Европеец - Иван Киреевский

Приложения

Л. Г. Фризман. Иван Киреевский и его журнал «Европеец»

I. Начало

Иван Киреевский родился 22 марта 1806 г. в Москве. Он был выходцем из старинного дворянского рода, владевшего обширными поместьями в Белевском уезде Тульской губернии. Там находилось и село Долбино, пожалованное в начале XVII в. за осадное сидение его предку — белевскому дворянину Василию Семеновичу. Здесь будущий критик провел детские годы. Его отец, Василий Иванович Киреевский (1773–1812), был широко образованным человеком с разносторонними интересами. Он владел пятью языками, увлекался естественными науками и медициной, ставил физические и химические опыты, лечил тех, кому случалось обращаться к нему за помощью. В доме была богатая библиотека. Василий Иванович «сам переводил и даже печатал романы и другие мелкие литературные произведения того времени». Он служил в гвардии, ушел в отставку в чине секунд-майора, а в 1805 г. женился на Авдотье Петровне Юшковой (1789–1877). Когда началась Отечественная война, В. И. Киреевский перевез семью в Орел, а сам отдался приведению в порядок местного госпиталя, переполненного ранеными. Он вложил в это и свои средства, и способности медика. Самоотверженность, проявленная В. И. Киреевским в те дни, стоила ему жизни: он заразился тифом и 1 ноября 1812 г. скончался.

Авдотья Петровна возвратилась в Долбино. На руках 23-летней вдовы было трое детей: в 1808 г. она родила младшего сына Петра, в будущем известного фольклориста, собирателя народных песен, археолога, археографа, переводчика, а в 1811 — дочь Марию. Сюда же в начале 1813 г. переехал В. А. Жуковский, преданно и заботливо помогавший своей племяннице: Авдотья Петровна была внучкой Афанасия Ивановича Бунина — отца поэта. Но намерение Жуковского посвятить себя воспитанию маленьких Киреевских не осуществилось. В конце 1815 г. он покинул Белев и больше туда не вернулся. В его стихотворении «Прощание» запечатлена трогательная сцена, позволяющая ощутить, сколь нежные чувства связывали Жуковского с его маленькими воспитанниками и особенно с «Ваничкой»:

Мой ангел — Ваничка с невинной красотою,С улыбкой милой на устах,С слезами на глазах,Боясь со мной разлуки,Ко мне бросающийся в руки,И Машенька, и мой угрюмый Петушок,Мои друзья бесценны…Могу ль когда забыть их ласки незабвенны!

Связи между Жуковским и Киреевским, зародившиеся в детские годы будущего критика, не прерывались на протяжении всей их последующей жизни. У Киреевского было много любящих и преданных друзей, но вряд ли кто-нибудь заботился о нем так неустанно и сделал для него так много, как Жуковский.

Дело было не только в помощи или заступничестве, но прежде всего в том влиянии, которое постоянно оказывал Жуковский на духовную жизнь Киреевского. В 1830 г., рассказывая матери об одной из бесед с поэтом, Киреевский заметил: «При нем невольно теплеешь душою, и его присутствие дает самой прозаической голове способность понимать поэзию. Каждая мысль его — ландшафт с бесконечною перспективою».

Об отношениях Жуковского с Киреевским много говорит М. А. Максимович в статье «Краткая биография И. В. Киреевского». Статья эта писалась в 1860–1861 гг.[1], осталась незавершенной и в печати не появилась. Беглое перечисление общеизвестных фактов биографии критика и пересказ содержания его статей 1840—1850-х годов не представляют большого интереса. Зато, описывая молодые годы Киреевского, Максимович опирается на собственные воспоминания и сообщает немало ценного, помогающего расширить наши представления о жизни Киреевского и его окружении.

«Несколько месяцев под влиянием самого Жуковского, — говорит Максимович, — довершили в юной душе Киреевского поэтический строй и утвердили в нем любовь к Литературе, как залог жизни. Поучительною школою будущему писателю осталась и эта тетрадь „Долбинских стихотворений”, — из которой видно, с каким трудом вырабатывался каждый стих Аббадоны, Теона и Эсхина и некоторых других произведений Жуковского…» Требовательность Жуковского к себе передалась и его воспитаннику: «Киреевскому глубоко запало в душу это правило, бывшее отчасти причиною и тому, что он позднее других московских товарищей своих явился на литературном поприще и что многое из начатого оставалось неконченным и истреблялось…»

