Ужасные невинные - Виктория Платова

Спорить с Билли, модной писательницей, а уж тем более – воспитывать ее, занятие бесполезное, но хватки я не ослабляю.

– Тогда, когда Илья погиб… Август сказала что-то вроде: есть отношения, которые не приводят ни к чему, кроме смерти… Я развила эту мысль.

– Ни секунды в этом не сомневаюсь.

– Есть отношения, которые не приводят ни к чему, кроме смерти. И это – лучшее в них. Человеческая смерть переносится гораздо легче, чем смерть отношений. Как тебе, а?

– Шикарно. Только не распыляйся, оставь хоть что-то и для бундесов.

– Не ссы, все будет пи-па-по! Для бундесов у меня уже припасено. – Билли раздувает жабры, она вот-вот лопнет от осознания собственной значимости. – Бундеса как дети – радуются всякой херне… А я напишу не херню! Я напишу та-акую книгу… Она так… так перданет!..

– А выражение «я взяла в рот» там будет?

Билли щурит глаза (ярко-зеленые, но не исключено, что она носит контактные линзы) и порывается почесать переносицу.

– Это намек? Или интересное предложение, от которого я не должна отказываться?

– Это просто вопрос.

Ну тогда… Кто тебе брякнул такую мерзость? Как стилистическая единица это выражение несостоятельно, но его можно заменить на другие, гораздо более впечатляющие…

– Ладно… Неважно, – я наконец-то отпускаю Билли.

– Если тебя что-то смущает… Лично я предпочитаю мужчин, я не Август. Я просто экспериментировала… Наблюдала.

– Подворовывала.

– Ты о саквояже?

– Я обо всем.

– Ты большой умник, – Билли покровительственно хлопает меня по щеке. – Я хочу подарить тебе свою книгу.

– «Две девушки в тени, одна девушка на солнце»?

– Йес!.. Ты и название знаешь?

– Конечно.

– Бундеса ее уже купили. А еще чехи с голландцами. И французы собираются. Америка пока держится, но они вообще никого не любят, кроме себя… Не любят, не читают, не слушают, не смотрят – зажравшиеся скоты, вот они кто!..

…Билли болтает и болтает.

Это не мешает мне вести машину и думать об Август. У меня куча мыслей в запасе, но я думаю об Август. Жаль, что все так получилось с Август, только не я первый начал.

Все могло сложиться по-другому, не будь Август так настойчива. Не заподозри она неладное. Я не давал никаких поводов, полночи я наблюдал, как Август возится со светлым образом Билли. Фотосессия затянулась, Август была полностью поглощена ей – так мне казалось. Но я ошибался.

Август не похожа на Лору, которая придумывала жизнь себе, Август не похожа на Билли, которая придумывает жизнь другим, реальность Август – объективная реальность. Это не касается работ Август, в ее террористах, ее позапрошлогодних басках и прошлогодних ирландцах – в них-то ничего настоящего нет; представить, как воспетый камерой красавец устанавливает детонатор, еще можно, все остальное – убитых, раненых, осколки и болты в человеческом мясе, горе, страдание, кровь – нет. Фотографии ничего не говорят об этом – и потому лгут. Следовательно – и Август лжет. Так же, как Лора, так же, как Билли, может быть – даже более изощренно.

– …Ужасно не то, что смерть существует. Ужасно то, что ее сделали фактом искусства. Ужасно то, что ничего интереснее смерти, как факта искусства, нет. И того, что люди обычно принимают за смерть.

Это Билли. Я вздрагиваю.

– Ты действительно так думаешь, Билли?

– Нет. Я как раз так не думаю. А это правда краденая машина?

– Это моя машина. Я ее не крал.

– Жаль… – Билли выглядит несколько разочарованной. – Жаль, что она не краденая.

– Ну ты, наверное, уже придумала историю?

Билли испытующе смотрит на меня и начинает смеяться; я снова слышу хлопанье птичьих крыльев, но какое-то глуховатое, смазанное: птицам в салоне «Тойоты» не развернуться.

– Почти. Если бы ты просто угнал ее – это было бы банально.

– Банально, да.

– Тогда… Ты мог избавиться от прошлого владельца и присвоить машину себе. Как тебе такой вариант?

– А подробнее? – в сердце у меня сразу же образуется пустота.

– Подробности я еще не придумала… А ты обещал рассказать мне что-нибудь.

– Хорошо, Билли. Однажды я встретил девушку…

– Ту самую, в которую ты потом влюбился?

– Нет, нет… Просто девушку. Она умела менять кожу. Она умела менять масть прямо на глазах. Она могла стать блондинкой, а потом – брюнеткой, и сразу же – рыжей. Примерно такой, как ты. И еще… она флиртовала с овощами.

Я не в состоянии описать Марго и все то, что она проделывала – с собой, со мной и с овощами. И еще с животными, там были животные, я едва про них не позабыл.

