Мамалыжный десант - Юрий Павлович Валин

не спрашивай, – мрачно сказал Павло Захарович.

– Не собираюсь. Я про другое спросить хотел. Записей-то сколько было? Я же не видел, а тут все вдрызг порастрепало.

– Отож две тетради. А може, и три? – задумался Торчок. – Много писали вроде.

Рылись, собирая раскиданные листки. Бумага была обычная, в тетрадную клеточку, но хорошая, плотная и даже с нумерованными листами. Исписаны бегло, но четко, рисунки-чертежики оборудования… Грамотной была техническая часть группы. Покойный Мурзоев, видимо, тоже образование имел, даром что не в офицерском звании.

– Хоронить-то его где? – пробормотал Тимофей, всовывая в стопку лист № 18.

– Подумаем. Отож сначала записи, за ними шли. Старшина подождет, он с понятием, – пробурчал Павло Захарович, выковыривая из-под балки клок бумаги – оказалось, кусок местной газеты.

Наконец появился Сречко с пленным. Немец со скрученными за спиной руками как-то неловко привалился боком к поставленному на ножки столу.

– Бош – истинный магарац[28], – пояснил партизанский проводник. – Идти не хотел, вырывался, я всю ногу о его зад отбил.

Сречко приступил к поискам и оказался удачлив по канцелярскому делу: отыскал целиковую тетрадь – ее взрывом под топчан закинуло и к стене прилепило. Тимофей проверил стопку – трех листов так и не нашли. Может, вдрызг растрепало, а может, и сгорели. Ладно, фрицем нужно заняться, пленный обязан быть в бодрой форме.

Пока ракией промывал гаду рану на лбу, сволочуга морщился, шипел и дергался. Потом расслабился, ухмыльнулся с вызовом, расселся вольно, нагло раздвинув ноги в массивных ботинках. Тимофей тоже улыбнулся и вполсилы задел фашиста прикладом автомата промеж наглости. Фриц молча бухнулся на пол, поджимая колени, скорчился зародышем.

– Отож верно, – одобрил Торчок. – Ишь, идейный какой.

– То парашютисты. Отъявленные гады, – пояснил Сречко. – Дерутся насмерть. И как ты его свалил в одиночку, Тимотей?

– В лобовую и свалил, – проворчал сержант Лавренко, приседая и щупая ворот почти обеспамятевшего пленника. В вороте ничего не нащупывалось, но имело смысл срезать. На всякий случай.

– Отож повезло, что лоб такой. Бычий! – отметил Павло Захарович.

Пришли местные югославы от подпольщиков и городской администрации, стали решать, где хоронить погибших. Торчок сказал, что технический старшина СМЕРШ вместе с матросами будет лежать, дисциплина контрразведки и дружба между народами вполне такое дозволяют. В одном бою пали в борьбе с фашизмом.

Под шум беседы кто-то из югославов заехал пленному немцу по шее, пришлось ценную добычу защищать от неучтенного рукоприкладства. На дворе уже светало. Тела павших забрала городская повозка. Фрица оставили под охраной Сречко, а остатки группы пошли обыскивать трупы немцев – может, что-то нужное для дознания найдется.

Торчок мертвецов не боялся, выворачивал карманы, ссыпая мелочи в один сухарный мешок и передавая бумаги Тимофею. Собственно, бумаг было не так много, солдатских книжек фрицы не имели, только жетоны на шее да всякие немногочисленные личные памятные фото.

– Отож такая наша война, – рассуждал Торчок. – Город взяли – в пехоте ни единой потери, а мы в тылу шли – и вот… Правду наш партизан сказал – парашютники. Ишь как подобрались: командира ножом – и сразу в гранаты.

– И как он гадов подпустил? – сокрушался Тимофей.

