, еще при входе в квартиру разговор. Давно Рита не видела такой оживленной подругу.

— Неужели ты так и сказал? — восклицала она.

— Так именно, что я хочу полной свободы… И буду действовать сам, и за все отвечаю, чтобы дали хотя бы год, а потом спрашивали. Пусть посылают…

— И они согласились?.. — начала было Лида. Она подняла руки и, как это делала еще в школе, когда что-нибудь переживала, сжала кулаками вспыхнувшие щеки. Потом спохватилась: — Это Рита. Узнаешь, конечно?

— Ну, разумеется. Здравствуйте, Рита.

Он бросил на стол до предела набитый портфель, сорвал с себя шляпу, успел погладить по голове малыша и, отчего-то осмотрев свою руку, протянул ее Рите.

Он был таким же нескладным, угловатым в движениях. Но тут, у себя дома, вовсе не выглядел ни стеснительным, ни растерянным.

Он быстро протер очки, вынул из кармана какую-то отпечатанную на машинке бумагу, расправив ее, положил на стол и ударил по ней ладонью:

— Вот. Теперь все… — Потом повернулся и просто, по-мальчишески жалобно сказал Лиде: — Есть хочу — ужас…

Все заторопились. Лида принялась быстро ставить тарелки на стол, резать хлеб, потом вытащила селедку, приготовленную с луком. Усадив внука в коляску, Анастасия Федоровна сходила на кухню и принесла большую зеленую кастрюлю с супом.

— Ты обедаешь с нами, — заявила Лида, обращаясь к подруге.

— Да я… — начала было Рита, но Лида решительно возразила:

— «И не разговаривать!» — помнишь, как твоя мама всегда говорила?

— Вне сомнений, — заявил ее муж. — Тем более по поводу событий…

Он подошел к своему толстому портфелю и, вытащив оттуда бутылку портвейна, поставил ее на стол.

— Денег некуда девать, — покачала головой Анастасия Федоровна. Однако так добродушно, что, казалось, она скорей одобряет, чем порицает поступок зятя.

Поставили стаканчики и рюмки, все разные. Потом понадобился штопор. Стали искать, но штопора в доме не оказалось. Лида сбегала к соседям и принесла какое-то сложное никелированное приспособление, с которым востоковед неловко и долго возился, прежде чем открыл бутылку.

Вдруг Рита вспомнила о шоколаде. Она раскрыла свою большую сумку и торопливо вынула из нее плитку.

— Я забыла совсем. Вот же… Я принесла маленькому.

Она торопливо сняла оберточную бумагу. Золотом сверкнул якорь на белой этикетке.

— Спасибо, — сказала Лида. — Знаешь, он не ест.

— Ну, ничего, — Рита положила плитку перед ребенком.

— Поехали, товарищи! — заявил Димитрий и, первый опрокинув рюмку, принялся есть.

Рита тоже отпила портвейна. Суп ей показался таким вкусным, как казалось в детстве все, что она ела не у себя дома.

Востоковед справился с тарелкой супа, Лида налила ему вторую. Он засмеялся и сказал:

— Самое удивительное: «милейший человек» поддержал меня!

— Да ну? Откуда у него хватило решительности?! — воскликнула Лида и, опять спохватившись, обратилась к Рите: — Понимаешь, это у них так одного профессора называют… Ну, а Толечка Колокольчиков, как он?

— О! — Димитрий чуть не поперхнулся. — Толечка произнес зажигательную речь. Он сказал, что довольно уже диссертаций, от которых гнутся полки, и что пыль на них напоминает ему плесень на хлебе, который зачерствел до камня.

— Замечательно! — продолжала Лида, снова схватившись кулачками за щеки. — Ты прости, Рита, у нас тут новости: я потом тебе расскажу.

— Ничего, пожалуйста! — Рита во все глаза смотрела и на Лиду и на ее мужа.

— Но всех убил Брук, — рассказывал Димитрий, покончив со второй тарелкой. — Согласился в экспедицию помощником Воробьева на три года.

— И не отбрыкивался? — ахнула Лида.

— Нет, сказал: «Ну, раз надо…»

— Это с его-то теплой квартирой и мечтой о кафедре… Бедненький!

Рита недоумевала. Лида поразила ее. В самом деле, неужели это было так интересно, что какой-то Брук бросал квартиру и уезжал в экспедицию?! Рита изо всех сил старалась понять свою, некогда такую близкую школьную подругу и чувствовала, что понять ее не в силах.

