Социология власти. Теория и опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах - Валерий Ледяев

Главным свидетельством движения от олигархии к плюрализму является изменение социальных характеристик избранных представителей власти. Даль выделяет несколько этапов эволюции политической системы Нью-Хейвена. Первый этап – 1784[291]-1842 годы: вся публичная власть практически полностью находилась в руках «патрициев» – американской аристократии, обладавшей всеми необходимыми ресурсами для поддержания своего господства – богатством, социальным положением, образованием, монополией на публичные должности. Правящая элита была сплоченной в силу идентичности происхождения, вероисповедания, ценностей, и в этот период никакие другие группы не могли бросить ей вызов. Доминированию элиты способствовали различные цензы, процедура открытого голосования и небольшой размер города («все друг друга знали») [Dahl, 1961: 11–24].

Второй этап – 1842–1900 годы: власть постепенно стала переходить в руки людей бизнеса («предпринимателей»), которые внесли раскол в единую до этого времени правящую элиту. Этот переход был обусловлен изменением в распределении важнейших политических ресурсов: в результате развития промышленности богатство было отделено от социальной позиции; социальная позиция и образование остались у патрициев, но богатство и доминирование в корпоративной и публичной жизни оказались у бизнесменов. Бизнесмены обладали и третьим ключевым ресурсом – популярностью. Именно лидеры, получавшие массовую поддержку, стали превалировать над старой олигархией. Для воспроизводства данного ресурса требовалось поддержание у рядовых граждан-избирателей веры в достоинства людей бизнеса и уважения к ним, что стало частью традиционной американской идеологии. Даль называет пять основных факторов, способствовавших возвышению новой элиты: тайное голосование, расширение избирательных прав, рост населения, его мобилизация политическими партиями, идеология. Занятие богатыми людьми ведущих политических ролей отразило тенденцию соединения богатства и политики. В этот период мэрами становились добившиеся успеха мануфактурщики, и в целом бизнесмены заняли практически все посты в местных органах власти. Новый характер экономических отношений оказался неблагоприятным для патрициев, которые постепенно утратили свои позиции как в экономике, так и в политике [Ibid.: 25–31].

Третий этап – 1900–1950 годы: происходила дальнейшая дисперсия политических ресурсов и, соответственно, политической власти. Как и у патрициев, у бизнесменов не было одного важного политического ресурса, роль которого по мере развития формальных демократических институтов естественно возрастала, – численности. Этим воспользовались «экс-плебеи» («пролетариат»), которые, будучи порождением бизнеса, стали постепенно отодвигать бизнесменов на второй план, как те ранее отодвинули патрициев, все более оккупируя центр политической сцены. Влияние плебса росло по мере увеличения его численности, при этом существенную роль сыграл фактор иммиграции. Мощный приток иммигрантов заставил политиков искать их поддержки, поэтому политика в Нью-Хейвене становилась все более этнической. Иммигранты и экс-плебеи завершили процесс дезинтеграции политических ресурсов: популярность отошла от богатства и социального положения. Она давала голоса, а те, в свою очередь, обеспечивали доступ к постам в политической структуре, обеспечивавшим политическое влияние [Ibid.: 32–51].

На четвертом этапе в 1950-е годы политика в Нью-Хейвене пережила сильные изменения, и все большую роль начинают играть «новые люди». Даль связывает их появление с завершением политической ассимиляции иммигрантов и ослаблением экономической (и потому политической) гомогенности этнических групп. Хотя классовая политика и не сместила этническую, все же социально-экономический фактор стал занимать более значимое место в структуре политических интересов. Поэтому менялся и набор проблем, на которые вынужден был обращать внимание политический класс: ухудшение физического и экономического состояния центра города, приток населения на окраины, перегрузка общественной инфраструктуры, потребности в улучшении системы школьного образования, распространение ценностей и вкусов среднего класса, рост нетерпимости к коррупции, высокая дифференциация доходов и др. Все это усилило потребность в более профессиональных политиках. «Новые люди», пишет Даль, должны быть бюрократами и экспертами, обладать достаточными знаниями и умениями, чтобы успешно решить эти непростые проблемы. При этом им надо быть гибкими политиками, способными формировать устойчивые политические коалиции из представителей различных страт, ранее не вступавших в кооперацию друг с другом [Ibid.: 52–62]. Таким образом, заключает Даль, в течение века политическая система, в которой доминировала единая взаимосвязанная между собой группа лидеров (олигархия), превратилась в систему, в которой взаимодействуют различные группы лидеров, обладающие специфической комбинацией ресурсов (плюралистическая система). Элита уже не правит в Нью-Хейвене, но это не привело и к правлению народа, а сама политическая система по-прежнему далека от политического равенства [Ibid.: 86].

