Беседы с Vеликими - Игорь Свинаренко

Однако ж киноэлита не считает его своим и кинокритики тоже не любят. Зато простая публика любит его фильмы!

«Оскар»

– Жесточайшая несправедливость, что вас не выпустили весной 1981-го в Штаты. Когда ваш фильм «Москва слезам не верит» выдвинули на «Оскара». Но потом-то, задним числом, вы съездили туда?

– Нет, я эту процедуру так и не увидел.

– Не захотели? Чтоб душу не травить?

– Ну, то, что мне однажды присудили приз, еще не значит, что я стал членом этого клуба и могу ездить туда, когда захочу…

– «Оскар» – это самая большая награда в кино, так ведь?

– Вы знаете, когда объявили о присуждении мне «Оскара», я не осознавал большой важности этого события. Это для западного мира «Оскар» являлся громадным успехом, а у нас об этой премии как-то невнятно говорили. Например, даже некоторые кинокритики не знают, что в номинации на «Оскара» включались советские фильмы. Было там два фильма Ростоцкого – «А зори здесь тихие» и «Белый Бим Черное ухо»; «Чайковский» Игоря Таланкина. Но ажиотажа вокруг этого у нас никогда не возникало. Вокруг этой премии ходит много легенд… Например, почему-то считают, что «Оскара» получил Марк Донской в 1943-м или 1944-м за фильм «Радуга». Между тем «Оскар» за лучший иностранный фильм учредили позже, по-моему, в 1947 году.

– А, это из той же оперы, что и легенда о присуждении Нобелевки Льву Толстому – якобы он от нее отказался!

– Реально «Оскара» получил Илья Копалин – за документальный фильм про разгром немцев под Москвой зимой 1941– 1942-го. Ну, понятно, что это было политическое решение, и во время войны этому событию никакого значения не придали. В 1968 году, когда вручали «Оскара» за фильм «Война и мир», у нас тоже об этом много не говорили, не было такой лавины восторгов, какая последовала за вручением «Золотой пальмовой ветви» на Каннском фестивале за фильм «Летят журавли», – это да, это было воспринято как большая победа. А Бондарчук и на вручение-то не поехал – был занят на съемках. Получала вместо него Людмила Савельева. И у нас принято было считать, что это всего лишь один из призов Бондарчука.

– Может, пытались принизить статус американской награды?

– Ну уж повышать точно не хотели. Это сейчас «Оскар» раскручен до аналога Нобелевской премии – что не совсем справедливо, пожалуй. Я сам оценил «Оскара», только его получив: когда увидел, что люди из элиты кинематографа, к которой я не принадлежал, присели как-то на задницу и подняли лапы.

– То есть они сняли перед вами шляпы?

– Шляпы? Коллеги как не приняли картину категорически, когда она появилась на нашем экране, так не признали ее и после того, как она получила награды. Остались при своем мнении.

Триумф

– Когда вам дали «Оскара», Советская армия как раз вела войну в Афганистане.

– Да, странно, что дали… Летом 1980-го они Московскую Олимпиаду замотали, бойкотировали. И вдруг «Оскара» дали. Это просто чудо: включился кто-то сверху и руку протянул – давай, мол, выскакивай.

– Правду говорят, что Рейган ваш фильм два раза смотрел?

– Да, перед встречей с Горбачевым. Мне рассказал об этом один американец из посольства.

– А если б Рейгану еще ваш фильм «Любовь и голуби» показали…

– То мы б уже были кореша.

– И Брежневу фильм понравился! Помню, вам уже успели сказать, что Гришину не понравилось, что сейчас надо будет резать и перемонтировать, и тут – Брежнев доволен!

– Да. Это было эффектно… Брежнев тоже несколько раз картину посмотрел. Но мне вот что больше всего запомнилось из этой эпопеи, связанной с фильмом «Москва слезам не верит». Через три дня после того, как его начали показывать, я приехал в центр на метро, к Вере в театр (актриса Вера Алентова, жена Меньшова. – И.С.). Выхожу на «Пушкинской» и вижу, что вся площадь запружена народом. Что за события, демонстрация какая? Может, диссиденты собрались или что-то дают в каком-то магазине, дефицит выбросили? Оказалось, что это очередь в кассы кинотеатра «Россия»; мороз, дело в феврале было, а люди стояли часами, чтоб взять билет на послезавтра! И так длилось три месяца! Если есть абсолютное счастье, то секунд двадцать в этот момент я его испытывал… Пока мы снимали, столько было тревог – а захотят ли это смотреть? Сколько пришлось выслушать даже от членов съемочной группы…

– И даже жена вам говорила: зачем ты это снимаешь?

