День отдыха на фронте - Валерий Дмитриевич Поволяев

склад, также находилась на месте, нетронутая.

— Все в порядке, — Морозов удовлетворенно потер руки, щелкнул ногтем по толстой непромокаемой ткани, в которую была укутана аппаратура. — Вредная штука. Неприятностей может принести много.

Романюк это знал.

Как только наши вертолеты начнут обеспечивать своими винтами какую-нибудь операцию, намеченную в этом районе, так "прохоры" извлекут из склада это мудрое изделие и начнут брать на звуковую мушку "Ми-восьмые".

Потерь может быть много. Тем более сидящих в камнях радионаводчиков, что своими заскорузлыми, наполовину ставшими проволочными бородами чистят аппаратуру, извлечь наружу будет сложно — они мигом уйдут в глубину гор, в пещеры… Выковырнуть их оттуда можно только авиационными бомбами.

От склада, накрытого зеленым, уже промерзшим дерном, до площадки подскока надо было пройти километров двенадцать. Радиостанцию разделили на несколько блоков и разобрали по рукам, один небольшой блок достался и Романюку, и он ни слова не сказал против. Мельников неожиданно дружески ткнул его кулаком в бок:

— Спасибо, лейтенант! В Кабуле с меня — бутылка "ватановки", — тут командир группы взметнул над головой правую руку с указующим перстом и добавил: — Качественной!

"Ватановка" — это популярная кабульская самогонка, которую варят из кишмиша, слава о ней идет, правда, не самая добрая — дерьмо, мол, но раз командир произнес слово "качественная", значит, не вся самогонка напоминает сорокаградусное пойло из дождевой лужи, пахнущее помоями и табачными чинариками, — значит, есть питие, произведенное в том же тазу, но только по утонченной технологии. От него помоями может даже и не пахнуть…

По узкой, влажной от растаявшей изморози тропе двинулись вниз.

С двумя остановками шли час, — лейтенант Романюк на себе ощутил, что спускаться с любой вершины, даже несложной, — дело более трудное, чем подниматься, и не только трудное, но и опасное, потом шли еще минут сорок и опять сделали привал, уже более длительный, с перекусом, собранным из оставшейся еды, — продукты у них были на исходе.

Еда, как показалось Романюку, могла встретиться и на каком-нибудь складе, на заплесневелой либо засыпанной угольной пылью полке, но надежда эта так и осталась надеждой, ни одна из каменных нор не содержала в себе продуктов, даже окаменевшего печенья, и того там не было.

— Ничего, мужики, — Мельников старался подбодрить своих подчиненных, — держимся пока, держимся, другого не дано. Придут вертолеты, еду привезут… Когда взлетим, наедимся досыта, до самого Кабула будем есть. Держитесь!

Погода той порой продолжала портиться. Откуда-то с высоты, из розовых небесных далей, освещенных за облачным пологом невидимым солнцем, начали потихоньку сползать слои плотного холодного тумана; сползая, туман крупными лохматыми стожками прилипал к камням, к тропам, если те вдруг возникали под ногой, к плоским влажным полянам…

Набивалось тумана в пространстве все больше и больше, всего через какой-то час, — ну, может быть, через полтора часа, — группа вообще перешла на воробьиный шаг, двигалась теперь очень медленно, стараясь точно ставить ногу, не промахиваться, сипела от нагрузки в жидком, очень противном, каком-то липком молоке, стонала и чертыхалась…

Ругаться было отчего — в горах вслепую ходить не положено, очень скоро можно сковырнуться и улететь вниз, с точкой приземления на том свете; Мельников двигался первым, на всякий случай он перекинул страховочный конец Морозову, тот хоть и был весом легче старшего лейтенанта, но скроен был ладно и сколочен крепко, поэтому мог удержать командира, если тот вдруг поползет в пропасть.

Скорость движения продолжала оставаться такой маленькой, что это обстоятельство вызывало невольную зубную боль. — и на точку подскока они выйдут с опозданием, и вертолеты могут, повисев в воздухе несколько минут, пустыми вернуться назад, в Кабул… Тут обязательно будут ныть зубы.

В семнадцать ноль-ноль, когда должны были появиться вертолеты, Мельников цыкнул на группу:

— Тихо! Замерли все!

Группа, остановившись под округлой, какой-то обсосанной скалой, словно бы та была сооружена изо льда, послушно замерла. Минуты через три туман затрясся, будто студень, послышался грубый хлопающий звук.

Вертолеты прошли точно над людьми, но машин, — их пришло две, — не было видно, все съело небесное молоко. На море в таких случаях обычно говорят: "Видимость — ноль".

— Ну хотя бы пару банок тушенки сбросили, — жалобно проговорил Паночкин. — Не сбросят ведь…

— Не сбросят, — подтвердил Морозов, — поскольку даже пингвину понятно: тушенка попадет к "прохорам".

Но главное было не это, другое — что делать с американской техникой, которую они волокут на своих плечах? Надо было принимать решение — либо тащить ее дальше, либо подложить под этот электронный гроб пару гранат. Одно из двух, третьего не дано…

Вертолеты тем временем загрохотали над группой снова, казалось, что они находятся совсем невысоко, рядом, стоит только подпрыгнуть — и можно будет ухватиться рукою за колесо "Ми-восьмого".

И хотя вертолеты находились от них на расстоянии поднятой руки, до машин не только пальцы не могли дотянуться, но и рация, имевшаяся в группе, не брала — слишком она легкая была, слабая, плюс ко всему, душманы, слыша стук вертолетных лопастей, очень часто включали свои пищалки с трещотками — электронные глушилки, и тогда ничего, кроме животного рева да свиста эфира, в наушниках не было слышно.

Включили они адскую технику и на этот раз.

Через пару минут звука вертолетов не стало слышно совсем — ушли.

Транспорт у группы остался один — "свои двои" — собственные натертые, натруженные, усталые ноги… Мельников присел над американским трофеем, проверил маркировку, быстренько прогнал текст через себя, через собственные мозги… Станция была новая, выпущена совсем недавно, бросать ее совсем не хотелось.

А с другой стороны, и корячиться, тащить на своих хребтах тоже не хотелось… Как быть?

Мельников прикинул три возможных варианта, быстро, как опытный математик, просчитал их — что к чему и почем? — и пришел к выводу: эту заморскую игрушку бросать нельзя. Подарок для радистов из разведки будет ведь роскошный…

— Пошли, — сказал он, поднимаясь с корточек.

— А станция?

— Станцию берем с собой.

Непростое решение принял Мельников, его можно было бы оспорить, но никто не сделал этого, выступивший против немедленно был бы переведен из разведки в рядовые десантники, для этого необходимо было лишь добраться до Кабула, до штаба полка, но ребята своими местами дорожили…

Через час они облюбовали пещеру в одном из каменных отрогов, завалили ее изнутри камнями и расположились на отдых.

Туман за ночь не рассосался, наоборот, в некоторых местах даже сделался гуще, на помощь вертушек рассчитывать уже не приходилось, помощь группа могла оказать себе лишь сама, больше никто.

Еды не было. Кончилась еда. Морозов озабоченно почесал пальцами темную от загара шею.

— Даже дикобразов,