Маленькие милости - Деннис Лихэйн

в очередной раз опускает голову и глубоко дышит.

* * *

Наконец происходит вынос тела. Выходить начинают с первых рядов, и к моменту, когда Мэри Пэт покидает церковь, гроб уже погружен в катафалк, а Соня с Реджинальдом уезжают следом за ним в одном из лимузинов. План по-быстрому выразить соболезнования и спешно ускользнуть оказывается неисполнимым.

Бобби Койн тем временем беседует с напарником возле криво припаркованной машины без опознавательных знаков, судя по всему, о чем-то срочном. Детектив кивает, выслушивая, затем вскидывает голову и оглядывается, возможно, ища глазами Мэри Пэт. Она, однако, уже смешалась с толпой, и вскоре копы залезают в свою машину и уезжают.

На кладбище ближе всех к могиле держатся Соня с Реджинальдом, их родственники и всякие активисты. Мэри Пэт и почти все остальные белые стоят в конце, у самой дороги.

* * *

У семейства Уильямсонов в Маттапане свой дом в голландском колониальном стиле на Итаска-стрит. Он выглядит как те белые домики, в одном из которых когда-то стремилась жить Мэри Пэт. Чистый. Вокруг ухоженный газон. Краску недавно подновили. Полы из блестящего светлого дуба. Во всех комнатах пахнет древесным мылом. В прихожей развешаны фотографии Огги и его сестер, а также седоволосых людей – видимо, родителей Сони и Реджинальда. Справа гостиная, в которую ведет арочный проем. Слева небольшая столовая с витражными окнами, за ней кухня. Снаружи кухни во дворе расположена деревянная веранда, где и собирается основная масса пришедших на поминки.

Дойдя до кухни, Мэри Пэт всюду высматривает Соню, чтобы выразить ей соболезнования и уйти. Однако первым ей попадается не кто иной, как Реджинальд.

– Здравствуйте, я хотела сказать… – начинает Мэри Пэт.

– Какого хера ты тут забыла? – перебивает он.

Она внимательно вглядывается в мужчину, не вполне уверенная, действительно ли это тот Реджинальд, которого она видела раньше. До сегодняшней надгробной речи она ни разу не слышала от него ни одного ругательства. Ей казалось, он в принципе не признает сквернословия.

– Чего тебе, сука, тут надо?

Мэри Пэт вглядывается в галстук мужчины. Темно-синий с голубыми крестами, как она и успела приметить, когда тот выходил из церкви с гробом Огги. Стало быть, это точно Реджинальд.

«Он что, правда назвал меня сукой?..»

– Я… просто хотела… Примите мои соболезнования.

– А… Вот оно что, – мягко произносит он. – Какое облегчение. Это многое значит. – Кладет свою черную ручищу ей на плечо и слегка сжимает.

– А чего я, по-вашему, хотела?

Он сжимает пальцы сильнее.

– Думал, ты объяснишь, за что твое кретинское отродье, ненавидящее негров, убило моего умного и благочестивого сынишку.

– Отпустите меня, пожалуйста.

– А я разве держу? – И его пальцы давят еще больнее.

– Да.

– Ты уверена?

– Уверена.

– А может, это просто совпадение? Ну не знаю, ты шла и случайно подставила плечо, и я инстинктивно сжал то, что попалось мне под руку?.. Могло такое быть?

– Нет.

– Нет?.. – Реджинальд смотрит на нее, склонив голову. – А я говорю, что могло. Это мой дом, и в своем доме я имею право, на хрен, говорить все, что мне взбредет в голову, миссис Феннесси. Что-то не устраивает? Ну так давай, выскажи все претензии мне в лицо. Или ты думаешь, я не отличу серьезную сукину дочь по глазам? Я знаю, что тебе палец в рот не клади, что не всякий мужик сдюжит с тобой связаться, но я не всякий, да и ты не в том положении, чтобы это проверять. Потому что если б я вдруг – вот, на хрен, прямо сейчас – решил придушить мать одного из исчадий ада, убивших моего ребенка, которая без приглашения вошла в мой дом в день похорон моего единственного сына… знаешь, что со мной было бы, миссис Мэри Пэт Феннесси?.. Да, меня посадили бы. Но за то, что я прикончил тебя, шкура, меня в тюрьме так уважали бы, что я доживал бы там свои дни как царь.

И страшнее всего не угрозы, не боль от пальцев, впившихся в плечо, будто торцевые ключи, а полный ненависти взгляд. Мэри Пэт хорошо разбирается в ненависти – с детства ею окружена, – и эта ненависть лично к ней поистине неисчерпаема.

– Реджинальд!..

Они оба оглядываются и видят Соню, стоящую в двери, ведущей на веранду.

– Отпусти ее сейчас же.

Эти несколько секунд Мэри Пэт навсегда запомнит как самые страшные в ее жизни. Перед Реджинальдом стоял простой выбор: послушаться жену либо разом придушить незваную гостью. И Мэри Пэт не сомневалась: если б он решил ее убить, то наверняка преуспел бы.

Реджинальд отпускает ее плечо и со словами «Выкинь эту суку на хрен из моего дома» проходит мимо жены на веранду.

* * *

Перед домом стоят еще несколько гостей, поэтому Соня отводит Мэри Пэт до конца квартала. Они останавливаются у почтового ящика, когда-то синего, но выцветшего и облупившегося от солнца и осадков.

– Мне жаль, что… – начинает Соня.

– Не надо, не извиняйся. Твой муж просто немного не в себе от злости. Сам не знает, что говорит.

– Я вовсе не прошу прощения за Реджинальда, – сдвинув брови, говорит Соня. – Я не дала ему навредить тебе только затем, чтобы он остался дома и воспитывал девочек, а не гнил в сраной тюрьме.

«И Соня тоже матерится?» – невольно удивляется Мэри Пэт про себя.

– Я лишь хотела выразить соболезнование твоей утрате, – продолжает Соня. – Что бы я ни думала про тебя, миссис Феннесси, или про твою дочь, ни одна мать не заслуживает потерять ребенка, а тем более двух.

– И я тоже соболезную твоей утрате… – хрипло произносит Мэри Пэт.

– Замолчи. – Соня поднимает руку. – Даже не смей говорить о моем сыне. Он погиб из-за тебя.

«Так-так, погоди-ка, – думает Мэри Пэт, опешив, – это еще, на хрен, что за новости?»

– Я твоего сына не убивала.

– Вот как? – произносит мать Огги. – А кто воспитал ребенка, считающего, что ненавидеть других только потому, что Бог дал им другой цвет кожи, – это нормально? Ты разрешила эту ненависть. И, скорее всего, даже поощряла. А потом выбросила свою непутевую дочку вместе с ее дружками, которых воспитали такие же родители-расисты, в этот мир, будто гребаную ручную гранату, снаряженную тупой ненавистью, да еще и чеку выдернула, и… и… и да иди ты в жопу, Мэри Пэт, если хоть на секунду думаешь, что я с этим смирюсь. Или что я это прощу. Я не прощу. А теперь ползи обратно к себе в район и сиди там в кучке своих друзей-извергов. Истекайте там желчью и готовьтесь