Под влиянием Жуковского развивалась литературная и переводческая деятельность Авдотьи Петровны. По свидетельству близко знакомого с ней К. Д. Кавелина, «она перевела по заказу Жуковского много романов и получала за них гонорар книгами; так переведен ею, между прочим, „Дон-Кихот” Флориана… Много ее переводов напечатано в „Библиотеке для воспитания”, издававшейся Н. Г. Редкиным, между прочим статья о Троянской войне и др. Остались в рукописи ненапечатанными: «„Левана”, или О Воспитании» Жан-Поль-Рихтера, „Жизнь Гусса” Боншоза в двух томах; „Тысяча и одна ночь”, „Принцесса Брамбила” Гофмана; многие проповеди Вине». Хотя Авдотья Петровна не была писательницей, отмечает в той же статье Кавелин, она «участвовала в движении и развитии русской литературы и русской мысли более, чем многие писатели и ученые по ремеслу… Чтоб оценить ее влияние на нашу литературу, довольно вспомнить, что Жуковский читал ей свои произведения в рукописи и уничтожал или переделывал их по ее замечаниям. Покойная показывала мне одну из таких рукописей — толстую тетрадь, испещренную могильными крестами, которые Жуковский ставил подле стихов, исключенных вследствие замечаний покойной». Жуковский был настолько высокого мнения о литературной одаренности своей племянницы, что в одном из писем к Киреевскому заметил: «Знаешь ли, у кого ты выучился писать? у твоей матери. Я не знаю никого, кто бы писал лучше ее».

В 1820-х годах она хозяйка известного московского литературного салона, который посещал А. С. Пушкин и который, по словам К. Д. Кавелина, «был средоточием и сборным местом всей русской интеллигенции, всего, что было у нас самого просвещенного, литературно и научно образованного». Здесь велись беседы оппозиционного характера, что не могло не привлечь внимания полиции. Как стало известно впоследствии, за собраниями у Елагиных была установлена слежка.

В годы полемики славянофилов и западников Авдотья Петровна оказывала умиротворяющее воздействие на представителей обоих лагерей. Герцен писал, что эта «чрезвычайно умная женщина… грустит о славянобесии сыновей». С другой стороны, именно Елагиной Герцен, Грановский и их единомышленники были, по свидетельству П. В. Анненкова, «обязаны некоторой умеренностью в суждениях по вопросам народного быта и верований». Как подтверждал и П. И. Бартенев, «Грановский относился к ней с отменным уважением».

В 1817 г. Авдотья Петровна вышла замуж за Алексея Андреевича Елагина (ум. в 1846 г.), просвещенного человека, увлекавшегося философией. Он привез из-за границы и углубленно изучал книгу Канта «Критика чистого разума», а позднее, познакомившись с трудами Шеллинга, стал переводить их на русский язык. У Жуковского были все основания заметить, что в семье Киреевских «заключается целая династия хороших писателей», и этот факт, конечно, имел большое значение для формирования духовного облика будущего издателя «Европейца».

Киреевский очень уважал и любил не только мать, но и отчима (которого называл «папенькой»), считался с их мнением. Его письма к ним пронизаны глубоким и искренним чувством.

В одном из этих писем 20-летний Киреевский с присущим ему пристрастием к психологическому самоанализу признается, что во время печали он невольно ищет «предмета, который бы вполне занимал всего меня, который бы заключал в себе не одно определенное желание, не одну определенную мысль, но входил бы во все желания, во все мысли, и если что-нибудь живое на земле может быть таким предметом полного я, то, без сомнения, это вы и маменька. Ибо вы оба служите для меня связью всей прошедшей моей жизни и входите во все те планы, которые воображение строит в будущем, которые, может быть, несбыточны, но которые трогают самые чувствительные струны моего сердца».

В 1822 г. семья переезжает в Москву. Иван и Петр Киреевские берут уроки у профессоров Московского университета: юриста Л. А. Цветаева, математика Ф. И. Чумакова, поэта и критика А. Ф. Мерзлякова, составителя фольклорных сборников И. М. Снегирева. Последний отмечал, в частности, что в доме Елагиных-Киреевских ему довелось слушать ненапечатанные стихи Пушкина, в которых было «много прелести, много и дерзости». И неудивительно: Елагины хранили и изготовляли списки таких произведений, как «Ура! В Россию скачет» Пушкина, «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева. Были у них отрывки из «Гавриилиады» и «ряд противоправительственных стихотворений неизвестных авторов».