Волгины - Георгий Шолохов-Синявский

— Не можу дальше… Духу нема. Дойдем до села, схоронимся… Передохнем… А?

Он с робкой надеждой умоляюще смотрел на товарища.

Дудников склонился над ним, тряхнул за плечо:

— Подтянись, друже… А то как бы зола от сожженного жита не запорошила наши очи…

Микола вздрогнул, тоскливо осмотрелся.

Иван помог ему встать. Пошатываясь, Микола выпрямился, торопливо, точно по команде, шагнул. Сизая пыльца взвилась под его стоптанными сапогами. Весь остальной день они молчали. Микола шагал с злым упорством и все время озирался на чернеющие позади выжженные поля.

В другой раз, идя по лесу, они наткнулись на еще более страшное зрелище. Были уже сумерки, лес вдруг расступился, и из дымной мглы, как из мутной болотной воды, выступили неясные очертания каких-то широких белых столбов, неровные курганы мусора, кирпича и пепла. Белые столбы — печные трубы — стояли по обеим сторонам в ряд, как вставшие из гроба мертвецы. Иван и Микола, забыв о предосторожности, брели по пустырю, где, очевидно, совсем недавно стояло многолюдное село, а теперь, — как на кладбище, прочно осела могильная тишина, и не было даже признаков человеческих следов. Здесь даже пепел давно остыл, и совсем не пахло жильем, только над головами Ивана и Миколы бесшумно скользили летучие мыши да где-то поблизости голосисто заливался сыч.

Иван и Микола шли долго, а печные трубы все так же пугающе вставали из темноты — село было большое, просторное. Внезапно трубы исчезли, и перед глазами путников раскинулся выгон с возвышавшейся посредине разбитой церковью. Приторный запах покойницкой наплывал откуда-то, перемешиваясь со свежими струями благодатного лесного воздуха. На фоне звездного неба вычертился ряд человеческих фигур с прямыми, как палки, плотно сдвинутыми босыми ногами. Фигуры словно были заключены в раму из кривых перекладин, и к шее каждого тянулась почти не видная в сумерках веревка. Дудников успел пересчитать повешенных — их было двенадцать…

Микола и Иван почти бегом кинулись от гиблого места. Белые призраки труб давно остались позади, слились с темнотой, а запах мертвечины все еще тянулся за ними, и вопль филина несся им вслед.

В ту ночь они заночевали в лесу. А наутро Ивану почудилось, будто земля легонько дрогнула под его ногами. Они долго прислушивались, пока не убедились, что она действительно чуть слышно гудела и вздрагивала. Не было сомнения — это были первые, пока еще не ясные отголоски фронта. С еще большей предосторожностью прошагали они весь следующий день, все чаще натыкаясь на немецкие отряды и обозы. В небе появились самолеты. Они шныряли над лесом, чуть не задевая крыльями за деревья. И еще одну тревожную ночь Иван и Микола проспали в лесу. На рассвете их разбудил явственный гром орудийной канонады. Дудников и Микола вскочили, дрожа от утреннего озноба. С минуту они не могли понять, с какой стороны доносится гул и что все это значило…

Сияя ввалившимися глазами, Дудников встряхнул наконец Миколу за плечо.

— Микола! Фронт! Наши близко… Слышишь?

Орудийные удары, то глухие и далекие, то близкие и отчетливые, сливались в сплошной гром. Иногда было слышно, как мощные разрывы тяжелых снарядов кромсали землю.

Радостно потирая руки, Дудников то и дело вполголоса повторял:

— Чуешь? Чуешь? Ну, теперь дай боже удачи! Теперь, брат, сидеть долго на одном месте не придется. Надо шукать лазейку, чтоб этой же ночью перебраться к своим…

Они лежали на дне глубокого оврага, густо поросшего осинником. Под плотным шатром листвы уже пробуждалась лесная жизнь: беспечно звенела иволга, свистел дрозд. Микола сразу преобразился, повеселел, на бледных щеках его выступили красные пятна.

— Иване, Иване… — бормотал он, как пьяный. — Я чую, как пахнет Днипро.

Рассвет пламенел все ярче. Лес курился розовым туманом. Тяжелые капли росы висели на дрожащих листьях осинника, как рубиновые сережки, и, отрываясь, скатывались по влажным ветвям, падали на землю нечастым дождем.

Орудия на востоке гремели не переставая. Успокоившись, Иван и Микола пожевали ржаных корок, вытряхнули из карманов последние пылинки махорки, закурили.

— Слышишь — бьют? — все время возбужденно спрашивал Дудников.

— Чую, — кивал Микола. — Вот, вот разорвалась… Наша, як ты думаешь?

— Наша, матушка. Издалека кидает.

