Величайшие загадки и тайны магии - Инна Смирнова

СУДЕБНЫЕ ПРОЦЕССЫ ПО ВЕДОВСКИМ ДЕЛАМ

Старые архивы богаты актами по части ведовских дел. По всеобщему убеждению, с помощью колдовства можно было нанести весьма ощутимый урон в самых разных областях. Поводы, по которым проводились судебные разбирательства, в настоящее время кажутся нелепыми, однако еще в XVIII веке к ним относились весьма серьезно.

Так, в 1714 году магистратом города Летичева было получено письмо от мельника Ивана Боровского с поручением прочитать его при полном присутствии членов магистрата. В письме Боровской требовал от города уплаты ему долга, угрожая в противном случае прибегнуть к таинственному, одному ему ведомому средству. Он утверждал также, что в его власти уничтожить городские плотины и мельницы, сверх того, похваляясь своим могуществом, он писал, что мещане Летичева должны молить Господа за него и приносить вклады в церковь за то, что он, находясь в городской мельнице, не прикоснулся рукой к жернову, отчего могли бы выйти дурные последствия для города. Магистрат был очень встревожен этим письмом.

Так, например, в 1716 году в магистрате города Каменец разбиралось дело по поводу обвинения мещанки Солтовской мещанкой Фурикевичевою в том, что обвиняемая пыталась причинить вред здоровью обвинительницы, собирая во дворе последней щепки и сор. Обвинительница спаслась от последствий чародейства только тем, что немедленно окропила двор святой водой.

Колдовство считалось могущественным средством для влияния на сердечные влечения.

Если начиналась продолжительная засуха, это бедствие приписывали злому умыслу женщины, занимавшейся чародейством. Обычно в таких случаях виновных разыскивали посредством так называемого плавания ведьм. Однако насылание засухи было не единственным средством навредить хлебным посевам посредством колдовства. Не менее сильный вред посевам, по всеобщему мнению, причиняли так называемые завитки — клочки злаков среди нивы, скрученные в узел.

Так, в 1718 году в городской суд Овруча поступила жалоба дворян Невмержицких на их соседей: дворян Верновских и Ярмолинских, которые «очаровали и завили яровую пшеницу истцов».

Согласно бытовавшим воззрениям, вред чародейством можно было нанести и другим отраслям хозяйства.

Так, в 1711 году в магистраторских книгах города Выжвы записано дело по обвинению мещанином Данилою Олефировичем жены мещанина Никиты Веремейчика в том, что она владеет секретом задерживать рост огородных овощей. Олефирович приписывал неурожай капусты на своем огороде тому обстоятельству, что мимо этого огорода часто проходила обвиняемая. Суд признал обвинение несправедливым.

В 1711 году в городской суд Каменца жаловались дворяне Стебловские на крестьянина Ивана Короваша. Согласно заявлению, вследствие каких–то произнесенных им заклинаний лошадь истцов околела.

Однако, по общему убеждению, колдовство могло употребляться и на пользу хозяйству. Например, ремесленники использовали колдовство для увеличения своих доходов и приобретения заказов. Средства были весьма разнообразны. Самое важное место занимал кусок веревки, которая служила для звона в колокол на колокольне.

Кроме прибыли в хозяйстве и ремесле считалось, что чародейство может способствовать в разного рода предприятиях, а также помочь снискать расположение лиц, в милости которых нуждались прибегавшие к чарам.

Так, в 1733 году суд Подольского воеводства приговорил 8 человек к смертной казни за разбой. При разбирательстве дела оказалось, между прочим, что обвиняемые, отправляясь на промысел, пытались обеспечить успех своего предприятия чародейством — чтением заклинаний.

ЗАГОВОР НА РУСИ

Их было превеликое множество. Заговоры лечебные: от крови, от пореза, от лихорадки, против зубной боли, от грыжи, боли в ушах, от безумия, родимца и белой горячки, от болезни глаз, от пьянства и от запоя и вообще от всякой болезни. Заговоры воинские. Заговоры на кулачный бой. Заговоры любовные и остудные, противолюбовные. Заговоры для удачи на охоте и на рыбной ловле. Заговоры от злобы, лихих людей и о спасении. Заговоры для призывания и для отогнания нечистой силы. Заговоры от порчи и от колдунов. Свадебные заговоры. И заговоры на подход: пред царские очи, к властям, к начальству, для идущего в суд, чтобы власти и судьи были милостивы. Заговоры на покраденную вещь. И заговоры на торговлю и чтоб дело сошлось. Каких только не было заговоров. Они вошли в состав врачебных сборников как средство от той или иной болезни, сохранились в отдельных сборниках, составленных для различных целей, а также в приложениях к судебным делам как очевидное доказательство виновности подсудимого. Именно в судебных делах наиболее ярко отразилась вера в заговор и чародейство.

Как и в других странах, на Руси отношение к заговору было двойственным. С одной стороны, за заговором признавали спасительную силу, избавляющую от болезни, неудачи и беды, и прибегали к нему в разных жизненных ситуациях; с другой — заговор считали опасным, еретическим орудием, так как он мог погубить человека, и потому настаивали на уничтожении его в лице его знающих. Но каков бы ни был заговор, его заучивали и употребляли как во спасение, так и на погибель.