– Фи, – Билли морщится. – Типичный образчик магического реализма. Наркотическое опьянение еще и не такие глюки вызывает. Старо, как мир. А еще что-нибудь есть?

– Хорошо, Билли. Однажды я перевозил кролика в клетке… Меня попросили перевезти. А потом оказалось, что в поддоне клетки находился героин. Расфасованный в пакетики. Он потянул на лимон баксов, никак не меньше.

– Фи, – Билли морщится. – Типичный образчик саги о Коза Ностре!

– Хорошо, Билли. Однажды мне пришла ссылка на чат. А в чате оказался некто, кого я не знаю, никогда не видел и с кем теперь общаюсь, но только по Интернету. Так вот, этот «некто» всегда в курсе того, что должно произойти со мной. И это происходит. И он ни разу не ошибся, представь себе.

– Фи, – Билли морщится. – Типичный образчик сраного мистицизма с элементами хай-тека. Претенциозно и попахивает сожженной материнской платой!..

– Хорошо, Билли. Однажды забитый мальчик, которому только-только исполнилось двенадцать лет и который жил в закутке между стеной и платяным шкафом… так вот, этот мальчик придумал писать на задней стенке названия фильмов, которых никогда не видел…

– Чем писать?

– Мелом.

– И на фиг это ему было нужно?

– Это помогало ему… Это был мир, до которого нельзя было дотянуться, но который всегда можно было придумать. И он был несравненно лучше, чище, добрее, чем мир, в котором жил сам мальчик.

Некоторое время Билли молчит.

– Что скажешь, Билли?

– А родители мальчика, конечно же, были кончеными ублюдками?

– Неважно. Не имеет значения… Что скажешь?

– Типичный семейный роман, драма характера. Все это уже было…

– Да, – соглашаюсь я. – Все это старо, как мир. Старо, как мир. Билли права. Нет ничего, что принадлежало бы тебе одному, было бы только твоим. Все то, что ты чувствуешь, уже давно пережили другие и описали это с разной степенью достоверности, с разной степенью мастерства… Достать бы сейчас «Глок» и сунуть тебе в пасть, интересно, что бы ты тогда сказала, Билли? С чем бы сравнила холод стали во рту? Такое уже было и не в одном романе, но что ты скажешь, когда это коснется тебя самой?

Напрасный труд. Билли отвертится. Билли что-нибудь придумает. Что-нибудь такое… Попсово-постмодернистское.

Билли болтает и болтает.

А я снова думаю об Август. Сегодня ночью в ее объективной реальности не хватало Лоры, Август – она такая. Ей важны друзья, она для них в лепешку расшибется, сказала Билли. Я этого не знал, и потому не понял, зачем ей понадобилось срываться из дома под утро. Убедительности в голосе ей было не занимать: «Я пошла за сигаретами. Вам взять что-нибудь выпить?»

Билли заказала себе джин-тоник и устроилась в гамаке.

Я сослался на то, что утро проведу за рулем, тебе составить компанию, Август?

Нет, сказала она, магазинчик здесь рядом, в двух шагах, я быстро, ты даже не успеешь устать от Билли, пятнадцать минут – максимум.

И я не забеспокоился, я позволил себе отпустить ее одну. И Билли не доставила никаких хлопот, тут Август оказалась права: она просто заснула, а мне и в голову не пришло прикрыть ее пледом.

Пятнадцать минут – довольно большой срок.

За пятнадцать минут можно много чего успеть, Лору ухлопали за гораздо более короткое время, смерть вообще не занимает много времени, милый, – в отличие от ее последствий, которые приходится разгребать оставшимся в живых. Разгребать за Лорой я не собираюсь, jukebox – вот кого бы мне хотелось вытащить на свет.

Но пятнадцати минут мало, слишком мало. Придется отложить марш-бросок в чат «J’embrasse Pas» до лучших времен, наступят ли они когда-нибудь?..

Входная дверь хлопает не через пятнадцать – через двадцать минут. Проходит еще пять, а Август нет и нет, что она делает в коридоре? Я начинаю беспокоиться, хотя видимых причин для беспокойства нет. И все же… Лучше выйти и посмотреть.

Август сидит на корточках у стены с прижатыми к груди банками: джин-тоник для Билли, пиво для самой Август и кока-кола – должно быть, Август купила ее для меня. Очень трогательно.

– Что-нибудь случилось? – спрашиваю я.

– Сначала ты скажи мне – что-нибудь случилось?

– За то время, что ты отсутствовала?

– Нет. Раньше.

– Я не понимаю, о чем ты?

– А ты напрягись.

Последние пару суток я только то и делаю, что напрягаюсь. Мне бы хотелось отдохнуть, но разве чертова Август даст мне отдохнуть? Август кажется двужильной, семижильной, что еще ожидать от человека, который лепечет на пяти языках, разбирается в тачках, может просидеть под водой четыре минуты, чертовски хорошо трахается и выставлялся в Европе?..