– Да… Но вдруг оказалось, что это так нужно! Просто анекдот: мне звонили не последние люди и просили помочь достать билеты. Такого я не помню со времен своего детства, когда шли «Тарзан» или «Бродяга»…

– Мне кажется, что ваш главный фильм так популярен в том числе и потому, что вы, как и большинство ваших зрителей, из провинции, жили в общаге много лет… Это путь, который прошли многие.

– Ну, по-разному бывает. Для кого-то это важная часть биографии. А есть люди, которые еще в общежитии пытаются откреститься от прошлой жизни, забыть о ней, они хотят не об этом рассказывать, им неинтересно их тяжелое детство. Я видел, как сельские жители обживаются в Москве и за пять лет становятся светскими людьми. Не дай Бог им напомнить, что они из Сибири, это для них не более чем трамплин! Я не пестую свою провинциальность, но и отрекаться от нее не собираюсь. Мне кажется, это более верная основа, чем светская поверхностная порхающая жизнь. Вроде тебя все знают и ты всех знаешь, но стоит исчезнуть с горизонта – и про тебя забудут.

– Зато у вас дочка москвичка.

– Да, и дочка, и внуки – коренные москвичи.

– Вы ее строго воспитывали?

– Воспитание имеет значение. Но она еще и умная девочка, у нее есть свое понимание и свои ограничения жесткие. Она другая, и слава Богу…

– Да… Вы с полной уверенностью можете сказать: «Мне есть что спеть, представ перед Всевышним…»

– Да, мне есть что показать.

– Хотя, впрочем, он уже видел… Причем, думаю, еще до того как вы приступили к съемкам.

Травля

– Но по крайней мере после «Оскара» все ваши критики сразу замолчали?

– Нет, не замолчали… Один из критиков – мне передавали – на каком-то собрании недавно сказал: «Неплохо было бы нам извиниться перед Меньшовым за травлю, которую мы ему устроили!» Но это предложение не нашло понимания у аудитории.

– Да что ж такое надо сделать в России, чтоб тебя оценили?

– Одних заслуг мало. Надо уметь надувать щеки. Надо поддерживать творческие успехи административными должностями, устраивать скандалы при малейшей попытке принизить твой вклад в кинематограф, дружить с нужными людьми, сидеть в президиумах… Это целый большой, параллельный творчеству мир.

Во мне этого не заложено. Я человек немосковский, я из простой семьи, я ценю естественность, ценю натуральность, я физически не могу изображать любовь и дружбу там, где их на самом деле нет. Это довольно быстро во мне разглядели, когда я вышел под свет прожекторов, и поняли, что этого можно гнобить, – и стали гнобить! Это совсем не трудно – надувать щеки, чтоб произвести впечатление. Все бы эту игру приняли! Но мне до того была отвратительна игра в другого человека… Я не мог сказать: «У меня „Оскар“, и потому извольте со мной считаться». Для меня другое важно, у меня есть центральная идея жизни, которую я воспринял по-книжному с детства: добиться признания людей.

– А сейчас бы вы сделали то же самое? Или стали бы щеки надувать?

– Сейчас кое-что я бы скорректировал. Я слишком переборщил с желанием показать, что я такой же, как все. А люди с удовольствием рассказывали истории про то, как я пил в Доме кино, что при этом говорил. И опасно откровенно, хочу добавить. Теперь я понимаю, что надо было все это делать в других ресторанах или дома. Мне казалось, что меня окружают друзья. Я даже не осознавал, какую волну черной зависти пробудил в моих коллегах этот «Оскар». Разглядел я это только тогда, когда начался скандал вокруг фильма «Любовь и голуби». Я попал под каток борьбы с алкоголизмом. И вместо привычного сочувствия к художнику, пострадавшему от властей, столкнулся с неприкрытым злорадством.

– Ну да, там же они пьют постоянно. «Какая любовь, Раиса Захаровна? Это у нас просто по пьянке случилось!»

– Если бы в эту ситуацию попали Тарковский, или Кончаловский, или Михалков, то с ними обращались бы крайне деликатно. А меня, несмотря на наличие «Оскара», просто взяли и отстранили от картины, назначили другого режиссера ее переделывать. Слава Богу, месяца через три вся эта истерия закончилась, но мне эти месяцы пары лет жизни стоили.

– Такая у нас страна удивительная – вот идем своим путем.

– Это чисто мои дела, страна ни при чем. Это характер, это судьба…

Диссидентство?

– Про вас никогда не говорили, что вы диссидент. Вы, наоборот, послужили Советской стране, взяв такой приз. Вы, наверно, были человеком лояльным?