– Так с ними вроде югослав шел. Вон тот, в кепке. Может, и хорват, бес их разберет, народностей – как на базаре. Этот заговорил издали, вполне мирно, подозрений не вызвал – оно и понятно, тут кто только не ходит, гражданское же место. Хотели отвлечь да тишком вплотную подрезать. – Торчок фыркнул. – Понятно, командир отбился, хотя и зацепили. Этих завалил, но их-то вон сколько. Между нами – не иначе как цельнонаправленно шли. Моряков этих зачищать.

– Очень может быть. Но я, Павло Захарович, лучше о тщательном обыске подумаю. А то слегка распирает на вопросы.

– Отож понимаю. Сдавись, Тиматей, держи язык на месте. Ответить-то я все одно не могу.

– Понимаю.

Тимофей достал штык и принялся осторожно расковыривать ворот комбинезона мертвого немца.

– А що там? – заинтересовался Торчок.

Тимофей показал ампулку-стекляшку.

– Отрава! – обеспокоился Павло Захарович. – Убирай ее осторожно, как бы не лопнула. Цианиды, они такие… вреднючие. Я-то думаю: что ты форму пленного уродуешь? Не иначе для снижения его форсу и фанаберии.

Пришлось распотрошить немецкий перевязочный пакет, завернуть ампулу и убрать в портсигар, так кстати оказавшийся в кармане у одного фрица. Прощупали всех немцев – ампулы зашиты у каждого. А у минометчика не было. Возможно, их с минометом в последний момент придали в усиление ряженой группе. Да, неслучайная диверсия случилась.

– Толковый из тебя контрразведчик получается, – вздохнул Торчок. – Отож талант, непонятно кем дарованный: от бога или от дьявола?

– Ты меня не подначивай, – запротестовал Тимофей. – Таланты мои скромные, но даны нашей страной, школой и советским городом Харьковом. И никакой мистики. Слушай, нужно у этих гадов нашивки спороть. Мы в них не понимаем, но, полагаю, найдутся знающие люди.

– То верно. Заодно и ботинки сымем. И редкостные, и добротные. У вот этого ганса почти и неношеные.

– У того, что с краю лежит, тоже неплохие. Всегда можно сменять на жратву у пехоты или горожан, мало ли сколько нам тут сидеть, – напомнил Тимофей. – И защиту с ног поснимаем, годная вещь.

Контрразведчики освободили тела от ненужной амуниции и обуви, подивились хитроумной защите колен: парашютисты надевали на колени округлые щитки из кожи и резины, видимо, оберегающие от ударов при прыжках.

Трофеи отнесли в машину. Тут Тимофей вспомнил, что еще одного не осмотрели – второй-то минометчик во дворе так и валяется. Двинул туда.

Знакомый дворик оказался многолюдным. Труп фрица мирные обыватели оттащили к стене и накрыли драным ковром, а вот миномет тронуть опасались. Орудие зловещего ночного обстрела так и стояло, похожее на короткую ядовитую жабу, окруженную распахнутыми лотками с минами.

Тимофей объяснил, что немедля ничего тут не взорвется, закрыл ополовиненный лоток – мины, рыжеватые, миниатюрные, лежали в нем аккуратненько, словно сардины в банке. Сержант Лавренко намекнул местным теткам, что сейчас можно не смотреть, обыскал тело. Никаких документов, из личного – только колода неприличных карт, яда в вороте нет. Столько мертвецов, а даже не поймешь, кто у них командиром был. Может, удрал их старший? Эх, криво все этой ночью пошло, совсем нехорошо. А стрелять в этого минометчика нужно было экономнее: не лицо, а жуть какая-то.

Карты Тимофей вручил местному дедку: пусть уничтожит или сменяет на что-то полезное. Сопровождаемый подростками, гордо несущими ящики-лотки с боезапасом, сержант Лавренко двинулся обратно. Миномет, не такой уж габаритный и снабженный ручкой для переноски, имел ощутимый вес[29]. Все-таки хитро продуманное оружие, пусть без колес и прочих лафетов.