День отдыха на фронте - Валерий Дмитриевич Поволяев

и тех не видно. Вы пробовали когда-нибудь дикобразов, доктор? — спросил он у Романюка.

— Никогда, — Романюк отрицательно покачал головой. — Не приходилось.

— Очень вкусная штука. Что-то среднее между зайцем и курицей. Котлетки получаются первый класс. Вообще в нашей сороковой армии часто случается, что котлеты и суп из дикобраза бывают главной пищей, — тут Морозов, конечно, перехватил, хотя сам он часто попадал в ситуации, когда кроме подбитой из автомата пары дикобразов никакой другой еды в группе не было. Да и эту добычу приходилось растягивать на пару-тройку дней, если эти колючие неуклюжие ежи десантникам больше не попадались.

Случалось, ели змей — очень неплохое блюдо, некоторые ели и облизывались, и готовы были попросить еще, но проси не проси, — добавки не было…

Слепой поход продолжили дальше, шли настороженно, держа автоматы наготове — в каждую секунду могли встретиться с душманами, и тут уж победит тот, кто окажется проворнее…

К вечеру наткнулись на небольшое террасное поле, засеянное пшеницей. Раз попалось поле, значит, где-то рядом находится деревня. Но заходить в нее нельзя, это опасно… Даже не просто опасно, а гибельно опасно: если власть нынешняя в городах еще держится, а кое-где держится очень прочно, то деревня в Афганистане — это сплошная душманская зеленка.

Любой человек, побывавший в Афганистане, хорошо знает, что такое зеленка и сколько в ней стволов может быть натыкано. Самых разных стволов — от древнего бура и современного "калашникова", способного работать и в грязи, и в воде, и в песке, до двухствольного пулемета ДШК, перепиливающего летящий самолет пополам прямо в воздухе. И прикрыто все это бывает миловидными, радующими глаз зелеными кустиками.

Поэтому всякую деревню желательно обходить стороной. Обходить по широкой дуге и при этом постоянно оглядываться. Чем чаще — тем лучше. А вот пшеничное поле обходить не надо, это то самое, что нужно десантникам.

Они тщательно, стараясь не мять стеблей, бережно относясь к колосьям и вообще не оставлять приметных следов, нарвали несколько килограммов сырых колосков, определили их в рюкзак и покинули поле.

Вполне возможно, что намокшая, покоробленная туманом и сквозняками делянка уже не имеет хозяина, поскольку тот, польстившись на американские гонорары, вступил в какую-нибудь шайку-лейку, возглавляемому Саудом по прозвищу Деревянная нога или Муалимом-Учителем, и Учитель выдал ему в короткой стычке с шурави вечный "аттестат зрелости" и велел зарыть героя вместе с другими бедолагами в дробленых камнях, а пшеничное поле осталось дозревать в горах без владельца.

Поскольку дело уже клонилось к вечеру, — туман немного поредел и сделался каким-то странно светящимся, колдовским, словно бы горные духи решили повеселиться, но боясь покалечиться, разгребли своими волшебными граблями пространство, малость разредили серое молоко, — то решили определиться с местом привала. Соответственно — группу разместить так, чтобы народ и поспать немного мог, и в случае налета "Прохоров" защитить себя.

В тумане, да в темноте особо не рассмотришь окружающий горный пейзаж, не оценишь расположение каменных складок и не выберешь толковую точку, где можно приткнуть голову и немного поспать, как не выберешь единственно верную точку, в которой нужно установить ручной пулемет, поэтому размещаться пришлось на ощупь…

На легкий алюминиевый каркас, который Морозов всегда брал с собою в походы, — собственно, он сам его и соорудил, лично, для своих нужд склепал, когда учился в университете в Чебоксарах, часто заглядывал в так называемые "рукодельные студенческие мастерские", где можно было склепать что угодно — и колпак для Карабаса-Барабаса, делающий его неприметным в любой многолюдной толпе, и шапочку для Дюймовочки, которая совсем скроет ее, девочка станет невидимой, превратить оловянного солдатика, каменным грузом идущего на дно, в ловкого пловца, и соорудить машинку, способную самостоятельно, без участия человека, чинить башмаки.

В этой мастерской Морозов, будучи в отпуске на родине, и собрал каркас для небольшого походного укрытия, где ни люди не были видны, ни огонь, даже вечерний чайный аромат, и тот не ощущался, оставался под пологом. Нехитрая поделка эта служила хозяину очень верно — не подвела еще ни разу.

Из котелков, которые имелись в группе, отобрали два самых больших, наполнили их водой и на рогульках подвесили над пламенем… Пшеничные зерна быстро облущили, невесомые, легче воздуха облатки собрали в бумагу, запечатали, подобно секретному документу, чтобы зарыть где-нибудь, и когда вода в котелках закипела, кинули в нее несколько кусков сахара-рафинада, размешали получше и засыпали в сладкий бульон свежие, будто бы лаком покрытые пшеничные зерна.

Полноценную кашу получить, конечно, не надеялись, для этого нужна не только вода из фляжек, а и кое-что еще, но какую-нибудь липкую макуху, способную сбить голод, сготовить надеялись… Иначе идти дальше с пустыми желудками уже не было никакой мочи.

Что получилось, то и получилось, — вареная пшеница, совсем невкусная, годившаяся только в корыто для кур с гусями, оказалась способна немного пригасить сосущее чувство голода.

Блюдо, названное Морозовым "ёкалеменэ по-гиндукушски", разделили на всех, поровну разделили, не делая скидок ни на командирские звездочки, ни на физическую массу, — а комплекции у всех были дай боже, бицепсы накачанные, обеденная пайка — повышенная.

Командир повел себя, как запасливый старшина какой-нибудь маршевой роты… Поскольку туман не проходил, продолжал прилипать к горам, висел неподвижно, иногда малость разреживался, но потом снова сбивался в плотную стоячую массу (явление это погодное было редким, вопреки правилам, но легче от этих сказочных редкостей не становилось, дышалось по-прежнему тяжело, и остатки сил наматывались на пройденные километры), — в общем, на помощь вертолетов рассчитывать не приходилось, поэтому Мельников отсыпал половину пшеницы в пластиковый кулек и отложил на следующий день…

Ведь день следующий тоже надо было прожить, тоже предстояло идти с грузом по слепой дороге вниз, и тоже надо было кинуть что-нибудь в рот, подкрепить и уставшую группу свою и себя самого…

Трофей, помеченный клеймом "Мейд ин Юэсэй" группа продолжала тащить на собственных спинах, — во-первых, таков приказ старшего лейтенанта, во-вторых, ребята хорошо помнили сомнительный девиз, запущенный когда-то в народ фарцовщиками: "Американское — значит отличное", но Мельников, например, считал, что девиз этот правдив только на треть, не больше… Хотя кое-что отличное в американской продукции действительно имелось.

Нести громоздкий радиоагрегат делалось все труднее, дыхание у бойцов трещало, легкие рвались от высотной нагрузки. Романюк ловил себя на мысли, что вдруг не выдержит этой нагрузки и рухнет прямо в туман, но тут же сжимался в кулак, сопротивлялся самому себе и мыслям своим утомленным, старался смять усталость, сидевшую в теле, сломать ее и шел, шел, шел… Удивлялся тому, что подгибающиеся ноги все-таки еще держат тело,