До сих пор выводы Даля основывались главным образом на данных о представительстве различных групп в городских органах власти. Однако он отчетливо осознает, что влиять на принятие решений могут не только официальные лица. Поэтому он уделяет специальное внимание выяснению политического влияния тех, кто обладает значительными экономическими ресурсами и занимает высокий социальный статус – «экономических и социальных нотаблей»[292]. Здесь Даль фактически пытается опровергнуть результаты исследования Хантера в Атланте, где тот обнаружил господство крупного бизнеса в политической жизни города[293].

Пожалуй, это наиболее значимая часть исследования; именно для рассмотрения данной проблемы Даль выделяет три сферы принятия решений и последовательно анализирует роль социальных и экономических нотаблей в каждой из них[294]. Результаты исследования полностью отвергают элитисткую позицию: социальные нотабли обычно воздерживаются от участия в решении общественных дел, а если и участвуют, то их влияние не очень велико. Экономические нотабли более активно участвуют в политической жизни, но их участие в значительной мере ограничивается только одной из сфер – реконструкцией города [Dahl, 1961: 66, 69]. Об этом, как считает Даль, свидетельствует уже тот факт, что очень немногие нотабли занимают должности, позволяющие им оказывать существенное влияние на решение важнейших городских проблем. Из 1024 публичных должностей в трех изучаемых сферах социальные нотабли занимали лишь 27, из них 24 – в сфере городской реконструкции. При этом занятие данных позиций в большей степени было связано с экономическим положением, чем с социальной позицией [Ibid.: 64–65]. Экономические нотабли занимали 52 должности, из них 48 – в сфере городской реконструкции [Ibid.: 70].

Но дело, как подчеркивает Даль, не только в сравнительно низкой представленности нотаблей в официальной политической структуре города. Главным тестом на открытое или скрытое влияние человека в политике является «частота, с которой он успешно инициирует политические решения несмотря на оппозицию, блокирует решения, инициируемые другими, или инициирует политику, не встречающую оппозицию» [Ibid.: 66]. Результаты его также не подтверждают существования правящей элиты. В числе 23 человек, оказывающих наибольшее влияние на принятие политических решений в трех проблемных сферах (высшие лидеры)[295], было лишь 2 социальных нотабля (8,7 %) и 3 представителя крупного бизнеса (13 %). Еще 6 социальных (12 %) и 9 экономических нотаблей (18 %) Даль отнес к группе лидеров второго эшелона (minor leaders)[296], насчитывающей 50 человек [Ibid.: 64–67, 69–70].

Объясняя сравнительно низкое влияние социальной и экономической элиты на политическую жизнь Нью-Хейвена, Даль отмечает, что сила и характер влияния любой политической группы зависят от многих факторов – количества ресурсов, находящихся в ее распоряжении, степени единства членов группы, уровня их знаний, умений и настойчивости, силы сопротивления со стороны оппозиции, степени совпадения интересов группы с целями политических лидеров и господствующими в общности убеждениями [Ibid.: 75]. Поэтому хотя нотабли и обладают существенными политическими ресурсами, имеют место и факторы, снижающие их влияние. Во-первых, нотабли, как ранее патриции и бизнесмены, не обладают таким ресурсом, как численность. Этот недостаток, заложенный в самой структуре современной социально-экономической системы, усиливается постоянным оттоком нотаблей в пригороды и соответствующей потерей интереса к событиям городской жизни. Во-вторых, между ними часто возникают разногласия даже по вопросам, непосредственно затрагивающим их интересы. Сказываются различия в происхождении, опыте, возрасте, информированности, корпоративной принадлежности и т. д. В-третьих, авторитет нотаблей ограничен главным образом сферой бизнеса: к их мнению по другим проблемам прислушиваются отнюдь не всегда. В-четвертых, их участие в политике обычно носит маргинальный характер, поскольку городские решения не обязательно непосредственно затрагивают их интересы. Наконец, бизнесмены не всегда обладают достаточными умениями, а иногда боятся своим участием повредить бизнесу. Поэтому даже в вопросах городской реконструкции, где решения в наибольшей степени касались бизнеса, они оказались не столь активными, как можно было предположить. А их влияние на образование и политические назначения практически равно нулю [Ibid.: 75–79].