Беседы с Vеликими - Игорь Свинаренко

– А на кой ляд ваш фюрер взялся так душить евреев? Наш, конечно, тоже был в этом отношении с пунктиком, но не до такой же степени… – спросил я Ральфа. Меня вообще давно мучит вопрос об активном антисемитизме Гитлера. Мало ли кто не любит евреев! Но люди сидят себе тихо. Но находятся дебилы, которые кидаются мочить.

– Сумасшедший, – коротко ответил Ральф.

Никакого открытия мне тут сделать не удалось. Что тут сказать? Даже люди куда более мотивированные, чем я, ответа не нашли. Но конечно, война – если б фашисты не тронули евреев – шла б иначе. Уж точно не так, как шла… Что касается семьи Ральфа, то она, к счастью, к преступлениям против евреев не была причастна. Дедушку Ральфа, хоть он и офицер, на войну не пустило правительство – как текстильный фабрикант он был остро необходим в тылу. При том что шил он не униформу, а, так сказать, выпускал товары двойного назначения – чехлы на мебель, которая могла стоять в принципе даже в кабинете начальника концлагеря – но тут уж не уследишь. Замечателен тот факт, что дед-фабрикант вплоть до лета 1944 года умудрялся экспортировать свой товар аж в США! Это как так? А через Испанию, которая официально была нейтральной и не считалась участником войны. В Нью-Йорке фирму представлял ее акционер, еврей опять-таки, отплывший за океан, когда еще можно было.

– Как красиво! Как это было удобно для шпионажа-то! Для вашего семейного бизнеса! – удивился я, вспомнив, что дедушка Ральфа был, как и все мужчины в семье, разведчиком.

– Этого я не знаю, – скромно ответил Ральф со своим легким и симпатичным прибалтийским акцентом.

Прошлый раз он так – тоже забавно – прокололся, когда речь шла о Югославии, где во Вторую мировую воевал его отец, разведчик же.

– Там тогда сколько стояло войск вермахта – 700 тысяч кажется? – спросил я как бы невзначай.

– Не помню, – автоматически ответил он.

Вот она, выучка разведчика!

– Ральф! Расслабься! Это уже не военная тайна с некоторых пор! Мне кажется, сведения о дислокации немецких войск на Балканах рассекречены.

– Ты прав, извини. Там тогда стояло ровно 12 дивизий.

Отец Ральфа таки побывал, побывал в наших краях, отметился на Восточном фронте, не в тылу ошивался, а тянул офицерскую лямку под Киевом и Харьковом. «Идут по Украине солдаты группы Центр», как пелось в песне. А после служил также на (будущей) территории стран Варшавского договора – в штабе оккупационных войск в Лайбахе (ныне Любляна). Однажды он вернулся в часть из частной поездки – рассказ о подробностях тут был бы неуместным – и обнаружил себя единственным офицером в расположении. А на дворе был, надо вам сказать, как раз май 1945 года. Удалось дозвониться до командования, успевшего перебраться в Австрию и там ждало случая сдаться союзникам – которые всяко участливей к немцам, чем Partisanen. Тогда Монтаг-Гирмес-средний, на тот момент майор, сформировал из оставшихся солдат и унтеров Kampfgruppe (боевую группу; «это слово было очень модным в конце войны») и повел бойцов в Австрию, поскольку оставаться на месте было никак нельзя: он боялся, что местные его просто повесят, потому что разведку он вел как раз против партизан – тех самых знаменитых югославских партизан. Если б не они, кстати, то те 12 немецких дивизий были б с Балкан брошены на Восточный фронт, как вы понимаете. По пути группа, увы, увы, открывала огонь по всему, что шевелилось, – таки было страшно. Последней пораженной ими целью оказался джип с английским капитаном, который как раз должен был следить за соблюдением недавно заключенного перемирия; это случилось 12 мая 1945-го. За это в чистом виде военное преступление виновному – отцу нашего героя – пришлось какое-то время посидеть в тюрьме, из которой, впрочем, удалось бежать с неизбежным уходом в подполье и последующим – после амнистии – переходом из него в бизнес. Бывший майор разведки стал страховым агентом, причем довольно успешным. Он бы служил и дальше, да его сочли неблагонадежным: родственники за границей, в смысле в ГДР. Кажется, я уже где-то слышал что-то похожее… Отставной майор, кстати, почитывал своего коллегу, нашего перебежчика Виктора Суворова, и соглашался с его версией: Сталин собирался напасть первым, просто не успел.

– Видишь, твой отец интересовался партизанами, а ты – лошадьми, – не очень политкорректно заметил я.

– Неизвестно, с кем трудней, – подхватил он мой черный юмор. – С партизанами можно разговаривать, а с лошадьми – нет, с ними только на уровне интуиции. Но нервы могут попортить что те, что другие.