Обжигая губы, Дудников докурил цыгарку — она трещала сгорающими хлебными крошками под его отросшими за время скитаний сивыми усами.

— Ну, Микола, пошли! — сказал он, выплюнув иссосанный почти без остатка окурок.

Крадучись и прислушиваясь, они поднялись вверх по оврагу, залегли в кустах у самой опушки. Их глазам открылась глубокая лощина, в ней блестел извилистый ручей, правее простиралось гречишное поле, за ним пергаментной желтизной разливалась зрелая рожь, а левее, по затянутому дымкой полю, вилась змейка пыли, — там была дорога, по ней катили грузовики, танки, обозы.

Солнце уже поднялось, румяные лучи разгоняли туман, и мутные до этого краски земли заиграли всеми цветами, точно омытые.

За ржаным полем, сливаясь с синью далекого леса, пестро маячил город. Белели на солнце домики с красными, зелеными и черепичными желтыми крышами; из густых садов торчали две колокольни и заводская труба. И над всем этим в нескольких местах вставали и расплывались грязноватые клубы дыма. Темные вихри вспыхивали там и сям на холмах вокруг города, и низкое, глухое буханье разрывов катилось над землей.

— Вот, Микола, мабуть, этот самый Жлобин и есть, — сказал Дудников. — А за ним — Днепр.

— Где Днипро? — спросил Микола, и глаза его расширились, стали жадно что-то искать вдали.

— Вон… Левее колокольни смотри… Видишь — голубеет?.. — пояснил Дудников.

— Бачу, — прошептал Микола.

— Вот там, наверное, и наши… Теперь надо торопиться…

Они долго всматривались в маячивший вдали город, в серебряный осколок Днепра.

После долгого молчания Микола спросил:

— Як же мы доберемся до своих, Иван?

— Вот и я соображаю, по какой стежке пойти, чтобы попасть как раз в точку.

Щурясь, Дудников внимательно разглядывал местность.

— Я так думаю, — заговорил он немного погодя, — бой кипит под самым Жлобином. И наши на этом берегу. Слышишь, как пулеметы да автоматы заливаются?

Микола настороженно слушал. Слабый ветерок доносил на опушку перекипающий, как морской прибой, захлебывающийся клекот пулеметов и автоматов.

С надеждой поглядывал Микола на товарища, точно ожидая от него решения непосильной задачи. Дудников был спокоен, лишь широкий выпуклый лоб его напряженно морщился. Микола не мог отвести глаз от того места, где блестела река. Если бы у него были крылья, он полетел бы туда; ведь там, на той стороне, за белорусскими полями, лежала его родная Черниговщина!

Внезапно справа послышался треск ломающихся сучьев, всхрапывание мотора и отдаленный лязг гусениц. Иван и Микола спрятали головы под непроницаемый навес листвы, теснее прижались к земле. Невидимые машины, скрежеща стальными частями, шли по лесной дороге. Были ли это танки или бронетранспортеры — ни Дудников, ни Микола не могли сообразить сразу. В две-три секунды они скатились в неглубокую промоину, прижались друг к другу, затаили дыхание. Густой куст можжевельника прикрыл их.

Иван и Микола пришли в себя только, когда рев мотора переместился в поле и стал затихать в направлении города. И опять стало тихо, только свиристели в кустах малиновки да орудийный рокот все еще наплывал откуда-то издалека.

Они пролежали в промоине до темноты. В сумерках бородатое лицо Дудникова показалось Миколе необычно суровым.

— Ну як? Надумал чего? — шепотом спросил Микола.

— Надумал. Вставай, будем двигать.

Кряхтя от боли в занемевших, тяжелых, как колоды, ногах, Микола встал.

— Я уже все расплановал, — зашептал Дудников. — Назад нам возврату нету: там наша гибель. Впереди — Красная Армия. Нехай перед нами сам сатана со своим пеклом, зато за этим пеклом — наши… — Пробьемся — наше счастье, не пробьемся — одна смерть. Ну, хлопче, шагом марш…

Дудников решительно полез из промоины. Микола покорно последовал за ним.

10

Земля и небо были объяты пламенем. Огонь, надолго, казалось, спрятанный в земные недра, вдруг вырвался наружу и затопил все вокруг, принимая самую причудливую расцветку. Тяжелым, цвета красной меди занавесом колыхался он над дальним краем земли. В другом месте лиловые лучи устремлялись к небу, беспокойно перекидываясь из конца в; конец, словно огромные огненные метлы пытались смести на землю неяркую россыпь тусклых от дыма звезд, — это были прожекторы, световые щупальцы войны. Рои огненных пчел, желтых, розовых и алых, летели ввысь в ответ на глухое сердитое ворчание невидимого самолета. Осветительные бомбы, как огненные груши, иногда повисали над Днепром, разливая немигающий лимонно-желтый свет.