— Ну, довольно об этом, — сказал Димитрий и, повернувшись к Рите, внезапно спросил: — Вы все там живете?

— Там же.

— Муж ваш…

Неизвестно, что он хотел спросить, но Рите сейчас не хотелось ничего говорить об Игоре.

— Хорошо, — мотнула она головой.

Наступила неловкая пауза.

«Хоть бы маленький заплакал!» — почему-то подумала Рита. Но тот, увлеченный уничтожением шоколадной обертки, плакать не собирался.

Анастасия Федоровна собрала посуду и вышла на кухню.

— Наших никого не встречала? — спросила Лида.

— Нет.

— Про Сашку Ступальских слышала, конечно?

— Что? — Рита тревожно насторожилась.

— Как же? — Лида на нее удивленно посмотрела. — В газетах писали. В Чехословакию с делегацией ездил. Он очень выдвинулся на заводе.

— Я знаю, — кивнула Рита. Она говорила неправду. Уже полгода она ничего не слышала о Саше.

И опять все замолчали, потом Лида сказала:

— Понимаешь, в чем дело?.. Ты извини, Рита. Мы сегодня такие потому, что Дима получил назначение, которое хотел, и скоро уезжает.

— В Москву? — почему-то спросила Рита.

— Нет. В Якутск… Там новое дело — институт, и у него будет самостоятельная работа.

Рита припомнила: Якутск… Это где-то в Сибири, в самом конце карты, где нет и железной дороги.

— Ну, а ты? — спросила она.

— Я тоже, с Вовкой. Как сдам государственные, и туда.

— В Якутск?

— Ну конечно, куда же?

— Что же там делать?

— Как что?.. Жить… Жить и работать, — просто сказала Лида.

— И тебе не страшно туда?

— Ну, страшновато, конечно, — нехотя рассмеялась Лида. — Но как-нибудь привыкну.

Рита вновь оглядела знакомую ей издавна обстановку. И здесь-то, казалось бы, жить неудобно, тесно, а там… Она представила себе пустую комнату, отчего-то с одной кроваткой для Вовки и столом с книгами… За окнами нестерпимый мороз, а у Лиды и ее мужа и надеть толком нечего.

— Как же жить, — вырвалось у нее, — когда ничего нет?

С лица Лидиного мужа сошла приветливость.

— Будет, — твердо сказал он. Потом снял очки и, протирая их, подслеповато подмигнул Лиде: — Верно, Лидон, — все будет?

И Лида уверенно мотнула головой в знак согласия.

Вошла Анастасия Федоровна с чайником и принялась разливать чай.

Рите давно надо было уходить. Чем больше сидела она за столом и слушала свою подругу и ее мужа, тем больше понимала, что она просто смешна и нелепа тут вместе со своей мутоновой шубкой, огромной сумкой и стойким запахом духов, которым уже пропахла вся эта тесно заставленная комната. Но странно, Рите сейчас никуда не хотелось уходить. Она уже забыла, зачем шла сюда, давно перестала сокрушаться над тем, что на нее не обратили должного внимания, и только старалась вникнуть в суть разговора, слушала этих двух безусловно счастливых людей, у которых было самое главное в жизни: о чем говорить друг с другом.

Риту провожали до дверей все: и Димитрий, и Лида с Вовкой на руках, и Анастасия Федоровна, долго прощались и звали ее обязательно приходить еще. Но когда захлопнулась за ней дверь, Рите подумалось, что там, в квартире, сразу наступило всеобщее облегчение. И она ощутила внезапно охватившее ее нестерпимое одиночество.

Медленно она спустилась на улицу. Стемнело. Давно закончили работу учреждения и конторы. На тротуарах сделалось суетливо, как всегда в предвечернее время в Ленинграде. Автобусы и троллейбусы в центр Невского шли переполненными до отказа.

Рита достигла площади, пересекла ее и оказалась возле станции метро. Ярко горели огни у входа, бесшумно отворялись и затворялись двери. Люди то входили в полосу света, то силуэтами мелькали за стеклами дверей. Теплым воздухом обдало Риту. Она остановилась и, подумав, вошла в вестибюль станции. Там она отыскала пятнадцатикопеечную монету и позвонила матери.

К телефону подошла Софья Антоновна.

— Мама, это ты? — начала было Рита, и вдруг слезы потекли по ее щекам.

Софья Антоновна почувствовала недоброе.