Таким образом, заговоры были хорошо известны всем слоям общества. Все сословия знали не только заговорные слова, но и то, что с ними в большинстве случаев должно соединяться определенное действие, и некоторые предметы в связи с заговором приобретали в их глазах благодетельную или вредоносную силу. И поэтому правительство требовало, чтобы, присягая царю, клялись не прибегать к заговору, а также к действиям и предметам, с ними указанными.

В присяге на верность царю Борису 1598 году говорится: «Также мне над Государем своим в естве и в питье, и в платье, или в ином в чем лиха–напасти не учиняти; людей своих с ведовством да со всяким лихим кореньем не посылати, и ведунов и ведуний не добывати, ни следу всяким ведовским мечтанием не испортити, ни ведовством, по ветру никакого лиха не насылати…»

Судебные дела последующих лет показали, что именно пища, питье, одежда и след человека чаще всего служили проводниками губительной силы заговора.

Так, богородицкий поп Давид бил челом царю и великому князю Федору Алексеевичу на Мишку Киреева и на жену его Аринку в порче его дочерей, указывая, что после слов «чтоб де им до замужества теми руками ни ткать, ни прясть» девушки заболели.

В самой Москве, особенно в Замоскворечье, жило много ворожей. В первой половине XVII века большой известностью пользовались Улька, Наська–Черниговка, Дунька, Феклица, Машка Козмиха. Как видно из дела, заведенного в 1638 году, их обвиняли в порче царицы Евдокии. Из документов следует, что «эти чаровницы предлагали свои услуги посредством наговоров над какою–нибудь вещью. Таким образом, к московской чародейке Наське–Черниговке прибегали женщины, страдавшие от побоев мужей. Колдунья должна была отымать сердца и ревность от мужьев; а когда жены жаловались на холодность мужчин (мужьев), приворожить их и отнять сердцо и ум».

Вера в слово была в народе очень глубока; слову приписывали внутреннюю силу, которая могла оказывать влияние иногда даже помимо желания человека, его произносившего. Произнесенное же с известным намерением, оно как бы усиливалось в своем влиянии и становилось опасным орудием.

После XVII века вера в заговор и страх перед ним стали постепенно ослабевать, и рамки его распространения и применения суживаются.

ЗНАХАРСТВО

Самым древним памятником русской медицинской литературы можно считать статью в «Изборнике Святослава» (1073 г.), в которой содержатся медико–гигиенические советы: под 30 апреля указано «репы не яждь», под 31 мая — «парасяте не яждь» и так далее. Много лечебников пришло с Запада, а поскольку они были написаны еретиками, то и относились к ним подозрительно. Пользование лечебниками нередко отождествлялось с чародейством, а сами лечебники были отнесены к запрещенным книгам. Фактически положение медицины в стране и отношение к ней в течение долгого времени отражало старинное отношение к ведовству, которое являлось колыбелью народного врачебного знания. Нередко колдуны и ворожеи были в то же время и знахарями: они знали заговоры и различные лечебные травы. Примечательно, что древнее слово «балий» означает «врач» и «чародей», в свою очередь, слово «врач» в древнерусском языке означало и «лекарь» и «колдун».

Как пишет И. Забелин (Домашний быт русских царей в XV и XVII столетиях. Новосибирск, 1992, с. 132—133): «Ведуны и ведьмы прежде всего были лекаря и лекарки. Они сами так понимали свою специальность, как понимал ее и народ. Но это было врачевство мирское, знание отреченное, противное врачевству духовному по той причине, что оно утверждало свои действия тайнами сего мира, уклоняясь от действий, благословенных и указанных церковью, ставило самочинно в противность тайнам благословенным свои греховные, бесовские тайны. Вместо слов молитвы оно ставило слова заговора и наговора и усердно веровало в силу этих слов, вместо благословенных и освященных действий оно ставило действия нечестивые и усердно ожидало от них помощи. Но как бы то ни было, под этой мифической оболочкою оно хранило действительные познания естества, которые действительно в иных случаях врачевали, исцеляли недуги и тем всегда оживляли и поддерживали народное верование в особенные силы ведовства. Оттого в народных понятиях естественное врачевство не было отделено от волшебства, и врачи не только по профессии, но даже и именем не различались от волхвов. Так, одно поучительное слово касательно волшбы запрещает «к врачам ходити», то есть к волхвам, которых русский писец XVI века отождествлял с врачами, и наоборот. Самое слово: ведовство, знахарство, должно показывать, что в основе волхования лежала идея реальных знаний о природе, прикрытых лишь мифическою оболочкою, суеверием, которыми прикрывалось в те века всякое знание и вообще наука. Вот почему, несмотря на гонения со стороны врачевства освященного, несмотря на сожжения волхвов и вещих женок, мирское отреченное волшебство оставалось все-таки великою силою в жизни народа и к нему в трудных и безвыходных обстоятельствах по необходимости прибегал всякий, искавший себе помощи, не исключая даже и гонителей».