Я уж не стал продолжать шутку, представив себе их с партизанами беседы, – пропало настроение…

Армия

А ведь могло в жизни все сложиться так, что мы с Ральфом по-другому б разговаривали, встретившись. Жесткая могла бы выйти беседа. Он, как известно, потомственный кадровый офицер, спец по России, точнее – по Советскому Союзу и его армии. Я тоже не забыл, как сдавал зачеты по технике допроса военнопленных, – само собой, на языке вероятного противника, Шиллера и Гете. Привязал бы я Ральфа к стулу, взял бы полевой телефон, одну клемму бы засунул, другую б примотал… Не, сам бы не стал возиться с его гениталиями, приказал бы своему денщику. Чтобы избежать гомосексуальных аллюзий. Ну и дальше крути себе ручку телефона и задавай свои немудрящие вопросы… А он бы, интересно, как меня допрашивал?

Не, меня б он не стал – кто я такой? Что я мог бы ему рассказать? Да и меня-то за что?

Но это так, лирика, не имеющая отношения к делу.

– Скажи, а разведка, наверно, интересней, чем бизнес?

– Бизнес – тоже стратегия. Хотя… Все зависит от уровня. В армии я был замкомандира штаба разведки корпуса.

– Да, это не уровень Джеймса Бонда… Никаких тебе перелетов на джетах, никаких казино в Монако за казенный счет, никаких красавиц шпионок, которых бы пришлось покрывать, служа отечеству… Понятно теперь, почему ты ушел из такой разведки в бизнес.

– Да, это был уровень не Джеймса Бонда – военно-полевая разведка.

– К тому ж началась перестройка и можно было догадаться, что финансирование антисоветского направления ужмется.

– Это точно… В середине 80-х мы заметили, что боеготовность советских войск распадается на глазах. (Это звучит как строка из донесения. – И.С.) Стало ясно, что работать будет неинтересно. Да и внутри армии были конфликты – как развивать военную доктрину? Советские войска еще стояли в Германии, но перспектив мы не видели… Оставаться еще на 10–15 лет в такой остановке, подписывать новый контракт? Когда перспективы были ограничены?

– Ну да. Негде было совершать подвиги.

– Я подозревал, что военных подвигов уже не будет.

– Так-так… И ты поехал в Россию работать бизнесменом. Вот взять, к примеру, Рихарда Зорге, твоего земляка и коллегу. Он был серьезный шпион, а всем говорил, что простой журналист. Это у вас как называется – легенда?

– Ну что ты! Меня столько раз в России проверяли! Ваши же знали, кто я и откуда.

Это, кстати, мой любимый сюжет из жизни Ральфа – как он, прилетев в Москву, первым делом пошел на Лубянку сдаваться. Я, говорит, по профессии шпион, но теперь в связи с необратимостью перестройки решил сменить масть и уйти в мирный гражданский бизнес. Чекисты были тронуты. Мы, говорят, прекрасно знаем, кто ты такой, – но нам приятно, что ты сам пришел. Проявил уважение к коллегам.

Хороши также истории про то, как будущие шпионы учили русский язык. Они читали не только «Красную звезду», но и «Крокодил», в котором пытались уловить соль русских шуток. Смотрели фильмы из русской жизни – типа «Живаго» – и думали: все наврали америкосы, не бывает, чтоб столько снега выпадало! Научившись языку Пушкина, они начинали на нем проходить курс командира батальона… Ну и в параллель, что, сами понимаете, неизбежно для военного человека, обучались говорить на русском мате. Его преподавал хоть и не носитель языка, но человек достаточно компетентный: это был немец, который попал в наш плен в мае 45-го под Берлином и после аж до 56-го смывал вину в советских лагерях. В итоге Ральф заметил, что русский нецензурный он знает куда лучше аналогичного немецкого…

И вот мы так погружались в воспоминания, обменивались военными тайнами, которые давно неактуальны, и мое отношение к Ральфу – водка тут ни при чем – становилось все теплее и теплее. Два офицера, ну ладно, в запасе, которые заточены мочить друг друга, причем не тупо из пушки, но изощренно и тонко, вникая в язык врага и пытаясь понять ход его мыслей, – вот встретились и разве только не плачут друг другу в жилетку, то есть в шинелку. Чувство странное, экзотическое, никогда раньше я такого не испытывал, да и повода, вообще говоря, не было… Но переживание очень интенсивное и незабываемое. Несколько даже наркотическое, поскольку хочется его повторять. Привыкание. Забавно, забавно… Это, кстати, настолько же острое чувство, как и то, что я испытал в антикварной лавке, что напротив Лейпцигского вокзала – там лежат на одной витрине, бок о бок, наши и их ордена и медали: со свастиками, красными знаменами и профилями Сталина. Это все мирно продается, не очень причем дорого. Надо же, как все обернулось… Помню почерневшую, из дешевого сплава, скромную солдатскую медальку – за зимнюю кампанию на Востоке, с датами: 1941–1942. Эта медалька не оставила меня равнодушным: мой дед в той кампании мерз – на нашей стороне. Как это удивительно и экзотично, что он пережил войну и дожил аж до 1992 года, когда уж все привыкли к объединенной Германии.